Уоллис вышел из ванной комнаты.

— Ничего интересного, — сказал он, покачав головой.

Блюм закрыла последнюю дверцу встроенного стенного шкафа и повернулась к Пайн.

— У нее одежда от известных дизайнеров, туфли и сумочки, — отметила Блюм. — Настоящие, никаких подделок.

— Но телефона нет, хотя зарядное устройство имеется, — сказала Пайн, указывая на встроенный в стену возле кровати маленький письменный столик, за которым из розетки торчала зарядка.

— Если она взяла телефон, то почему оставила зарядное устройство? — спросил Уоллис.

— Может быть, думала, что вернется раньше, чем оно ей потребуется, — ответила Пайн. — Если она собиралась ночевать дома, то не стала бы брать его с собой. В таком доме должны быть внешние камеры. Давайте просмотрим записи, чтобы выяснить, когда она уходила и приходила. И что еще важнее, кто был вместе с ней.

Они вернулись в гостиную, где Клеммонс пила чай.

Пока Уоллис ходил договариваться с охраной здания по поводу записей камер наружного наблюдения, Пайн и Блюм сели напротив расстроенной женщины.

— У Ханны была машина? — спросила Пайн.

— Нет. Как и у меня. Если мы собирались куда-то ехать, то пользовались «Убером» или «Лифтом», или брали машину в аренду. Обычно отсюда мы могли дойти пешком до любого места, которое нам требовалось. Вот почему мы выбрали именно этот дом.

— Поколение миллениалов, — заметила Блюм. — Когда я в шестнадцать лет получила права, то сразу стала откладывать деньги на собственную машину.

— Значит, если она отсюда уехала, то вызвала бы такси? — спросила Пайн.

— Да.

— Вы не видели ее телефон?

— Нет. Наверное, она взяла его с собой.

— А у нее был лэптоп, планшет или что-то в таком же духе?

— Нет, только телефон. Она пользовалась только им.

— Ну, мы можем проверить по ее счету, какое такси она вызывала, — сказала Пайн, бросив взгляд на Блюм. — И попытаться проследить ее передвижения по сигналу сотового телефона. — Она снова повернулась к Клеммонс. — А вы не беспокоились из-за того, что ваша подруга не вернулась домой? Не обратились в полицию, чтобы ее объявили в розыск?

— Нет. Ханна и прежде исчезала на несколько дней. Три или четыре, потом она возвращалась живая и здоровая.

— А она вам рассказывала, где была?

— Нет, и я не хотела проявлять излишнее любопытство.

— Она находилось под воздействием наркотиков, когда возвращалась?

Клеммонс выглядела смущенной.

— Я не знаю, — ответила она. — Вполне возможно.

— Она исчезала на несколько дней регулярно, все время, что вы жили с ней, или это началось только в последнее время? — задала следующий вопрос Пайн.

— Это началось в прошлом месяце — она уходила и проводила где-то ночи. Хотя могла совершенно спокойно приводить парней сюда. Я так делала, и мои приятели у меня оставались. Обычное дело.

— Ханна не говорила о своих знакомых мужчинах? Вы не видели фотографий в ее телефоне?

— Нет.

— А в социальных сетях, «Фейсбуке», «Твиттере», «Инстаграме» или еще где-то?

— Да, она ими пользовалась. Но не в последние шесть месяцев. Мы обе отказались от «Фейсбука». У нее есть «Инстаграм», только она уже давно не публиковала там ничего нового.

— Она это как-то объясняла?

— Нет, и я никогда не спрашивала. Некоторым людям просто надоедает постоянно этим заниматься. К тому же у нас не было огромного количества подписчиков, и мы не могли зарабатывать, публикуя там свои фотографии или что-то рекламируя. Нам далеко до семейства Кардашьян или чего-то похожего.

— А у вас есть теория относительно того, что могло случиться с Ханной?

Глаза Клеммонс наполнились слезами.

— Нет, но я бы хотела знать, — ответила она. — Ханна была очень милой, и я не понимаю, почему кто-то захотел причинить ей вред.

— Ну, возможно, даже к лучшему, что вы не понимаете людей, способных делать такие вещи, — твердо сказала Пайн. — Потому что это очень темное место.

Слова Пайн заставили Блюм бросить на нее быстрый взгляд.

— Ну да… наверное, — пробормотала Клеммонс, вытирая глаза.

— Значит, если не считать того, что Ханна больше не хотела сниматься в фильмах для взрослых, когда вы с ней ужинали в последний раз, вы не заметили ничего необычного? — спросила Пайн. — Она была напряженной, рассеянной? Может быть, напуганной?

— Пожалуй, нет. Мы поужинали, и все. Я удивилась, что она собиралась отказаться от такой выгодной работы, но вполне ее понимала. Я сама планирую заниматься этим еще пару лет, а потом пойду в медицинское училище. У медиков всегда есть работа.

— Разумное решение, — сказала Блюм. — Так ваша жизнь будет иметь больше смысла.

— Надеюсь, вы меня не осуждаете, — нахмурившись, проговорила Клеммонс.

— Я бы могла солгать и сказать вам «нет», но все постоянно судят решения других людей, — сказала Блюм. — А моя мать вообще была королевой по этой части.

— Вы говорите как моя мать, — вздохнула Клеммонс.

— Я бы вполне могла быть вашей матерью. Уверена, что она хочет, чтобы вы были счастливы и вам не грозила опасность. Я уже не говорю о том, что карьера медсестры безопаснее жизни актрисы, снимающейся в фильмах для взрослых, — достаточно посмотреть на статистику.

— Но там платят очень хорошие деньги.

— Конечно, Бет. В этом все дело. Но разве вы не хотели бы помочь ребенку выздороветь, вместо того чтобы помогать кончить взрослому актеру?

— Вы очень прямой человек.

— Я прожила достаточно долго, чтобы понимать, когда требуется вежливость, а в каких случаях прямота дает необходимый результат. И я желаю вам всяческой удачи.

Пайн и Блюм встали, и Пайн протянула Клеммонс визитку.

— Если вам придет в голову еще что-то, пожалуйста, дайте мне знать, — сказала Пайн.

Клеммонс посмотрела на визитку.

— А вы сообщите мне, если сумеете найти того, кто это сделал? — спросила она.

— Мы сообщим, — обещала Пайн.

Она наклонилась, чтобы завязать шнурки, бросила загадочный взгляд на Блюм, и они ушли.

В вестибюле они встретились с Уоллисом, который выглядел взволнованным.

— У них действительно есть камеры наблюдения, — сказал он. — Я сказал, что мы хотим посмотреть записи за интересующий нас период времени. Здесь имеется небольшая комнатка, где мы можем на них взглянуть. Я спросил консьержа, приходил ли к Ребане какой-нибудь мужчина, но он сказал, что у нее не бывало гостей. Его слова подтвердил дежурный охранник. Я поручил им задать тот же вопрос своим коллегам. Ну, и нам нужно поговорить с соседями.

Они направились в комнатушку, расположенную в конце вестибюля, где за пультом управления сидел охранник в форме. Уоллис дал ему временные параметры, и тот загрузил записи.

Они стояли у него за спиной и смотрели на оживший монитор.

Через час Пайн первая заметила нужное место на записи.

— Вот, Ребане выходит из двери, остановите запись, пожалуйста, — попросила она.

Охранник нажал на клавишу, и изображение на экране застыло.

Уоллис посмотрел на время, отображенное на мониторе.

— Вероятно, это было в тот раз, когда ее соседка провела ночь у своего парня, — сказал он.

— Теперь давайте посмотрим, что произошло потом, — предложила Пайн.

Охранник снова нажал на клавишу, и все молча наблюдали, как Ханна Ребане выходит из здания, вскоре она исчезла из поля видимости камеры. По пути она никого не встретила.

— Она одета так, словно направляется на свидание, — заметила Блюм, которая, не отрываясь, следила за Ханной. — Дизайнерское платье, сумочка и дорогие туфли.

Уоллис удивленно на нее посмотрел.

— И вы сделали такой вывод, посмотрев на запись? Впечатляет.

Блюм повернулась к нему.

— Просто нужно знать, на что обращать внимание, детектив, — заметила она. — К тому же в ее шкафу висят только такие платья.

Они долго просматривали записи.

Однако Ханна Ребане так и не вернулась домой.

Было уже довольно поздно, когда они, погрузившись в собственные мысли, молча ехали обратно в Андерсонвилль. Пайн смотрела в окно на пейзаж, который видела много лет назад, в детстве. Это была красивая местность: открытые поля перемежались большими сосновыми и дубовыми рощами. И все же здесь царило уединение, из чего следовало, что ничто не могло помешать криминальной активности.