— Ты низложена именем отца моего и матери моей, — сказала принцесса.

— Ты никто, ты простая смертная и не смеешь мне указывать! — зашипела фея. — Я не для того летела сквозь звезды, чтобы какая-то девчонка...

Пламя, вырвавшееся из пасти дракона, на мгновение превратило фею в огненный бутон. Не причинив, впрочем, особого вреда.

— Баосюй, не надо, — сказала принцесса, — И без того это не дворец, а какое-то... пепелище.

— Как скажешь, дорогая, — качнул усами дракон.

— Я не уйду! — крикнула фея. — Ты можешь сразиться со мной за престол, но предупреждаю — ты не победишь.

— Я не буду сражаться, — проговорила Фэйянь. — Потому что я уже победила.

— Ты ошибаешься!

— Нимало. Скажи, фея: тот, кто стоит за твоей спиной, — твой слуга?

Цюнсан обернулась с судорожным всхлипом. Перед нею стоял Ян Синь.

— Ян? — Фея изумилась так, что и передать нельзя. — Я думала, что ты уже мертв...

— Нет. — В глазах уездного каллиграфа ничего нельзя было прочесть. — Я ожил.

— Отлично! — воскликнула фея. — Видишь вот эту дрянь возле престола? Убей ее. Убей, слышишь? Это приказываю я, твоя возлюбленная государыня.

Из толпы воинов выступил вперед юноша в доспехах, надетых на желто-фиолетовые шелковые одежды.

— Брат! — вскричал юноша. — Опомнись! Фея околдовала тебя, сбрось проклятые чары! Ты превратился в немощного старика!

— Брат? — повернул к нему голову Ян. Потом посмотрел на Цюнсян. — Фея?

Он сделал шаг и вцепился в горло феи. Вой Цюнсян превзошел все мыслимые пределы. И все увидели, как из-под рук Яна течет нечто тягучее, напоминающее смолу, а тело феи безжизненно обвисает.

— Фея, — повторил равнодушным голосом Ян.

Тело Цюнсан, лежащее на полу, почернело и ссохлось. Оно уменьшалось и ссыхалось до тех пор, пока не превратилось в тонкую палочку длиной не больше двух цаней.

— Ух ты, — раздался звонкий восхищенный голосок.

Который, разумеется, принадлежал не кому иному, как барсуку по прозвищу Хо-Хо.

— Что произошло? — воскликнула принцесса. — Это новые чары феи?

Барсук Дважды Хо поднял палочку и повертел ее в лапах. Затем опомнился и отвесил глубокий поклон принцессе.

— Никоим образом, ваше высочество, — заявил он. — Чарам этой недостойной феи наступил конец. Ибо ее победили чары оборотней. Наш замысел удался.

— У барсуков-оборотней был замысел? — удивилась принцесса.

Тут выступил барсучий генерал:

— Да, вашсочество! Этот господин Ян был полностью подчинен чарам феи и представлял великую опасность. Потому я осмелился подослать к нему своего храброго адъютанта Хо-Хо — чтобы он укусил его.

— Гм, — высказался дракон. — Просто, но мудро.

— То есть, — нашлась принцесса Фэйянь, — господин Ян стал... оборотнем?

— Так точно, вашсочество. Барсуком-оборотнем. Потому как звездные феи нашего брата не терпят и от одного нашего духу помереть могут. Не говоря уж о прикосновении. Фея-то от этого господина опасности не ждала, потому и не подозревала, что он изменился... А нам того и надобно!

— Фея мертва? — пробормотала Фэйянь. — Но ведь они бессмертны.

— Все когда-нибудь кончается даже для бессмертных. — Никто не заметил, как в зале появилась Крылатая Цэнфэн. Но никто и не удивился, лишь главы Кланов приветствовали ее короткими, понимающими поклонами. — Дай-ка мне эту палочку, славный барсук.

Тот, низко поклонясь, подал просимое настоятельнице Незримой Обители.

Крылатая Цэнфэн посмотрела на Фэйянь.

— Моя наставница, — прошептала та.

— Принцесса, — проговорила Крылатая Цэнфэн, — не пора ли тебе вспомнить нечто из того, чему я столько лет тебя учила?

И Цэнфэн подбросила палочку вверх.

Принцесса взмахнула рукой — и в ее руку палочка упала кистью. Прекрасной кистью для Высокого Стиля Письма.

— Начни с первого значения Иероглифа «Любовь», — сказала принцессе Крылатая Цэнфэн.

Принцесса вытянула руку с кистью и начертала в воздухе переливающийся неземным светом иероглиф:

МИР

... Радужное, согревающее душу сияние, нисходящее с неба на Непревзойденный дворец, свидетельствовало о том, что иероглиф выбран верный.

... Осталась последняя глава. Так прочтите ее, мой бесценный читатель, коль вы ухитрились осилить предыдущие!

Водяные часы тихо отмеряли время стуком бамбукового ковшика о глиняный кувшин. Этот размеренный звук навевал то особое состояние души и тела, когда сон еще не пришел, а явь уже представляется чем-то туманным и несуществующим... В такие минуты душу охватывает покой и умиротворенная печаль, благодатная, как драгоценное вино. Ты смотришь вдаль — туда, где облака смешались с кронами деревьев, где дорога устелена багрянцем осенней листвы, где плач улетающих куликов ранит сердце воспоминаниями о том, чему никогда не суждено сбыться...

Водяные часы стояли в храмовом саду. Этот сад с круглой песочной площадкой, украшенной священным каменным деревцем и водяными часами, был всегда хорошо виден императрице Фэйянь, каждое утро приходившей в святилище храма Неисчезающей Надежды для молитвы за страну и народ. Храм Неисчезающей Надежды был отстроен. на месте разрушенного дворцового храма Пяти башен. И хоть выглядел он не так величественно, молиться в нем было прекрасно. Императрице казалось, что, едва она переступает порог святилища, ее страхи, сомнения, заботы стекают с нее как вода. Остается лишь надежда — добродетель нищего и царедворца...

Императрица Фэйянь, завершив молитву, встала с колен и вышла в галерею, откуда вид на ее любимый сад был еще лучше. Здесь императрицу ждал свежий чай: по заведенному ритуалу его готовил особый служка храма, приносил и удалялся, не смея нарушать кратких минут уединения государыни... Императрица пила чай, слушала едва уловимое журчание воды в водяных часах, стрекот сверчков, шепот неразбуженной листвы. Ветер касался лица, словно прохладный шелк, и, ощущая это прикосновение ветра, императрица думала о том, что еще не сделано в ее жизни. Это были грустные мысли, мысли, нарушавшие с таким трудом взращенное в себе ощущение покоя, но императрица не гнала их от себя, особенно в последнее время.

Услышав осторожные, почтительные шаги, императрица чуть повернула голову в сторону идущего. Это был первый императорский каллиграф господин Лу Синь. На нем густой синевой летних сумерек отливала церемониальная одежда, пояс из серебряной парчи напоминал снег, упавший на стальной клинок. Длинные волосы каллиграфа, заплетенные в косу, также украшало кованое серебро... Императрица подавила вздох, и рука ее не дрожала, когда она поставила чашку с чаем на лакированный столик.

Господин Лу Синь остановился на должном расстоянии от государыни и, низко поклонившись, сказал:

— Владычица, прибыли послы от государя Хошиди.

— Странно...

— Завтра годовщина того дня, когда вы очистили страну от скверны захватчиков и самозванцев. Послы владыки Хошиди прибыли с торжественными дарами. Вероятно, сам государь прибудет позднее — на церемонию празднования.