— Я… не знаю, способна ли на это, Кэрол.

— Ну, если ты позволишь, я считаю, что ты должна. Как сказал агент Доббс, ты только что сожгла свой последний козырь. И ты не можешь покинуть Бюро — так или иначе. Тебе было суждено стать агентом ФБР.

— Но это не твоя проблема, — сказала Пайн, вставая из-за письменного стола.

— Я твоя помощница. И намерена тебе помогать. Так и будет.

Пайн улыбнулась.

— Ты очень добра, — сказала она, и ее взгляд стал задумчивым. — Ну, в таком случае, нам нужно сложить вещи в дорогу.

— В дорогу? — Удивилась Блюм.

— Назад во времени, Кэрол. Назад во времени.

— Я не забыла, что мы собирались вернуться назад во времени, — сказала Блюм, — но у меня такое ощущение, будто мы действительно шагнули в прошлое.

Пайн вела взятый напрокат внедорожник, Блюм сидела рядом, на пассажирском месте. Они прилетели в Атланту, затем немногим больше двух часов ехали на юг, в округ Самтер, точнее, в Андерсонвилль, штат Джорджия, с населением в 250 человек. И сейчас проезжали по потускневшей главной улице маленького городка.

— Когда-то, в семидесятые, мэр и его соратники решили превратить Андерсонвилль в туристический город, вернув ему вид времен Гражданской войны. Мы на Черч-стрит, которая тогда была центральной улицей. Железнодорожные пути пересекали ее под прямым углом, по ним доставляли пленных в тюрьму Андерсонвилля — последнее путешествие для многих.

— Тюрьма находится где-то рядом? — спросила Блюм.

Пайн остановила машину и указала вдоль улицы.

— Видишь следы ног, нарисованные на асфальте? Они символизируют последнюю четверть мили, которую заключенные проходили до тюрьмы. Вероятно, самая длинная прогулка в их жизни.

Блюм содрогнулась.

— Как ужасно.

— Город выделил участок площадью в семь акров, носивший название Ферма Пионеров, — продолжала Пайн. — У них имелась кузница, тюрьма, коптильня и завод по переработке сахарного тростника, среди других аттракционов. Вот указатель, сообщающий: «Добро пожаловать в Андерсонвилль, городок времен Гражданской войны».

Блюм прочитала и кивнула.

— А еще парк жилых автофургонов и ресторан, — добавила она.

— В год городок посещают около восьмидесяти тысяч человек, так что план мэра оправдался, — сказала Пайн. — Скоро здесь состоится одно из главных событий года.

— И что же это будет?

— Инсценировки сражений Гражданской войны. Реконструкции, так их называют. Потом будет парад с марширующим оркестром, которой пройдет по главной улице. Солдаты, одетые в синее и серое. Будут играть другие оркестры, танцы под музыку кантри, хороводы, много еды и выпивки. Шумное веселье. На празднике продают форму, ружья, флаги, сабли, лоскутные одеяла и тому подобное. И заплатить нужно всего четыре доллара.

— Откуда ты все это знаешь?

— Написано вон на том плакате.

Они обменялись быстрыми улыбками.

— Значит, туристы приезжают сюда именно за этим? — спросила Блюм.

— Нет, еще, чтобы взглянуть на знаменитую тюрьму конфедератов, которая здесь находилась, — ответила Пайн.

— Посетить тюрьму? Это немного странно.

— Ну, эта тюрьма пользовалась самой печальной славой во времена Гражданской войны. Здесь умерло около тринадцати тысяч пленных Союза[313]. Также имеется Национальный исторический музей и огромное военное кладбище. Я читала, что тут находится что-то вроде центра пленных Гражданской войны. Начальника тюрьмы Генри Вирца повесили как военного преступника. — Пайн указала на высокий обелиск в центре улицы. — Это Монумент Вирца.

— Подожди минутку, преступник удостоился памятника?

— Его возвели «Объединенные дочери Конфедерации». Полагаю, они считали, что с Вирцем обошлись слишком жестоко, и он стал козлом отпущения. — Пайн немного помолчала. — Тор знает, что Вирца казнили. Он рассказал мне во время нашей первой встречи, когда я сообщила ему, что родилась возле Андерсонвилля.

— Значит, он был здесь? — уточнила Блюм.

— Да, когда пропала моя сестра, — сказала Пайн. — Он совершал убийства в Мейконе, Атланте, Колумбусе и Олбани. Вот почему мне пришло в голову, что он мог иметь отношение к исчезновению Мерси. А знал о Вирце потому, что читал обо мне перед тем, как я посетила его в первый раз. Возможно, именно тогда он многое про меня выяснил.

— Когда мы летели сюда в самолете, ты говорила, что после гипнотерапии он видится тебе в качестве похитителя твоей сестры?

Пайн кивнула.

— Но тут возникает проблема курицы и яйца. Я знала о существовании Тора до того, как прошла гипнотерапию. Вот почему это могло быть самореализовавшееся пророчество, когда я решила, что именно он похитил мою сестру. На самом деле, он указал на такую возможность во время нашей последней встречи. Но я и сама об этом думала.

Блюм содрогнулась.

— Я даже представить не могу, что оказалась бы в одном здании с таким существом, не говоря уже о том, чтобы с ним разговаривать.

— Он определенно обладает способностью забираться под кожу, — ответила Пайн. — Ловко переворачивает твои слова. Кажется нормальным, даже последовательным, хотя продолжает оставаться чудовищем.

— Жуткое дело. — Блюм вздохнула.

Пайн подумала об огромном мужчине, который так жестоко и страшно отнимал жизни у невинных людей.

— На самом деле, это сильное преуменьшение, — сказала Пайн.

— Так чем живет этот город? — спросила Блюм. — Неужели только туризмом?

— Нет. В шестидесятых открылась шахта и нефтеперегонный завод. Каждую неделю товарные поезда вывозили отсюда тысячи тонн бокситов.

— Бокситов?

— Здесь их нашли в белой глине. Компания «Малкоа» занимается разработкой шахты. Прежде они производили алюминий. Теперь используют руду для изготовления шлифовальных материалов и для гидравлических разрывов пласта, чтобы добраться до нефти и залежей газа. Сейчас благодаря этим разрывам бокситы стали выгодным бизнесом. — Она указала на фасад здания, мимо которого они проезжали. — Музей Гражданской войны «У мальчика-барабанщика». У них хранится форма, флаги, ружья и другие артефакты.

— Приятно видеть, что Гражданская война все еще остается для некоторых источником дохода, — сказала Блюм. — Там, где я выросла, нам о ней так подробно не рассказывали.

— Ну, на Юге это как вторая Библия, — сказала Пайн.

— А где именно ты жила? — спросила Блюм.

— Я покажу.

Дорога, ведущая к ее старому дому, осталась прежней, по большей части, грунтовой, извилистой и пустой, с множеством выбоин.

Блюм огляделась по сторонам. За последнюю милю они не видели ни одного дома.

— А как вы с Мерси развлекались? — спросила она. — Не думаю, что вам часто устраивали детские праздники.

— И у нашей мамы не было машины. Отец ездил на единственной нашей машине на работу на шахту. Поэтому мы ходили пешком. А когда стали старше, на велосипедах. Большую часть времени мы играли во дворе. На выходных мама возила нас в Америкус, где мы покупали продукты на неделю и другие мелочи. Школьный автобус забирал нас прямо здесь, — сказала Пайн, указывая на место перед старым расползшимся дубом. — Мерси исчезла, когда мы учились в первом классе.

У Пайн перехватило в горле, она закашлялась, сбросила скорость, сняла темные очки и смахнула слезы.

— Как давно ты отсюда уехала? — осторожно спросила Блюм.

Пайн ответила не сразу, постепенно пришла в себя и снова надела очки.

— Мы переехали довольно скоро после похищения Мерси. С тех пор я здесь не бывала.

— Ни разу?

Пайн покачала головой.

— У меня не было причин возвращаться, Кэрол.

— Пожалуй, я тебя понимаю. — Блюм ободряюще положила ладонь на плечо Пайн. — Ты говорила, что твой отец совершил самоубийство?

— В мой день рождения. Он засунул дробовик в рот и нажал на спусковой крючок.

— В твой день рождения, — повторила Блюм. — Как ужасно!