Он выглянул в окно. Сегодня у него выходной. В джинсах, ярко-красной фланелевой рубашке и ботинках на высокой шнуровке, Бёртон запросто мог бы сойти за верзилу-лесоруба. Его жена разгружала машину. Сегодня они закупились продуктами, как обычно на протяжении последних двадцати лет. Бёртон с восхищением смотрел на ее фигуру, наклонившуюся за сумками. Пятнадцатилетний Крис и девятнадцатилетняя Сидни, длинноногая красавица, второкурсница университета Джонса Хопкинса, нацелившаяся на медицинский факультет, помогали матери. Двое старших жили отдельно. Время от времени они обращались к своему старику за советом насчет покупки машины или дома. Хорошая работа, светлое будущее… Бёртон был счастлив. Любящая жена, четверо детей — что еще можно пожелать?

Сев за письменный стол в углу, Билл отпер ящик и достал коробку. Сняв крышку, сложил стопкой пять аудиокассет на письме, которое написал сегодня утром. На конверте большими четкими буквами было выведено: «Лейтенанту Сету Фрэнку». Проклятье, он в долгу перед этим человеком…

С улицы донесся смех, и Бёртон снова подошел к окну. Сидни и Крис кидались снежками, а его жена Шерри оказалась под перекрестным огнем. Лица сияли улыбками; боевые действия завершились тем, что все трое повалились в сугроб.

Отвернувшись от окна, Билл сделал то, что не делал уже очень давно. Этого не случалось даже в те восемь лет, когда он работал в полиции и у него на руках умирали маленькие дети, до смерти забитые теми, кто должен был любить и беречь их, когда он день за днем видел все худшие стороны людей. Слезы оказались солеными. Бёртон не стал их вытирать. Они неудержимо катились по щекам. Скоро вся семья соберется вместе. Сегодня вечером праздничный ужин. По иронии судьбы, Билл должен был отметить свой сорок пятый день рождения.

Облокотившись о стол, Бёртон быстрым движением достал из кобуры револьвер. В оконное стекло ударил снежок — дети хотели, чтобы отец присоединился к ним.

Простите меня. Я вас люблю. Мне хотелось бы быть с вами. Простите меня за все то, что я сделал. Пожалуйста, простите своего отца.

Пока решимость не оставила его, Бёртон засунул дуло револьвера как можно дальше в рот. Из ободранной десны потекла кровь.

Билл сделал все возможное, чтобы никто не узнал правду. Он совершил преступления; он убил невиновного человека и принимал участие еще в пяти убийствах. И вот теперь, когда, казалось, все ужасы остались позади, после нескольких месяцев нарастающего отвращения к самому себе, после бессонной ночи рядом с женщиной, которую он всем своим сердцем любил больше двадцати лет, Бёртон осознал, что не сможет принять то, что сделал, не сможет жить с сознанием этого.

Неумолимый факт: без самоуважения, без чувства собственного достоинства его жизнь больше не имеет смысла. И тут не могла помочь даже неизменная любовь близких: наоборот, она только все усугубляла. Потому что предмет этой любви, этого уважения сознавал, что недостоин этих чувств.

Бёртон посмотрел на стопку кассет. Его страховой полис. Теперь это станет его завещанием, его своеобразной эпитафией. Что принесет хоть какую-то пользу. Слава богу.

Губы Бёртона скривились в едва различимой усмешке. Секретная служба… Что ж, теперь секреты разлетятся во все стороны. Он мельком подумал об Алане Ричмонде, и у него сверкнули глаза. «Хочется надеяться, тебя ждет пожизненное без права условно-досрочного освобождения, и чтоб ты дожил до ста лет, козел!»

Указательный палец Бёртона лег на спусковой крючок.

В окно ударил еще один снежок. С улицы донеслись веселые голоса. При мысли о том, что он оставляет в этом мире, у Билла снова потекли слезы.

— Проклятье!.. — Это слово вырвалось у него, неся в себе столько чувства вины, столько боли, сколько он не ожидал услышать.

Простите меня. Не испытывайте ко мне отвращения. Господи, пожалуйста, пусть они не испытывают ко мне отвращения!

При звуке выстрела игра прекратилась и три пары глаз разом повернулись к дому. Через минуту все трое уже были внутри. А еще через минуту дом огласился криками. Тихий район перестал быть тихим.

Стук в дверь раздался совершенно неожиданно. Президент Алан Ричмонд вел напряженное совещание с членами своего кабинета. В последнее время участились нападки прессы на внутреннюю политику администрации, и Ричмонд хотел понять, в чем дело. И не то чтобы его особо интересовала эта политика. Гораздо больше его заботило производимое ею впечатление. По большому счету, имеет значение только то, как все смотрится со стороны. Это азы политики.

— Кто там еще, черт побери? — Президент раздраженно посмотрел на секретаршу. — Кто бы это ни был, на сегодня они в списках не значатся.

Он обвел взглядом сидящих за столом. Проклятье, глава администрации сегодня даже не потрудилась прийти на работу… Быть может, она все-таки сделала умный шаг и приняла флакон таблеток? В краткосрочном плане это доставит определенные неудобства, но в целом самоубийству Рассел можно будет придать впечатляющий оборот. К тому же в одном она была права: опросы общественного мнения показывают его подавляющее превосходство, так кому какое дело?

Секретарша робко вошла в зал, не скрывая своего нарастающего изумления.

— Господин президент, пришла большая группа. Мистер Бейлисс из ФБР, несколько полицейских и один господин от Вирджинии, не назвавший себя.

— Полиция? Передай, пусть уходят! Если от меня что-то нужно, пусть подают заявку на прием. А Бейлиссу скажи, чтобы позвонил мне сегодня вечером. Если б я не протолкнул его назначение на пост директора Бюро, он сейчас торчал бы в какой-нибудь глухой дыре… Я не потерплю подобного неуважения!

— Сэр, они настаивают.

Вспыхнув, президент встал.

— Передай, чтобы убирались ко всем чертям! Я занят, дура!

Секретарша поспешно ретировалась. Однако не успела она подойти к двери, как та распахнулась. В зал вошли четыре агента Секретной службы, в их числе Джонсон и Варни, а следом за ними — группа сотрудников полиции округа Колумбия во главе с начальником управления Натаном Бриммером и директор ФБР Дональд Бейлисс, невысокий плотный мужчина в двубортном костюме, с лицом белее цвета здания, в котором он сейчас находился.

Замыкающий группу Сет Фрэнк тихо закрыл за собой дверь. В руке он держал простой коричневый портфель. Уставившись на вошедших, Ричмонд наконец остановил взгляд на следователе из отдела убийств.

— Лейтенант… Фрэнк, правильно? Если вы не в курсе, вы мешаете конфиденциальному заседанию кабинета. Я должен попросить вас удалиться. — Посмотрев на четырех агентов Секретной службы, он поднял брови и кивнул на дверь. Те молча смотрели на него, не двигаясь с места.

Шагнув вперед, Фрэнк, не говоря ни слова, достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул его и протянул президенту. Тот принялся читать документ, в то время как ошеломленные члены кабинета наблюдали за ним. Наконец Ричмонд оторвался от чтения и поднял взгляд на следователя.

— Это что, шутка?

— Это копия ордера на арест. Вы обвиняетесь в убийствах при отягчающих обстоятельствах, совершенных на территории Содружества Вирджиния. У начальника полиции округа Колумбия Бриммера такой же ордер на арест по обвинению в убийстве первой категории, выдвинутому против вас здесь, в Вашингтоне. Разумеется, этим можно будет заняться лишь после того, как с вами закончит Вирджиния.

Президент повернулся к Бриммеру; тот выдержал его взгляд и сурово кивнул. Холодный блеск в глазах служителя закона красноречиво говорил, какие именно чувства он испытывает по отношению к высшему должностному лицу государства.

— Я президент Соединенных Штатов! Вы можете вручать мне разве что чашку кофе. А теперь убирайтесь отсюда! — Ричмонд развернулся, чтобы вернуться в свое кресло.

— Возможно, формально это действительно так. Однако мне на самом деле все равно, кто вы. Как только процедура импичмента завершится, вы станете не президентом Аланом Ричмондом, а просто Аланом Ричмондом. И когда это произойдет, я вернусь. Можете в этом не сомневаться.