— Ваши дела сегодня лучше, — сказала она, заметив, что он за ней наблюдает.

— Мне жаль это слышать.

Медсестра уставилась на него, удивленно раскрыв рот.

— Поверьте, многие люди здесь с радостью услышали бы эти слова.

— А где именно я нахожусь?

— Роанок, Вирджиния.

— Никогда не бывал в Роаноке.

— У нас симпатичный городок.

— Не такой симпатичный, как вы, — сказал Руфус и смущенно улыбнулся, потому что слова сами слетели с его губ.

Он не находился так близко к женщине почти тридцать лет. Последняя женщина, которую он видел, была его мать, которая горько плакала, когда его уводили, чтобы отправить в тюрьму до конца жизни. Но он знал, что разбил ей сердце и она умерла.

Руфус поморщился от какого-то запаха, необычного для больницы. Сначала он просто не понял, что уловил смесь легких духов, увлажняющего лосьона и женщины. Проклятье… Что еще он успел забыть про нормальную жизнь? От этой мысли в уголке его правого глаза появилась слеза.

Медсестра посмотрела на него, приподняв одну бровь и положив руку на бедро.

— Мне сказали, что я должна соблюдать осторожность рядом с вами.

— Я никогда не причиню вам вреда, мэм, — взглянув на нее, сказал Руфус, и его голос прозвучал серьезно, почти торжественно.

Сестра увидела слезу, застывшую в его глазу, и смутилась, не зная, что сказать.

— Вы не могли бы написать на вашей дощечке, что я умираю, или что-нибудь в таком же роде?

— Вы с ума сошли? Я не могу этого сделать. Разве вы не хотите поправиться?

— Как только мне станет лучше, я вернусь в Форт-Джексон.

— Я так понимаю, это не самое приятное место.

— Я провел там, в одной и той же камере, больше двадцати лет. Знаете, очень приятно для разнообразия увидеть что-то другое. Там особо нечего делать, разве что считать удары сердца и смотреть на бетонные стены.

— Двадцать лет? — удивленно переспросила она. — Сколько же вам сейчас?

Руфус на мгновение задумался.

— По правде говоря, я не знаю точно. Но не больше пятидесяти.

— Да, ладно вам, вы не знаете, сколько вам лет?

Он спокойно посмотрел на нее.

— Календари есть только у тех заключенных, которые рано или поздно выйдут на свободу. Я получил пожизненное, мэм. И останусь там до самой смерти. Какая разница, сколько мне лет? — Он сказал это так, что медсестра покраснела.

— О! Мне кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, — сказала она дрогнувшим голосом.

Руфус слегка пошевелился на кровати, наручники стукнули по металлическим краям кровати, и она отшатнулась.

— Вы не могли бы кое-кому для меня позвонить, мэм?

— Кому? Вашей жене?

— У меня нет жены. Моему брату. Он не знает, где я сейчас нахожусь. Я бы хотел сообщить ему.

— Думаю, я должна спросить у охранника.

Руфус посмотрел мимо нее на дверь.

— У этого мальчишки? Какое он имеет отношение к моему брату? По тому, как выглядит этот пацанчик, он даже пи-пи сам не в состоянии сделать.

Она рассмеялась.

— Ну да, и они отправили его сторожить большого старикана?

— Моего брата зовут Джошуа. Джошуа Хармс. Отзывается на Джош. Я скажу вам номер его телефона, если у вас есть карандаш. Просто позвоните ему и сообщите, что я здесь. Мне тут очень одиноко. А он живет совсем недалеко. Кто знает, может, приедет меня навестить…

— Да уж, здесь действительно бывает одиноко, — грустно проговорила она и посмотрела на него — большое, сильное тело, опутанное трубками и повязками, в кандалах, от которых она не могла отвести глаз.

Руфус заметил ее взгляд. Он уже знал, что цепи производят на людей ошеломляющее впечатление.

— Что вы сделали? За что вас посадили в тюрьму?

— Как вас зовут?

— А что?

— Просто хочу знать. Меня зовут Руфус. Руфус Хармс.

— Я знаю. Ваше имя написано в карточке.

— Но у меня нет карточки, чтобы я мог узнать ваше имя.

Медсестра мгновение колебалась, оглянулась на дверь, потом снова посмотрела на него.

— Меня зовут Кассандра, — сказала она.

— Очень красивое имя. — Он окинул ее взглядом с головы до ног. — Оно вам подходит.

— Спасибо. Итак, вы не скажете мне, за что вас посадили?

— А вам зачем?

— Просто любопытно.

— Я кое-кого убил. Очень давно.

— Почему? Они пытались причинить вам вред?

— Нет, ничего подобного.

— Тогда почему?

— Я не понимал, что делаю, был не в себе.

— Неужели? — Она еще немножко отодвинулась, услышав его слова. — Разве все преступники не говорят то же самое?

— Только в моем случае это правда. Вы позвоните моему брату?

— Возможно.

— Знаете что, я назову вам номер. Если вы не станете звонить, значит, так тому и быть. А если позвоните, я буду вам очень благодарен.

Она с интересом посмотрела на него.

— Вы ведете себя совсем не как убийца.

— Вам следует быть осторожнее. Именно те, у кого хорошо работает язык и кто умеет навешивать лапшу на уши, в конце концов причиняют боль. Я достаточно таких видел.

— Значит, я не должна вам доверять?

— Вам самой это решать, — ответил Руфус, посмотрев ей в глаза.

Медсестра на мгновение задумалась над его словами.

— И какой номер телефона у вашего брата?

Она записала номер, убрала его в карман и повернулась, собираясь уйти.

— Эй, мисс Кассандра? — Она снова повернулась к нему. — Вы правы. Я не убийца. Приходите еще, и мы поговорим… если, конечно, захотите. — Хармс слабо улыбнулся и позвенел цепями. — Я все равно никуда не уйду.

Медсестра взглянула на него из другого конца комнаты, и ему показалось, что по ее губам промелькнула улыбка. Потом она снова отвернулась и вышла из палаты. Руфус вытянул шею, чтобы посмотреть, станет ли Кассандра разговаривать с охранником, но она не остановилась около него. Хармс откинулся на кровать и уставился в потолок. Потом сделал глубокий вдох, стараясь втянуть в себя остатки ее запаха. Через несколько мгновений на его лице расплылась улыбка — и, наконец, по щекам потекли слезы.

Это было очень необычное собрание всех клерков и судей. Маршалл Перкинс и шеф полицейского управления Верховного суда Лео Делласандро тоже присутствовали и с каменными лицами смотрели на стол, стоявший в большой комнате. У Элизабет Найт были мокрые глаза, которые она постоянно вытирала платком.

Когда Сара Эванс окинула взглядом мрачные лица судей, ее глаза остановились на Томасе Мёрфи, толстеньком коротышке с седыми волосами, кустистыми бровями и скулами, по форме напоминавшими миндаль. Он по-прежнему носил костюмы-тройки и громадные, привлекающие взгляд запонки. Однако внимание Сары привлекла вовсе не его одежда, а лицо, на котором застыло выражение глубокого траура. Она быстро проверила всех присутствующих, обнаружила, что Майкла Фиске среди них нет, и почувствовала, как кровь прилила к вискам. Когда Гарольд Рэмси встал со своего места во главе стола, его глубокий голос зазвучал непривычно подавленно; Сара почти его не слышала, но уже совершенно точно знала, что он говорит, как будто умела читать по губам.

— Это ужасная, страшная новость. По правде, я не могу вспомнить ничего похожего… — Рэмси оглядел комнату; он сжимал и разжимал кулаки от волнения, и Сара видела, что верховный дрожит.

Он сделал глубокий вдох.

— Майкл Фиске мертв.

Судя по всему, судьи уже это знали, а клерки дружно задохнулись от неожиданности.

Рэмси собрался еще что-то сказать, но не смог и подал знак Лео Делласандро, который кивнул и вышел вперед, а верховный судья буквально рухнул на свой стул.

У Делласандро, рост которого составлял пять футов и десять дюймов, было широкое лицо, впалые щеки, большой курносый нос и слой жира, который прикрывал мускулистое тело. Дополняли картину оливковая кожа, похожие на проволоку черные волосы и вечно окутывавший его запах сигар. Он носил свою форму с гордостью и любил засовывать толстые пальцы за ремень. Второго мужчину в форме, стоявшего у него за спиной, звали Рон Клаус, и он являлся заместителем Делласандро. Клаус выглядел аккуратным и очень профессиональным, а его живые голубые глаза говорили об остром уме. Они с Делласандро были сторожевыми псами этого места и, казалось, всегда ходили парой. Многие из тех, кто работали в суде, не могли представить одного без другого.