— Но тут всё в порядке, у меня ненависти хватает на двоих! — Выражение ее лица являло собой смесь гордости и праведного гнева.

Грэм не мог сказать, было все дело в полном истощении, которое он чувствовал, или же он уже на протяжении многих лет хотел высказать то, что наболело у него в груди. Столько лет он наблюдал за этим фарсом — и отмахивался от него ради красоты и жизненной энергии женщины, стоявшей перед ним. Его представления об идеале…

— Это твое представление о справедливости, Кейт? Необходимое количество ненависти уравновешивает такое же количество любви, и всё в порядке?

— О чем это ты говоришь? — Кейт отшатнулась назад.

Джек двинулся вперед, а она продолжала отступать в гостиную.

— Я достаточно наслушался о твоем проклятом мученичестве, и меня тошнит от этого! Ты считаешь себя защитником обиженных и раненых. Это превыше всего. Это выше тебя, меня, твоего отца. Ты преследуешь бедолаг, попавшихся тебе на пути, только потому, что твой отец сделал тебе больно. Всякий раз, добиваясь осуждения очередного подсудимого, ты вбиваешь еще один гвоздь в сердце своему старику.

Рука Кейт взметнулась к его лицу. Джек перехватил ее, крепко стиснув.

— Ты потратила всю свою жизнь на то, чтобы расквитаться со своим отцом. За все то плохое, что он сделал. За то, что его не было рядом с тобой. — Он сжал ей руку с такой силой, что Кейт ахнула. — А ты никогда не задумывалась о том, что, быть может, это тебя не было рядом с ним?

Грэм отпустил ее руку. Кейт стояла, уставившись на него, и на лице у нее было такое выражение, какого он еще никогда не видел.

— Ты хоть понимаешь, что Лютер любит тебя так сильно, что никогда не пытался связаться с тобой, никогда не пытался занять место в твоей жизни, потому что знает, что ты этого не хочешь? Его единственный ребенок живет в нескольких милях от него и при этом полностью вычеркнут из его жизни… Ты хоть представляешь себе, что должен чувствовать твой отец? Или ненависть застилает твой взор?

Кейт ничего не говорила.

— А ты когда-нибудь задумывалась над тем, почему твоя мать любила его? Или твой образ Лютера Уитни настолько искажен, черт возьми, что ты не можешь увидеть, почему она его любила? — Схватив за плечи, Джек встряхнул ее. — Твоя проклятая ненависть не позволяет тебе чувствовать сострадание? Кейт, а она позволяет тебе любить?

Он оттолкнул ее от себя. Она отшатнулась назад, не отрывая взгляда от его лица.

Грэм колебался какое-то мгновение.

— Все дело в том, дорогая моя, что ты этого не заслуживаешь. — Помолчав, он решил высказаться до конца: — Ты не заслуживаешь того, чтобы тебя любили!

В одно неистовое мгновение Кейт заскрежетала зубами, ее лицо исказилось от ярости. Вскрикнув, она набросилась на Джека, колотя кулаками его в грудь, хлеща по лицу. Он не чувствовал ее удары. По щекам Кейт потекли слезы.

Натиск закончился так же внезапно, как и начался. Руки у нее словно налились свинцом, она вцепилась Джеку в пальто, держась за него. Ее охватила дрожь, и Кейт сползла на пол, заливаясь слезами, оглашая тесную прихожую громкими всхлипываниями.

Подняв ее, Джек нежно уложил на диван.

Присев рядом с ней на корточки, он дал ей выплакаться, а рыдала она долго, попеременно напрягаясь и обмякая. Наконец Грэм почувствовал, что у него не осталось больше сил, а руки стали липкими от пота. Обняв Кейт, он крепко прижался к ней. Ее тонкие пальцы вцепились в его пальто, и какое-то время их тела содрогались вместе.

Когда все закончилось, Кейт медленно села. Лицо у нее было покрыто красными пятнами.

Джек отодвинулся от нее.

Она избегала смотреть ему в лицо.

— Уходи, Джек.

— Кейт…

— Уходи!

Крик ее получился слабым, хрупким. Она закрыла лицо руками.

Развернувшись, Грэм вышел. На улице он обернулся. Силуэт Кейт вырисовывался в окне. Она смотрела на улицу, но не на него. Она что-то искала, но Джек не знал, что именно. Возможно, она сама этого не знала. Продолжая смотреть, он увидел, как Кейт отошла от окна. Через какое-то время свет у нее в квартире погас.

Грэм вытер глаза, развернулся и медленно побрел по улице, возвращаясь домой после одного из самых длинных дней у него на памяти.

— ПРОКЛЯТЬЕ! И давно? — Сет Фрэнк стоял у машины. Времени было восемь утра.

Молодой полицейский округа Фэрфакс, не понимающий значимости этого события, был потрясен вспышкой следователя.

— Мы обнаружили ее около часа назад; мужчина, совершавший утреннюю пробежку, увидел машину и позвонил в полицию.

Обойдя вокруг машины, Фрэнк заглянул в салон. Безмятежно-спокойное лицо сильно отличалось от лица последнего трупа, который он видел. Распущенные длинные волосы струились по сиденью и растекались по полу. Казалось, Ванда Брум спит.

Через три часа осмотр места преступления был завершен. На сиденье были обнаружены четыре таблетки. Вскрытие подтвердит, что Ванда Брум скончалась от передозировки дигиталиса, полученного по рецепту, выписанному ее матери. Она была мертва уже часа два, когда ее тело обнаружили на уединенной грунтовой дороге, огибающей пруд площадью пять акров милях в восьми от поместья Салливанов, как раз за границей округа. Единственной уликой был пластиковый пакет, который Фрэнк забрал себе, получив добро от полиции соседнего округа. Записка была написана на листке, вырванном из тетради, женским почерком — цветистым, с завитками. Последними словами Ванды стала отчаянная мольба о прощении. Проникнутый чувством вины крик, выраженный в трех словах.

Пожалуйста, простите меня.

Фрэнк ехал мимо быстро редеющей листвы по берегам затянутого туманом болота, вдоль которого петляла дорога. Тут он облажался по полной. Ему даже в голову не приходило, что эта женщина способна покончить с собой. Наоборот, все прошлое Ванды Брум говорило о том, что она умеет выживать в любой ситуации. Сет не мог не жалеть несчастную женщину, но приходил в ярость от ее глупости. Он бы устроил ей сделку со следствием, замечательную сделку! Затем следователь подумал о том, что в одном оказался прав. Ванда Брум действительно была очень преданным человеком. Она была предана Кристине Салливан и не смогла жить с сознанием своей вины: пусть и неумышленно, она посодействовала гибели своей хозяйки. Реакция понятная, хотя и достойная сожаления. Но со смертью Ванды Брум умерла также лучшая и, быть может, единственная надежда Фрэнка поймать крупную рыбу.

Воспоминания о Ванде растаяли вдалеке. Следователь сосредоточился на том, чтобы призвать к ответственности человека, повинного теперь уже в смерти двух женщин.

— Черт возьми, Тарр, это точно сегодня?

Джек уставился на своего клиента, сидящего в приемной «Паттон, Шоу и Лорд». Парень смотрелся здесь как дворняжка на выставке породистых собак.

— В половине одиннадцатого. А сейчас уже четверть двенадцатого. Означает ли это, что я получаю сорок пять минут бесплатно? Кстати, выглядишь ты просто ужасно.

Грэм взглянул на свой помятый костюм и провел рукой по растрепанным волосам. Его внутренние часы все еще шли по украинскому времени, и бессонная ночь также внесла свою лепту в его внешний вид.

— Поверь мне, чувствую я себя гораздо лучше, чем выгляжу.

Они пожали друг другу руки. Тарр специально оделся к встрече: это означало, что джинсы у него оказались без дыр, а с кроссовками он надел носки. Вельветовый пиджак был реликвией из далеких семидесятых, а волосы представляли собой обыкновенное беспорядочное сплетение вихров и прядей.

— Послушай, Джек, мы можем перенести это на другой день. Уж я-то прекрасно понимаю, что такое похмелье.

— Только не после того, как ты так вырядился. Идем. Мне лишь нужно что-нибудь пожрать. Я отведу тебя в ресторан и даже не добавлю счет в общую смету.

Как только они покинули приемную, Люсинда, чопорная и подтянутая в полном соответствии с образом фирмы, вздохнула с облегчением. Не у одного партнера «Паттон, Шоу и Лорд», проходящего через ее владения, на лице отобразился неподдельный ужас при виде Тарра Кримзона. Докладные записки будут поступать целую неделю.