Несмотря на полное недоверие к властям, Джош не был склонен без раздумий нарушать закон. Однако никогда не считал своего младшего брата безумным убийцей. По мнению Джоша, Руфусу не следовало идти служить в армию, потому что он не из того теста. По иронии судьбы Джош имел военные награды и был героем. Но его в армию призвали, а Руфус пошел добровольцем и бо€льшую часть своей военной карьеры провел на гауптвахте.

Джош не испытывал особого восторга от того, что ему пришлось взять в руки оружие и отправиться воевать за страну, по большей части не сделавшую ничего хорошего для него и людей с такой же кожей, что и у него. Но он сражался как настоящий герой и делал это ради себя и парней из своего взвода. У него не имелось никаких других причин идти в бой и убивать людей, с которыми он лично не ссорился.

Джош слегка сбросил скорость на земляной дороге, уходившей в глубину леса. Руфус рассказал ему кое-какие подробности того, что произошло двадцать пять лет назад, и про то, что те люди с ним сделали. Джош почувствовал, что краснеет; он вспомнил событие, которое постарался похоронить навсегда. Именно оно питало его гнев и ненависть. То, что их маленький городок в Алабаме сделал с семьей Хармсов после известия о преступлении Руфуса. Джош тогда попытался защитить мать, но не смог. Позволь мне встретиться с людьми, которые так поступили с моим братом. Ты меня слышишь, Господи? Ты слушаешь?

Он планировал, что они будут некоторое время прятаться, а когда страсти немного поутихнут, поедут дальше. Возможно, попытаются добраться до Мексики и там исчезнут. Распавшаяся семья, плотницкий бизнес, который, несмотря на его мастерство, всегда приносил мало денег… Похоже, из близких людей у него остался только Руфус. И, конечно же, у брата никогда и никого не будет, кроме него. Их оторвали друг от друга на двадцать пять лет. Теперь, когда оба уже принадлежали к людям среднего возраста, у них появился шанс стать ближе, чем обычно бывают братья в этот период своей жизни. Если их не убьют… Джош выбросил в окно окурок и покатил дальше.

Находившийся в задней части грузовичка Руфус действительно не спал. Он лежал на спине, частично прикрытый черным брезентом — идея Джоша, — чтобы сливаться с черным полом. Вокруг него стояли коробки с продуктами, скрепленные стяжками — тоже идея Джоша, — стена, мешающая заглянуть внутрь. Руфус попытался вытянуться и немного расслабиться, но неровное движение грузовика мешало, выводило его из состояния равновесия. Он не ездил в гражданском автомобиле со времен президентства Никсона… Неужели так давно? Сколько президентов назад это было? Армия всегда перевозила его из одной тюрьмы в другую на вертолетах — очевидно, чтобы он не оказался слишком близко к дороге и свободе. Если ты решишь сбежать из вертолета, путь у тебя всего один — вниз.

Руфус попытался посмотреть в щель между коробками на проносившуюся мимо ночь. Слишком темно. Он часто думал о том, что будет чувствовать, окажись он на свободе. И до сих пор не получил ответа на этот вопрос. Он был слишком напуган — ведь его ищут, причем огромное количество людей. Они хотят его убить. А теперь еще и его брата… Руфус сильнее сжал пальцами незнакомый на ощупь переплет больничной Библии; та, что дала ему мать, осталась в камере. Хармс не расставался с ней все годы, снова и снова перелистывая страницы, читая Священное Писание, ставшее для него единственной поддержкой в той жизни, которой он жил.

Руфус чувствовал себя без нее опустошенным, будто его лишили души и способности думать. Сердце сильнее забилось у него в груди, и он подумал, что это плохо — слишком большая нагрузка. И тогда принялся по памяти повторять утешительные слова, которые столько лет дарила ему Библия. Сколько ночей он бормотал Притчи, все главы, от первой до тридцать первой, сто пятьдесят псалмов… каждый был выразительным и сильным, каждый имел свое особое значение, понимание смысла его существования.

Закончив «чтение», Руфус приподнялся и открыл окно. Со своего места он видел отражение лица брата в зеркале заднего вида.

— Я думал, ты спишь, — сказал Джош.

— Не могу.

— Как ты себя чувствуешь, как сердце?

— Сердце меня больше не беспокоит. Если я умру, то не из-за него.

— Ну да, если только в него не попадет пуля.

— Куда мы едем?

— В маленький домик посреди пустоты. Я думаю, мы немного там побудем, а потом, когда стемнеет, поедем дальше. Они, скорее всего, думают, что мы направились на юг, к границе с Мексикой, поэтому мы двигаемся на север, в Пенсильванию — по крайней мере, пока.

— Звучит неплохо.

— Послушай, ты говорил, что Рэйфилд и другой сукин сын…

— Тремейн, старина Вик.

— Ты сказал, что они все это время за тобой следили. После стольких лет… как получилось, что они продолжали там торчать? Разве им не приходило в голову, что, если б ты вспомнил, что тогда произошло, ты бы уже давно про это сказал? Например, на суде.

— Я об этом тоже думал. Возможно, они считали, что я ничего не помнил тогда, но могу вспомнить потом. Я, конечно, не мог предоставить никаких доказательств, но если б я начал просто говорить, у них могли возникнуть серьезные проблемы или кто-то захотел бы выяснить, что тогда произошло на самом деле. Проще всего было меня убить — и поверь мне, они пытались, только у них не вышло. Или они думали, что я прикидываюсь дурачком, чтобы усыпить их бдительность, а потом начну говорить… Но, находясь в тюрьме, они имели полный контроль надо мной. Читали мою почту, проверяли людей, которые выходили после того, как навещали меня. Если б им что-то не понравилось, они нашли бы способ меня прикончить. Наверное, так они чувствовали бы себя лучше. Но со временем, видимо, слегка обленились и позволили Сэмюелю и тому парню из суда со мной встретиться.

— Это я понял. Когда я получил письмо из армии, адресованное тебе, я не знал про то дерьмо, что происходило, но все равно не хотел, чтобы они его прочитали.

Некоторое время они молчали. Джош по природе был человеком сдержанным, а Руфус отвык от разговоров с людьми. Эта тишина одновременно давила на него — и словно от чего-то освобождала. Он многое хотел сказать. Во время получасовых визитов Джоша в тюрьму он, как правило, говорил, а брат слушал, как будто чувствовал, что Руфусу требовалось освободиться от слов и мыслей, скопившихся у него в голове.

— Мне кажется, я тебя об этом никогда не спрашивал: ты бывал дома?

Джош принялся елозить на своем месте.

— Дома? Это где?

Руфус вздрогнул.

— Где мы родились, Джош!

— С какого перепугу я должен был захотеть туда вернуться?

— Там же могила нашей мамы, — тихо сказал Руфус.

Джош на мгновение задумался над его словами, потом кивнул.

— Да, ты прав, могила там. Наша мама владела землей и имела похоронную страховку. Они не могли не похоронить ее там, хотя, знаешь, они пытались.

— У нее красивая могила? Кто за ней присматривает?

— Послушай, Руфус, мама умерла, ладно? Уже давно. И она не может знать, как выглядит ее могила. А я не собираюсь тащиться в проклятую Алабаму, чтобы смести листья с проклятого куска земли после того, что там произошло. После того, что тот город сделал с нашей семьей… Я надеюсь, они будут гореть в аду, каждый из них, все до единого. Если Бог есть, а я лично очень сильно в этом сомневаюсь, именно так Он должен с ними поступить. Если тебе охота беспокоиться из-за мертвых, валяй. Я же буду волноваться о том, что действительно важно: как сохранить тебе и мне жизнь.

Руфус продолжал смотреть на брата. Он хотел сказать ему, что Бог существует, что именно Он помогал ему все эти годы, особенно когда ему хотелось свернуться в клубок и погрузиться в забвение. А еще что человек должен уважать мертвых и место их последнего упокоения. Руфус дал себе слово, что, если останется в живых, обязательно поедет на могилу матери. И они снова встретятся, несмотря ни на что.

— Я разговариваю с Богом каждый день.

Джош фыркнул.

— Это очень хорошо; я рад, что Ему есть с кем поговорить.