— В Андерсонвилле, штат Джорджия.

— Вы или она когда-нибудь там бывали? — вмешалась Пайн.

Клеммонс покачала головой.

— Я о нем никогда даже не слышала, — ответила она. — И не думаю, что Ханна бывала там прежде, но полной уверенности у меня нет.

— А как именно вы познакомились? — спросил Уоллис, держа наготове блокнот и ручку.

— Не стану ходить вокруг да около, — ответила Клеммонс. — Мы познакомились, когда работали… в эскорте. — Она бросила нервный взгляд на Уоллиса.

Тот его перехватил.

— Я расследую убийство, миз Клеммонс, — быстро сказал он. — Все остальное меня не интересует. И не собираюсь ничего рассказывать людям, которые могут иметь отношение к… эскорту.

Она кивнула.

— На самом деле мы перестали заниматься эскортом, — продолжала Клеммонс. — Мы были актрисами. Первой начала сниматься я, потом ко мне присоединилась Ханна. У нее была удивительно экзотическая внешность, структура костей лица, за которую я бы умерла. Таких, как я, пруд пруди, но Ханна — совсем другое дело. И она быстро продвигалась наверх.

— Речь идет о фильмах для взрослых? — спросила Блюм.

— Да, — ответила Клеммонс, дерзко посмотрев ей в глаза.

— Снимать порнографические фильмы в штате Джорджия запрещено, — заметил Уоллис, — а здесь?

— Верховный суд, — вмешалась Пайн, — этого не запрещает, если всем участникам более восемнадцати лет. Ты ставишь камеру, платишь всем приличные деньги, и то, что ты снимаешь, становится искусством, а не проституцией. Но я плохо знаю законы штата Джорджия.

— Это не имеет значения, потому что мы не снимаем фильмы в Джорджии, — сказала Клеммонс. — Каждые два месяца мы летаем в Южную Флориду, съемки продолжаются две недели, потом мы возвращаемся.

Уоллис оглядел богато обставленную комнату.

— И насколько хорошо вам платят? — спросил он.

— Ну, тут все зависит от твоего имени, популярности и опыта. Мы обе поднимались наверх. Ханна получала около трех тысяч за фильм. Мне платили две с половиной, хотя я начала раньше. Причина в ее внешности, о которой я уже говорила. За две недели мы умудрялись снять дюжину фильмов.

— Двенадцать фильмов за четырнадцать дней? — воскликнула Блюм.

Клеммонс кивнула.

— Ну, речь идет не о Шекспире, за такое никто не получит «Оскара». Сценарий и диалоги почти не меняются, вы же понимаете, люди смотрят порнографию не ради диалогов. Прически и макияж занимают часа два. Обычно мы используем комнаты в одном доме, и нам не нужно переезжать. Для разных эпизодов приводят разных парней. Операторы перемещаются, чтобы снять действие со всех точек, так что нам нет необходимости делать паузы и начинать все снова. Дело налажено весьма эффективно.

— Значит, Ханна зарабатывала тридцать шесть тысяч за две недели работы? — уточнил Уоллис.

— Полагаю, работа была весьма тяжелой, — заметила Пайн.

— Да, иногда бывает очень трудно, — с благодарной улыбкой ответила Клеммонс.

— Конечно, конечно, — смущенно сказал Уоллис и откашлялся. — Когда вы в последний раз видели миз Ребане?

— Четыре дня назад, — ответила Клеммонс. — Через неделю мы собирались на очередные съемки. Здесь мы часто проводили время вместе, но сейчас наши пути несколько разошлись. Конечно, мы оставались подругами и все такое. И продолжали вместе жить.

— А как долго вы жили вместе? — спросила Пайн.

— Почти два года. По большей части здесь. Мы вместе купили эту квартиру.

— Вы сказали, что в последний раз видели ее четыре дня назад? — спросил Уоллис. — И где это было?

— Мы поужинали в ресторане, который находится в миле отсюда. Затем я провела ночь у моего друга. Вернулась домой на следующий день.

— А вы знали других друзей Ханны? — спросил Уоллис. — Она рассказывала о своем парне, быть может, у нее в последнее время появился кто-то новый?

— У нее не было парня, во всяком случае, насколько мне известно. Да и друзей совсем немного.

— Но вы только что сказали, что ваши пути стали расходиться, поэтому вы могли просто не знать о ее парне, — заметила Блюм.

— Вы правы, — согласилась Клеммонс.

— А почему в последнее время вы стали расходиться? — спросила Пайн.

Клеммонс смутилась и не ответила.

— Мисс Клеммонс, если вы знаете то, что может нам помочь… — вмешался Уоллис.

— Пожалуйста, называйте меня Бет. — Она вздохнула и положила руки на бедра. — В последнее время Ханна стала какой-то странной.

— В каком смысле, Бет? — спросила Пайн.

— Замкнутой и скрытной, — ответила Клеммонс. — Ханна даже начала говорить о том, что намерена уйти из бизнеса. Более того, она прямо мне об этом сказала во время нашего последнего ужина.

— А она объяснила причины, поделилась с вами своими планами? — спросил Уоллис.

— Прямо — нет. Но у меня сложилось впечатление, что она находилась под чьим-то влиянием. — Клеммонс смущенно улыбнулась. — Ханна была красивой и все такое, но умом природа ее не наградила. Ей было всего двадцать семь, и она не пыталась планировать свое будущее. Она жила одним днем, беспечно наслаждаясь тем, что у нее есть. — Женщина оглядела просторную светлую комнату. — Ханна любила хорошие вещи. Ведь она выросла в бедном районе.

— Она приехала из Эстонии, — сказала Пайн.

— Я не знала. Ханна никогда не рассказывала о своем прошлом. Говорила лишь, что не отсюда. Но у нее был довольно сильный акцент, иногда я ее не понимала.

— У нее достаточно длинный список правонарушений, — заметил Уоллис. — Приставания к мужчинам, наркотики.

— Это было много лет назад, — принялась защищать подругу Клеммонс. — Она уже давно не нарушала закон. И мы зарабатывали намного больше, чем раньше… — Тут она смолкла.

— Вскрытие показало, что она продолжала принимать наркотики, Бет, — вмешалась Пайн. — Кокаин, мет, и это точно. Я не могу представить, что вы жили с ней и ничего не замечали.

Пайн посмотрела на открытые руки молодой женщины. Она уже заметила, что там нет следов иглы. Но было что-то…

— Бет, — снова обратилась к ней Пайн.

— Мы обе побывали на реабилитации, — выпалила Клеммонс. — Вы понимаете? Она была чистой. Некоторое время. А потом вернулась к прежнему. Я пыталась ее образумить, но она меня не слушала. Она все еще могла делать свою работу, но…

— Может быть, в ее жизни появился мужчина, который пытался убедить Ханну все изменить, — тихо сказала Блюм, продолжая внимательно наблюдать за Клеммонс. — Совсем недавно. Тот, кто снова подсадил ее на наркотики?

— Возможно. Но она ничего такого не говорила.

— А она когда-нибудь заводила разговоры о браке? — спросила Пайн.

Большие глаза Клеммонс широко раскрылись.

— О браке? Нет, ничего похожего. А почему вы спрашиваете?

— Просто отрабатываю все версии, — ответила Пайн. — Ханна не проявляла интереса к свадебным платьям или фате?

— Нет, никогда, — покачала головой Клеммонс.

— А вы знали, что у нее был ребенок?

Клеммонс была ошеломлена.

— Что? — прошептала она. — Господи, вы серьезно?

— Это также стало известно после вскрытия.

— Она… нет, никогда. Я понятия не имела. Господи, это так… — Ее голос дрогнул, и она принялась грызть заусенец.

— А Ханна не рассказывала о своих родственниках, с которыми следовало связаться, если с ней что-то случится? — спросил Уоллис.

— Нет, она ничего не говорила. Никто из ее семьи сюда не приезжал. И никакого ребенка, совершенно точно.

— Мы можем посмотреть ее комнату? — спросил Уоллис.

— Думаю, да. Она там.

Клеммонс отвела их в спальню Ребане и вернулась в гостиную.

Они втроем оглядели просторную спальню и смежную с ней ванную комнату.

Пайн подумала о женщине, которая уже никогда сюда не вернется, потом ее мысли вернулись к текущим проблемам.

— Ну, за дело, — сказала она.

Час спустя Пайн сидела на кровати и наблюдала, как Блюм и Уоллис продолжают изучать вещи и жизнь погибшей женщины по имени Ханна Ребане.