— Джон, в тот день, когда мы пришли посмотреть на твое выступление в суде, я ездила с Майком к вашей маме.

Он напрягся.

— Что?

— Твоя мать отказалась с ним разговаривать. Он принес ей подарок, но она его не взяла. Он сказал мне, что она всегда так себя ведет. Майк решил, что она так тебя любит, что ей наплевать на него.

— Ты лжешь, — тихо сказал Джон.

— Нет, это правда.

— Ты лжешь! — воскликнул он.

— Поговори с людьми, которые там работают. Они знают.

Несколько минут они сидели молча. Голова Фиске поникла.

— Я даже подумать не мог, — наконец заговорил он, — что и Майк потерял мать.

— Ты уверен? — тихо спросила Сара.

Джон посмотрел на нее, стиснув пальцы.

— Что ты хочешь сказать? — дрогнувшим голосом спросил он.

— Что мешало тебе поговорить с братом? Майк сказал мне, что ты его заблокировал, и я только что услышала от тебя подтверждение. Но я все равно не верю, что ты не знал, как она с ним обращалась.

Долгую минуту Фиске молчал и смотрел на Сару, скорее сквозь нее; и по его лицу она не могла прочитать, о чем он думает. Наконец Джон закрыл глаза.

— Я знал, — едва слышно признался он. Затем посмотрел на нее, и его лицо исказила такая страшная боль, что Сара задрожала.

— Просто мне было все равно, — сказал он, и девушка крепко стиснула его плечо. — Наверное, так я оправдывал свое нежелание иметь дело с братом. — Джон вздохнул. — Но и это еще не все. Майк действительно звонил мне перед поездкой в тюрьму. Я ему не перезвонил. Во всяком случае, пока не стало поздно… Я его убил.

— Ты не можешь винить себя за это. — Слова Сары не произвели ни малейшего впечатления, и она решила сменить тактику. — Если ты хочешь винить себя, делай это из-за истинной причины. Ты поступил неправильно, выбросив брата из своей жизни. Ты ошибся. Очень серьезно. Теперь его нет. И с этим тебе придется жить до самого конца, Джон.

Фиске поднял на нее глаза. Он понемногу успокаивался.

— Наверное, я уже с этим живу.

Теперь, когда он был с ней откровенен, Сара решила ответить ему тем же.

— Сегодня я виделась с твоим отцом. — Прежде чем Джон успел как-то отреагировать, она поспешно продолжала: — Я тебе обещала. И я рассказала ему, как все было.

— И он тебе поверил, — скептически сказал Фиске.

— Я сказала правду. Он тебе позвонит.

— Спасибо, но я хотел бы, чтобы ты не вмешивалась.

— Он заполнил некоторые пустоты.

— Например? — резко спросил Джон.

— Например, о том, почему ты перестал быть полицейским.

— Проклятье, Сара, тебе было незачем это знать.

— Нет, не так. У меня есть очень серьезная причина это знать.

— Интересно, какая?

— Ты и сам знаешь!

Несколько минут оба молчали. Фиске смотрел на стол и вертел в руках соломинку. Наконец он выпрямился и скрестил на груди руки.

— Значит, отец рассказал тебе все?

— Да, о стрельбе. — Теперь Сара говорила осторожно.

— Значит, ты знаешь, что я, скорее всего, отброшу копыта в шестьдесят или даже в пятьдесят.

— Я думаю, ты сможешь справиться с любыми проблемами, которые перед тобой встанут.

— А если нет?

— Даже если нет, для меня это не имеет значения.

Фиске подался вперед.

— А для меня имеет, Сара.

— Ты отказываешься от той жизни, которая у тебя есть?

— Я считаю, что живу и двигаюсь в правильном направлении.

— Может быть, — не стала спорить Сара.

— Ты же знаешь, ничего не получится.

— Получается, что ты об этом думал?

— Да, думал. А ты? С чего ты взяла, что тобой не руководит импульс? Как в том случае, когда ты купила дом?

— Это то, что я чувствую.

— Чувства меняются.

— Знаешь, гораздо легче признать поражение, чем над чем-то работать.

— Когда я чего-то хочу, стараюсь изо всех сил, чтобы это получить.

Фиске и сам не знал, почему так сказал, но он увидел, как на лице Сары появилось отчаяние.

— Понятно. Значит, у меня в данном вопросе нет права слова?

— Ты не хочешь делать такой выбор. — Сара ничего не ответила, и он продолжал после короткой паузы: — Отец рассказал тебе далеко не все, потому что он сам не все знает.

— Он рассказал, как ты едва не умер и как погиб другой офицер. И тот человек, который в тебя стрелял. Я могу понять, как это изменило твою жизнь. Как у тебя могло возникнуть желание ее изменить. Я думаю, ты поступил благородно, если я подобрала правильное слово.

— Ты даже близко не подошла к правде. Ты действительно хочешь знать, почему я так поступил?

Сара почувствовала, как изменилось его настроение.

— Скажи.

— Мне стало страшно. — Он кивнул. — Мною движет страх. Чем дольше я оставался полицейским, тем сильнее все превращалось в «мы против них». Молодые, злые, с пистолетами, позволяющими им утвердить свою правоту…

Фиске смолк, продолжая смотреть через стекло внутрь кафе, где люди покупали освежающие напитки. Они казались беззаботными и счастливыми, преследовали какие-то вполне осязаемые цели; они были всем, чем он никогда не сможет стать. Джон снова повернулся к Саре.

— Я продолжал снова и снова арестовывать плохих парней, но создавалось впечатление, что они оказывались на улице еще до того, как я начинал заполнять бумаги. И они могли пристрелить тебя без малейших колебаний — так ты наступаешь на таракана. Понимаешь, они тоже играли в игру «мы против них». Ты их сплачиваешь. Молодые и черные, попробуй поймать, если сможешь. Копы тебя преследуют? Убей их, если сможешь. Все происходит быстро, и тебе не нужно делать выбор из-за отдельного человека. Это как наркотик.

— Но так поступают не все. Мир не состоит из таких людей.

— Я знаю. Знаю, что большинство — черные, белые и все остальные — хорошие люди и ведут сравнительно нормальный образ жизни. Я действительно хочу в это верить. Но как полицейский я не сталкивался с такими людьми. Нормальные корабли не заплывали в мою гавань.

— Значит, та перестрелка заставила тебя многое переосмыслить?

Джон не стал отвечать сразу.

— Я помню, как опустился на колени, чтобы посмотреть, что с парнем, который упал, — медленно заговорил он, — но оказалось, что он лишь имитировал судороги. Я услышал выстрел и крик моего напарника, выхватил пистолет и стал поворачиваться. Сам не знаю, как я успел выстрелить. Пуля угодила парню в грудь. Мы оба упали, он уронил пистолет, но я сумел удержать свой. И навел на него оружие. Он находился всего в футе от меня. После каждого его вздоха кровь красным гейзером вырывалась из пулевого отверстия у него в груди. Он издавал свистящие звуки, которые я часто слышу во сне. Его глаза стали стекленеть, но тут ничего нельзя утверждать наверняка. Я знал: он только что стрелял в моего напарника и в меня. Казалось, мои внутренности растворяются. — Джон сделал глубокий вдох. — Мне ничего не оставалось, как смотреть, как он умирает, Сара. — Он замолчал, вспоминая, что мог стать еще одним полицейским в гробу, похороненным и почти забытым всеми.

— Твой отец сказал, что, когда вас нашли, ты обнимал его, — мягко напомнила Сара.

— Мне показалось, что он попытался схватить мой пистолет. Один мой палец лежал на спусковом крючке, другой я вставил в дыру у себя в животе. Но он даже руки не поднял. А потом я услышал, как он заговорил. Сначала я едва различал его слова, но он повторял их до тех пор, пока я не понял.

— И что он сказал? — тихо спросила Сара.

Джон выдохнул; ему вдруг показалось, что сейчас из его ран снова брызнет кровь и усталые внутренние органы откажутся работать на двадцать лет раньше срока.

— Он просил меня его прикончить. — И, словно отвечая на ее невысказанный вопрос, продолжал: — Я не мог. И не стал. Однако это не имело значения — через несколько секунд он смолк.

Сара выпрямилась, не в силах ничего сказать.

— На самом деле, я думаю, он боялся, что не умрет. — Фиске задумчиво покачал головой, ему стало труднее говорить. — Ему было всего девятнадцать. Я казался ему стариком. Его звали Дарнелл — Дарнелл Джексон. Его мать подсела на крэк, а когда ему было лет восемь или девять, заставляла заниматься проституцией, чтобы получить деньги на наркотики. — Он посмотрел на Сару. — Тебе это кажется ужасным?