Мишель улыбнулась:

— Да, я любимая папина дочка.

— Однако немногие отцы могут гордиться своими дочерями. Уж я бы тобой точно гордился!

— При ней действительно чувствуешь себя каким-то неполноценным, — шутливо заметил Кинг. — Но, познакомившись с Мишель поближе, понимаешь, что ничто человеческое ей не чуждо.

Саммерс стал серьезным:

— Я следил за событиями с Бруно. Здесь явно дело нечисто. Я работал с ребятами из Секретной службы много раз и наслышан, как охраняемые лица вытворяют невесть что, а расхлебывать приходится телохранителям. Тебя подставили, Мишель, это ясно как божий день.

— Не исключено. Отец сказал, что вы можете нам помочь с информацией.

— Так и есть. Когда я служил в полиции, то был своего рода ее неофициальным историком, и, должен заметить, тогда творилось черт-те что! Тех, кто считает, что сейчас Америка сошла с ума, надо отослать в шестидесятые-семидесятые. — Он взял в руки папку. — Здесь у меня кое-какие материалы, которые, думаю, вам помогут. — Саммерс надел очки. — В семьдесят четвертом «Уотергейт» разрывал страну на части. Все хотели пустить кровь Никсону.

— Наверное, не все акции протеста проходили мирно, — предположил Кинг.

— Что верно, то верно. Для сохранения порядка при проведении крупномасштабных акций протеста часто привлекались полицейские силы округа Колумбия, но контролировать события не всегда получалось. — Саммерс поправил очки и сверился с записями. — Взломщики были задержаны в отеле «Уотергейт» летом семьдесят второго года, а примерно через год страна узнала о существовании пленок с записями разговоров Никсона. Тот отказался предъявлять следствию имевшиеся у него пленки, ссылаясь на привилегию исполнительной власти. После увольнения в октябре семьдесят третьего года специального прокурора, возглавлявшего расследование, скандал начал разрастаться как снежный ком и привел к возбуждению процедуры импичмента. В июле семьдесят четвертого года Верховный суд США приказал Никсону выдать имевшиеся у него пленки, и в августе тот ушел в отставку. Но перед решением Верховного суда страсти в Вашингтоне накалились до предела. Был запланирован многотысячный марш протеста по Пенсильвания-авеню. Естественно, к тому мероприятию стянули многочисленные силы правопорядка: верховых полицейских, Национальную гвардию, полицейский спецназ и даже танк. Сами знаете, как это делается. К тому времени я прослужил в полиции уже десять лет и повидал всякое, но даже мне было страшно. Мне казалось, будто я нахожусь в какой-то стране «третьего мира», а не в Соединенных Штатах.

— И тогда погиб полицейский?

— Нет, солдат Национальной гвардии. Его нашли на аллее с пробитой головой.

— И был арестован подозреваемый. Но откуда стало известно, кто виноват? По тому, что вы рассказываете, тогда кругом была полная неразбериха.

— Да, кого-то арестовали, и против него собирались выдвинуть обвинение, но потом все замяли. Почему — не знаю. Но солдата точно кто-то убил, и об этом писали в газетах. А потом Верховный суд вынес решение не в пользу президента, Никсон ушел в отставку, и это стало главным событием, вытеснившим все остальное. Смерть солдата Национальной гвардии уже не была в центре внимания. Все само собой улеглось. После убийства Роберта Кеннеди и Мартина Лютера Кинга, Вьетнама и «Уотергейта» страна устала от всего этого.

Кинг наклонился вперед:

— А у вас есть имена подозреваемого, полицейских, производивших арест, следователей прокуратуры?

— Нет, к сожалению. Речь идет о событиях тридцатилетней давности. Я с этим делом никак связан не был. Так, слышал о нем задним числом. Поэтому вряд ли вспомню их имена, даже если вы их назовете.

— А в газетах? Вы говорили, что об этом писали.

— Да, но вряд ли там упоминались конкретные имена. Все было вообще непонятно. По правде говоря, пресса тогда не доверяла официальным сообщениям: недостойного поведения в рядах полиции хватало. Говорить об этом неприятно, ведь я сам носил форму полицейского, но некоторые из моих коллег нередко переступали черту, особенно в отношении длинноволосых хиппи.

— Вы сказали, что обвинения были сняты, — вступила в разговор Мишель. — Может быть, что их сфальсифицировали?

— Возможно, но точно я не знаю.

— Ну что ж, вы нам очень помогли. Осталось только поблагодарить вас, — сказал Кинг.

Саммерс улыбнулся:

— Не торопитесь, у меня еще кое-что есть для вас. — Он протянул Шону лист бумаги. — Этого человека зовут Дональд Холмгрен.

— Кто он? — спросила Мишель.

— В те годы — общественный защитник. Тогда многие демонстранты были очень молоды, и половина из них — наркоманы. Все эти хиппи и им подобные, выступавшие против войны во Вьетнаме, в тот момент переключились на Никсона. Я практически не сомневаюсь, что обвинение было выдвинуто против кого-нибудь из них. И если у этого парня не оказалось денег на адвоката, то его интересы представлял общественный защитник. Холмгрен сейчас на пенсии и живет в Мэриленде. Я не разговаривал с ним, но если вы найдете к нему правильный подход, то можете узнать много нового.

— Спасибо, Пол, — поблагодарила Мишель и обняла его. — Мы вам очень обязаны.

— Послушай, передай своему отцу, что он о тебе не врал. Вот бы мои дети были хоть наполовину такими же.

Дональд Холмгрен жил в собственном доме в Роквилле, штат Мэриленд. Весь дом был забит книгами, журналами и кошками. Дональд оказался вдовцом лет семидесяти, с шапкой седых волос, одетым в легкий свитер и брюки. Он прогнал кошек с дивана и отодвинул в сторону журналы, освобождая место для гостей, чем и воспользовались Мишель с Кингом.

— Спасибо, что сразу согласились нас принять, — поблагодарил Шон.

— Не стоит благодарности: сейчас у меня уже не бывает срочных дел.

— Не сомневаюсь, что раньше, когда вы работали общественным защитником, дел было невпроворот.

— Да уж, что верно — то верно! То были очень неспокойные времена.

— Как я уже говорил по телефону, мы расследуем случай, связанный с гибелью солдата Национальной гвардии приблизительно в мае семьдесят четвертого года.

— Да, я хорошо помню то дело. Слава Богу, солдаты Национальной гвардии гибнут не каждый день! Но тот день был особенным. Я выступал в федеральном суде, когда началась демонстрация. Слушание дела приостановили, и все бросились к телевизорам. Я никогда не видел ничего подобного и, надеюсь, не увижу. Казалось, что мы наблюдаем за штурмом Бастилии.

— Насколько мы поняли, в деле об убийстве этого солдата был обвиняемый.

— Верно. Но первоначальное обвинение в убийстве первой степени начало рассыпаться, как только стали выясняться детали.

— Так вам известно, кто вел это дело?

— Да, ведь именно я защищал подозреваемого в этом убийстве. — Мишель и Кинг переглянулись, а Холмгрен пояснил: — Я проработал в Службе общественной защиты около шестнадцати лет — начинал, когда она еще была Агентством по оказанию юридической помощи. Мне довелось участвовать в нескольких громких процессах. Что до защиты обвиняемого по интересующему вас делу, то за нее просто никто не хотел браться.

— Улики против обвиняемого оказались слишком серьезными? — поинтересовалась Мишель.

— Совсем нет. Если память мне не изменяет, этого парня арестовали просто потому, что он выходил с аллеи, где произошло убийство. Тело убитого, тем более в форме, и группа бежавших и бросавших камни хиппи — вот и все, чем располагало следствие. Думаю, что арестовали первого, кто попался под руку. Вы должны понять, что город был на осадном положении, нервы натянуты до предела. Если я правильно помню, обвиняемый являлся студентом колледжа. Я не верил, что убил он, но даже если и так, то это могло выйти случайно — например, завязалась драка, солдат неудачно упал и ударился головой об асфальт. Но прокуратура тех лет была известна своей склонностью к фабрикации дел, а полицейские лжесвидетельствовали под присягой, заводили дела под вымышленными предлогами, подбрасывали улики и все такое.