И все же Джексон поступил правильно по отношению к своим родным. Тут у него не было ни стыда, ни чувства вины. Он не был таким, каким был его отец. Он позволял себе только одно постоянное напоминание об отце — фамилию, которую использовал во всех своих делах: Джексон. Его отца звали Джек. И чем бы он ни занимался, кем бы ни стал, он навсегда останется сыном Джека.
Продолжая бродить по квартире, Джексон остановился перед окном и посмотрел на впечатляющую панораму ночного Нью-Йорка. Сейчас он жил в той самой квартире, в которой родился и вырос, хотя, купив ее, он полностью ее перестроил. Лежащая на поверхности причина заключалась в том, чтобы модернизировать квартиру, сделать ее более пригодной для его конкретных нужд; более тонким было стремление стереть прошлое, насколько это только было возможно. Перевоплощаясь, Джексон каждый раз замуровывал свою истинную сущность, прятал того человека, которого его отец считал недостойным уважения и любви. Однако боль невозможно было стереть полностью — до тех пор, пока он жил, пока помнил. Правда заключалась в том, что во всех закутках квартиры прятались болезненные воспоминания, готовые в любой момент захлестнуть его. Но Джексон уже давно пришел к выводу, что это не так уж и плохо. Боль являлась прекрасным инструментом мотивации.
В свою квартиру в мансардном этаже Джексон попадал с помощью персонального лифта. Никто и никогда не допускался туда ни при каких обстоятельствах. Вся почта и прочие отправления оставлялись у консьержа на первом этаже; однако их было немного. Джексон вел дела по телефону, через компьютерный модем и по факсу. Он сам убирал в квартире, но при его частых разъездах, с его спартанскими привычками эти обязанности не отнимали у него много времени; и определенно это была небольшая цена за абсолютную неприкосновенность частной жизни.
Джексон создал образ и для своей истинной личности — и использовал его, покидая квартиру. Этот сценарий был разработан на худший случай: если в его дверь постучит полиция. Хорас Паркер, пожилой швейцар, приветствовавший Джексона каждый раз, когда тот выходил из дома, много лет назад прикладывал руку к козырьку форменной фуражки, встречая застенчивого, робкого мальчугана, вцепившегося в руку своей матери. Семья Джексона покинула Нью-Йорк, когда он еще учился в старших классах школы, поскольку у его отца настали трудные времена, поэтому постаревший Паркер принимал изменившуюся внешность Джексона за последствия взросления. Теперь, когда «фальшивый» образ прочно укоренился у всех в сознании, Джексон был уверен, что никто и никогда его не опознает.
Для него слышать свое имя из уст Хораса Паркера было утешительно и в то же время тревожно. Постоянно изменять образ было непросто, и Джексон изредка ловил себя на том, что не откликается на свое настоящее имя. И все-таки было здорово, что он хоть иногда мог побыть самим собой, поскольку это давало ему возможность расслабиться и заняться изучением бесконечных лабиринтов городских улиц. Но каким бы ни был принятый Джексоном образ, его носитель всегда в первую очередь думал о деле. Все остальное потом. Возможности открывались всегда и везде, и Джексон старался использовать их все.
Обладая практически неограниченными средствами, в течение последних десяти лет он превратил весь мир в свою собственную игровую комнату, и последствия его действий можно было прочувствовать в политике и экономике по всему миру. Его деньги подпитывали предприятия, столь же многообразные, как и его внешние образы, начиная от повстанческих вооруженных формирований в странах третьего мира до рынка драгоценных металлов в промышленно-развитых странах. Когда есть возможность влиять на события всемирных масштабов, можно получать невероятную прибыль на финансовых рынках. Зачем рисковать игрой на фьючерских контрактах, когда можно манипулировать самим продуктом и потому знать наперед, в какую именно сторону будет дуть ветер? Все это было предсказуемым и логичным; риск сводился к минимуму. Вот такая обстановка была Джексону по душе.
При этом он также демонстрировал и бескорыстную благотворительность, переводя крупные суммы на достойные дела по всему миру. Но даже в этих случаях Джексон требовал полного контроля — и получал его, пусть и совершенно невидимый, рассуждая, что сам лучше кого бы то ни было сможет распорядиться своими средствами. И когда на карту были поставлены такие деньги, кто мог ему отказать? Джексон никогда не появлялся в списках влиятельных лиц и никогда не занимал никакой политической должности; ни один финансовый журнал никогда не брал у него интервью. С бесконечной легкостью он парил от одного увлечения к другому. Джексон не мог представить себе лучшего существования, хотя и вынужден был признать, что даже его передвижения по всему земному шару в последнее время начали ему надоедать. Постепенно в длинном перечне его начинаний оригинальность была вытеснена с первого места излишеством; он постоянно искал новые занятия, чтобы утолить свой постоянно растущий аппетит на необычное, на крайне рискованное — хотя бы для того, чтобы испытать и перепроверить свое искусство контроля, власти и в конечном счете выживания.
Джексон вошел в маленькую комнату, от пола до потолка заполненную компьютерным оборудованием. Это был нервный центр его операций. Плоские экраны мониторов показывали в реальном времени, как идут дела Джексона во всех уголках земного шара. На них выводилось все — от ситуации на фондовых рынках до информации о чрезвычайных событиях. Все поступающие данные сохранялись и распределялись по категориям, чтобы впоследствии Джексон смог их проанализировать.
Он жаждал информации, впитывал ее в себя подобно трехлетнему ребенку, изучающему иностранный язык. Услышав новость всего один раз, Джексон запоминал ее на всю жизнь. Пробежав взглядом по рядам мониторов, он благодаря большому опыту мог в считаные минуты отделить важное от несущественного, интересное от очевидного. Мягкий синий цвет на диаграммах говорил о том, что его дела идут замечательно; если где-то появлялись резкие красные оттенки, это означало, что возникли какие-то проблемы. Увидев мерцающее синее море, Джексон удовлетворенно вздохнул.
Он прошел в другую, более просторную комнату, где хранились сувениры, память о предыдущих проектах. Взяв альбом, открыл его. Внутри находились фотографии и анкетные данные двенадцати золотых самородков — двенадцати человек, которым он подарил огромное состояние и новую жизнь; а те, в свою очередь, помогли ему вернуть семейные богатства. Джексон рассеянно пролистал альбом, изредка улыбаясь приятным воспоминаниям.
Он тщательно подбирал будущих победителей, копаясь в списках на получение пособия по безработице и базах данных о банкротствах; тратил сотни часов, навещая беднейшие, самые убогие районы страны, как городские, так и сельские, выискивая отчаявшихся людей, готовых на все ради того, чтобы изменить свою судьбу, — обыкновенных законопослушных граждан, способных не моргнув глазом совершить то, что с формальной точки зрения являлось финансовым преступлением в особо крупных масштабах. Просто поразительно, какие действия может оправдать человеческий разум, если у него есть подходящий побудительный мотив.
Подстроить нужный результат розыгрыша лотереи оказалось проще простого. Так часто бывает. Люди просто принимают на веру то, что подобные учреждения абсолютно свободны от коррупции. Должно быть, они забыли, что в прошлом веке все без исключения государственные лотереи были запрещены именно вследствие широкого распространения коррупции. Но история действительно повторяет себя, пусть и в более тонких и специфических формах. Это было главное, что узнал за много лет Джексон: ничто, абсолютно ничто не свободно от коррупции, если в этом замешан человек, потому что на самом деле большинство людей не устоят перед соблазном ради доллара или других материальных благ, особенно когда они изо дня в день работают с огромными суммами денег. Рано или поздно они начинают думать, что часть этих денег по праву принадлежит им.
