Он направился ко входу в «Коттедж», но заметил, что Пайн остановилась и наблюдает за детьми.

Он вернулся к ней.

— Думаешь о своей сестре или о Дженни? — спросил он.

— Может быть, о них обеих.

Ларедо смотрел, как двое старших детей играют против всех остальных.

— Иногда мне кажется, что было бы лучше оставаться ребенком и вечно играть в кикбол, — заметил он.

— Но ты же понимаешь, что очень скоро нам стало бы скучно.

— Серьезно, этих детей ждет много трудностей, когда они вырастут, и вовсе не из-за того, что они родились в маленьком городке. Мир вокруг меняется слишком быстро.

— Однако в некотором смысле остается неизменным. В нем есть плохие люди, совершающие жестокие поступки.

— Наверное, нам никогда не придется искать работу.

— И все же было бы замечательно, если бы мы когда-нибудь устарели.

Она уже собралась повернуть к «Коттеджу», когда ее внимание вновь привлекла группа детей.

— Эни, мини, майни, мо, — начал самый старший, по очереди показывая пальцем на двух самых маленьких детей. Он закончил счет на одном из них, выбрав его в команду, и тот радостно улыбнулся. Второй с унылым видом отступил назад.

— Дерьмо, — пробормотала Пайн.

— Что?

— Ребенок, на котором закончилась считалка, стал победителем. Его выбрали в команду.

— Ну да.

— Я всегда думала, что тот, на ком заканчивается считалка, проиграл.

— Наверное, могут быть оба варианта; все зависит от того, кто устанавливает правила. В фильмах «Криминальное чтиво» и «Прирожденные убийцы» используют считалку, чтобы выбрать того, кто должен умереть. И тот, на кого выпадает последнее слово, отправляется в расход. Я бы назвал его проигравшим.

Пайн ничего не ответила.

— Но почему это имеет для тебя такое значение? — спросил Ларедо, не дождавшись от нее реакции.

Она рассказала о том, как мужчина, оказавшийся много лет назад в ее спальне, произносил эту считалку, когда выбрал Мерси.

— Он закончил счет на Мерси. Я это помню отчетливо. Но я всегда думала, что проигравшей была она. Ведь ее забрали. А я осталась. Я стала победительницей.

— И что произошло с тобой?

— Мужчина, забравшийся к нам в дом, проломил мне череп. Доктора сказали, что лишь чудо помогло мне пережить ту ночь. Я не умерла. Вот почему я решила, что худшая участь выпала Мерси. Что он ее забрал, чтобы убить.

— То есть ты хочешь сказать, что когда он закончил считалку на Мерси?..

Она посмотрела на него.

— Может быть, он выбрал ее, чтобы Мерси осталась жить.

Пайн поднялась в свой номер, разделась, встала под душ и позволила горячей воде омыть тело.

Ты идиотка. В течение тридцати ужасных лет ты была идиоткой. В том числе тринадцать лет в ФБР, идиотка.

Она прижалась головой к стенке из стекловолокна.

Ей одновременно хотелось плакать и смеяться. Плакать из-за собственной глупости — за все годы ей ни разу не пришло в голову, что считалка могла иметь противоположный смысл. А еще ей хотелось кричать от радости — ведь если в ту ночь она стала проигравшей, значит, Мерси была победительницей.

А победителей не убивают.

Пайн понимала, что занимается вульгарными и, скорее всего, идиотскими спекуляциями. Ее «доказательством» стало наблюдение за ребенком, который выбирал напарника для игры в кикбол. А в двух фильмах, упомянутых Ларедо, персонаж, на которого падал выбор, умирал. От абсурдности подобных рассуждений ей хотелось кричать.

Она слизнула воду с губ и закрыла глаза. В своих воспоминаниях она видела, как палец касается сначала ее лба, потом лба сестры, ее кожи, затем кожи Мерси. И вдруг на нее обрушился кулак, возможно, даже не один раз. Пайн ни в чем не могла быть уверена, ведь считалось, что она потеряла сознание после первого удара.

Но я должна была стать проигравшей. Он коснулся Мерси последней и хотел меня убить. Вероятно, считал, что я мертва. И забрал Мерси.

Но зачем?

Похититель не присылал записок с предложением выкупа. Впрочем, это ничего бы не изменило. У ее родителей не было денег. В 1989 году в окрестностях Андерсонвилля штат Джорджия? Быть может, этот человек был одержим близнецами? Он наблюдал за ее семьей? И хотел ее убить? Почему?

Мне было шесть лет. Мужчина был в маске. Я не могла его идентифицировать. Если он хотел помешать мне закричать или попытаться предупредить родителей, он мог добиться этого множеством способов — и не пробивать мне череп.

Она вышла из душа, вытерлась, завернулась в полотенце и села на кровать, потом взяла телефон, потому что горячая вода — один из любимых стимуляторов размышлений — способствовала появлению новой мысли. И возможной зацепки.

Пайн сделала фотографии всех папок старого полицейского расследования исчезновения сестры. И сейчас ее интересовало вполне определенное место.

Шесть часов утра. В полицейских отчетах было написано, что именно в это время мать вошла в их комнату и обнаружила, что Мерси исчезла, а Пайн получила тяжелую травму. Сейчас Пайн просматривала полицейские записи тех событий. Время подтверждали другие свидетели.

Но проблема состояла в том, что ее мать придерживалась определенного порядка в отношениях с дочерьми. Каждый день она укладывала их спать в девять часов. Затем проверяла в десять, чтобы убедиться, что они в постели, а не играют. Пайн так часто ловили, что она хорошо знала правила. Джулия приходила будить дочерей ровно в семь тридцать, чтобы они помылись, оделись, позавтракали и успели на школьный автобус, который останавливался у дома в восемь тридцать. И хотя это происходило десятилетия назад, подобный порядок являлся частью жизни Пайн, день за днем. И потому навсегда отпечатался в ее сознании.

Поэтому ее мучил вопрос: почему в тот день мать пришла в их комнату в шесть часов утра? И теперь, когда она размышляла о тех давних событиях, она не могла вспомнить, проверяла ли их мать в десять часов.

Пайн одновременно любила и ненавидела несоответствия. Она их ненавидела из-за того, что они могли быть необъяснимыми. Но иногда начинали ей нравиться — когда приводили к прорыву в расследовании.

Она надеялась, что наступил именно такой момент.

Не исключено, что ее мать проснулась после вечера с выпивкой и травкой и побежала проверить детей. Может быть, из-за похмелья она потеряла счет времени. Или подумала, что проспала, и девочки опаздывают в школу.

Пайн потрясла головой, надеясь, что в голове у нее прояснится.

В шесть часов утра в то время года было еще темно. Как могла мать решить, что они проспали?

Пока Пайн одевалась, она нашла ответ: мать не могла так подумать. Значит, существовало другое объяснение.

Пайн спустилась на первый этаж «Коттеджа», где обнаружила сидевшую на стуле Блюм.

— Дженни в хороших руках, — сказала Блюм. — Я внимательно там все осмотрела, прежде чем ее оставить.

— Ни на мгновение в этом не сомневалась.

— Миз Куорлс подвезла меня сюда, и мы с ней отлично поболтали. Она очень заботливая и образованная женщина.

— Я рада.

— Дженни чудесная маленькая девочка. Как только она ко мне попривыкла, то начала болтать без умолку.

— Я не удивлена.

— А почему мне кажется, что тебя посетило откровение?

— Неужели ты читаешь мое лицо как открытую книгу?

— Она открыта не для всех, только для меня. Расскажи.

Пайн села напротив и рассказала о расхождениях во времени.

— Да, это вполне можно считать откровением, — сказала Блюм. — Теперь поделись своими теориями.

— Пока я не уверена. Тут может быть несколько причин. Некоторые вполне безобидные, другие весьма сомнительные.

— Так назови их.

Пайн покачала головой.

— Пока нет. Я должна подумать.

— Звучит разумно.

— Я очень рада, что Дженни удалось пристроить.

— Кто бы мог подумать, что у Сая Таннера такая милая внучка? Конечно, он понятия не имел, что с ней делать. Он и за собой с трудом ухаживает.