— Об этом мне неведомо, принцесса, — склонил голову владыка Хошиди. — Скажу одно: шестнадцать лет я веду войну с проклятой Шэси и ее наемниками. И, как видишь, не добился успеха. Я даже не могу сказать тебе, дочери своего побратима, что отомстил за смерть твоего отца! Вчера ты появилась в нашем лагере, и все сочли это добрым знаком — династия Тэн не погибла! Отчего же небо роняет звезды, словно у него кончилось терпение и оно больше не может мириться с людскими грехами?

— Если бы я могла знать, — прошептала Фэйянь. Сейчас она ощущала себя как никогда беспомощной.

Стыд и горечь терзали ее сердце. О, если б можно было спасти страну от зла, просто принеся себя в жертву на горах Шицинь, как это сделали древние государи!..

— Владыка Хошиди! — снаружи раздался отчаянный крик. — Взгляните!

Предводитель, принцесса, военачальники бросились из шатра. Они увидели, воинов, растерянных, сгрудившихся у палаток, словно стадо овец, и указывающих на небо.

— Я был прав, — прошептал владыка Хошиди.

С утреннего неба срывались серебряно сверкающие звезды. Облака съеживались и открывали черные дыры в небосводе. При одном лишь взгляде на эти дыры становилось трудно дышать...

Слишком это грустно. Отложу-ка я кисть, а потом вернусь и напишу следующую главу. Может, она покажется вам повеселее, досточтимый читатель?..

— Так дальше не может продолжаться, — сказал Ян, устало спешиваясь. — Мы превратились в каких-то бродяг, дорогой брат!

— Мне все равно, как ты на это смотришь. — Голос Лу был безучастен, как, впрочем, и его изможденное лицо. — Я не отступлю.

— Мы уже вторую луну подряд скитаемся по Империи! — В голосе Яна слышалась искренняя досада. — Сколько городов и городишек, селений и крепостей мы повидали — впору писать книгу! И везде на нас смотрят как на безумцев, когда мы спрашиваем, не видал ли кто молодого монаха в оранжевых одеждах и с бритой головой. Монаха, ликом скорей подобного девушке. Наши деньги и припасы подходят к концу, я уж забыл, когда последний раз мылся в настоящей банной бочке, когда полировал ногти! Я стал похож на старую обезьяну!

Лу усмехнулся и слез с лошади.

— Ты скорее похож на подгулявшую сваху, которая заблудилась и никак не может спьяну найти дорогу домой. Так же стонешь, плачешься на судьбу и ругаешь прохожих, то есть в данном случае меня. Послушай, Ян, я тебя не просил ехать вместе со мной. Да, признаюсь, я одержим желанием найти эту девушку. Но меня можно понять: я молод, кровь во мне кипит, я имею право на безрассудство. Ты же, братец, должен быть помудрее и посолиднее. Так что оставь меня, отправляйся домой, в уезд Хандун. А я продолжу поиски.

— Еще чего! — немедленно возмутился Ян. — Чтобы я бросил младшего брата на произвол судьбы! Поверь, к девушке я совершенно равнодушен, но твои безумства ранят мне сердце. Что сказали бы наши покойные родители, увидев нас в таком плачевном состоянии!

— Почему плачевном? — Лу сбросил с плеч дорожный плащ, расстелил его на пожухлой траве, уселся, с наслаждением вытянув ноги. Сказал, не глядя на брата: — Я счастлив...

— Что? — не поверил своим ушам Ян.

— Я счастлив, — повторил Лу громче и настойчивей. — С тех пор как я бросился в погоню за этим таинственным существом, я почувствовал, как сладка, трепетна и благословенна жизнь. Каждый день мы подвергаемся опасности, рискуем попасть в лапы разбойникам, наемникам Ардиса или просто оголодавшему зверью. Каждый день небо меняется надо мной, каждый миг надежды или отчаяния — словно строчка прекрасного стихотворения!

— Да ты поэт, братец, — насмешливо присвистнул Ян.

— Нет, мастерство стихосложения мне не подвластно, — покачал головой Лу. — Но чувства переполняют меня, кажется, будто я небожитель...

— Братец, а что, если наша милейшая тетушка ошиблась? И тот монах — на самом деле монах? И никакая не девица!

— Этого быть не может, — бледнея, сказал Лу. — А если даже и так, то... Видишь ли, брат... Мы еще и не приехали к тетке Паньлань, а я уже не мог оторвать глаз от этого монаха. Я смотрел на него (или все-таки на нее?) и понимал, что сердце мое забилось иначе. Что я до смерти влюблен в эти затуманенные печалью глаза, в прелестный подбородок и щеки с нежным румянцем, в тонкую шею и пальцы, похожие на трепетные побеги травы! Я проклинал себя за страсть, которая возникла у меня к этому, как тогда я думал, юноше, но ничего не мог с собой поделать. Я уже тогда решил, что или он будет принадлежать мне, или я сотворю что-нибудь... этакое. Свергну небо на землю, выпью целый океан!

— Угу. И загрызешь всех морских драконов! — Ян принялся бессовестно хохотать. — Разорви меня Владыка ада! Да когда ж ты успел это все заметить?! Щечки-пальчики-глазки?! Ух, братец, а я-то думал, что ты все еще невинен, как новорожденный младенец! Я что-то не заметил в этом монашке никакой прелести.

— Потому что ты смотрел на его кисть для каллиграфии, а я смотрел на его пальцы. Точнее, на ее. Она попала мне в глаза, как горячий уголек из очага. И прожгла мою душу насквозь. Посуди сам, разве я могу не искать ее? Не жаждать встречи с нею любой ценой? Ах, почему она сбежала?..

— Видимо, потому, что сама встречи не жаждет, — проницательно заметил Ян. — Братец, она все-таки была облачена в монашеские одежды. Может, она и впрямь связана обетом отречения от мира... Каково было ей услышать наши тогдашние вопли за дверью?! Мы были похожи на двух котов по весне...

Ян постелил свой плащ и уселся рядом с братом. Их кони лениво пощипывали траву, наслаждаясь отдыхом. Кругом стояла ненарушимая тишина. Заброшенное рисовое поле давно стало лугом, поросшим густой сорной травой, источавшей пряный, сладко-томительный аромат. В траве пересвистывались пеэепела, вспархивали к небу жаворонки... А само небо было на диво безоблачным, словно солнечные феи только что как следует протерли его и отмыли от серых туч и облаков. Ян отчего-то вздохнул и принялся развязывать дорожный мешок с их немудреными припасами. В полуразрушенном городе Дунпу, который они покинули три дня назад, им удалось разжиться лишь рисовыми лепешками, копченой рыбой (каждая размером с мизинец, разве раньше стали бы они есть такую мелкоту!), соевым сыром, черствыми пампушками с фасолью и кувшином довольно-таки паршивого вина. Причем трактирщик, снабдивший наших путешественников этой незавидной пищей, заломил весьма солидную цену. Ничего не поделаешь, таковы времена разрухи — плесневелый кусок хлеба становится дороже золота.

— Подкрепись, влюбленный страдалец, — с ласковой насмешкой сказал Ян младшему брату. — А то оголодаешь так, что ко времени встречи с твоей таинственной возлюбленной станешь похож на живого мертвеца. И тогда она от тебя на луну убежит — к лунному зайцу, что толчет в серебряной ступке порошок бессмертия...

Братья выпили вина и принялись за свою скромную трапезу. Лу жевал копченых рыбешек без особого удовольствия. Мысли его витали в неизвестной дали — возможно, там, где была сейчас прекрасная загадочная беглянка.