— Не троньте меня. — Голос урсолюдицы был глух. — Я за себя не отвечаю…

— Угрожаешь?! — взвизгнула Катерина. — Православные, да что же это деется? Среди бела дня какая-то скотина нам угрожает! Да мы тебя сейчас!

Оборотниха зарычала.

— Погоди-ка, — деловито сказал Федор Снытников. — Тебя мы не тронем. А вот бизнесу твоему кранты пришли.

И он швырнул камень в витрину магазина «Молочная река». Стекло лопнуло неожиданно громко, брызнув во все стороны осколками. Оборотниха закричала и бросилась на Федора, но тут Катерина выставила вперед икону и принялась тыкать ею в лицо урсолюдицы:

— Что, тварь, боишься?! Не любишь святости? А ну пошла!

Толпа вмиг взбеленилась. Люди рассыпались по рядам и принялись колотить витрины магазинов, откуда-то вытащили ломы, лопаты, и это тоже пошло в ход: как известно, производить разрушительные действия ломом куда сподручнее, чем простым булыжником. Зазвенели стекла, и это словно стало сигналом к еще большему бесчинству: люди ринулись внутрь магазинов и принялись крушить прилавки, громить полки с товарами. В магазине «1001 мелочь для дома» вспыхнул пожар — какой-то ретивый икононосец разлил там канистру с керосином и поджег. Поднялся крик и вой. Оборотни взъярились, но не нападали, только выли и плакали, глядя на погубление всего их дела.

— Злодеи! — кричал пожилой птицелюд по фамилии Ворон, старый, с длинным горбатым носом и глазами-маслинами. — Изверги, чем мы вам помешали?! За что вы гоните нас? Мы пойдем жаловаться!

Чтоб Ворон не вздумал пойти пожаловаться, двое ретивых ортодоксов скрутили его. Один выкручивал руки, а другой колотил старика иконой по голове, приговаривая:

— Знай нашу благодать, знай!

В центре этого беснования со спокойно-торжествующим видом стоял Федор Снытников. Рядом дрожала от сладкого возбуждения схватки разом помолодевшая Катерина Потрясюк.

— Какие будут следующие ваши указания, товарищ комиссар? — обратилась она к Федору.

— Какой я тебе товарищ комиссар, бабка? — выпятил челюсть Федор. — Я человек с благодатью, мне знамения свыше каждый день идут как по расписанию!

— Виновата, товарищ благодатный! Так какие указания?

— Гнать тварей к реке и топить!

— Так ведь стоит река, лед в три пальца толщиной…

— Лед колоть. Потом топить.

Катерина призадумалась — все-таки идея с массовым потоплением оборотней была слишком масштабна для ее головы, прочно оккупированной сенильным психозом.

— Ну а ежели нас остановят? — глупо спросила она.

— Нас уже ничто не остановит, — ответил Федор Снытников. — Нам имя легион! Только мы не тот легион. Мы легион положительный и правильный. Эй, оборотни!

Голос Снытникова неожиданно мощно прозвучал в какофонии звуков, наполнявших торговые ряды. Мгновенно настала тишина.

— Слушайте меня, оборотни, — заговорил Федор Снытников. — Вы проиграли. Вам пора умереть. Как и всей нечисти, испоганившей этот город. Россия — для русских, Щедрый — для людей!

— Да! — завопили изуверы, потрясая иконами. — Россия — для русских, Щедрый — для люд ей! Аминь! Аминь!

— Сдавайтесь, оборотни, и примите из наших рук свою смерть. Сумейте умереть достойно.

— Почему мы должны умирать?! — закричала та самая урсолюдица. Она стояла на коленях, прижимая к животу разбитую в кровь голову прицелюда Ворона.

— Потому что я так хочу, — спокойно, как маленькой девочке, объяснил ей Федор Снытников.

— А кто ты такой, чтобы все в мире шло по твоему желанию? Ты кто, Бог?

— А вот это, — сказал Снытников, улыбнувшись, — мелочный вопрос.

Послышался недальний вой сирен.

— О, — оглянулся Снытников. — Похоже, местные блюстители правопорядка решили прийти на помощь этим монстрам. Но, я думаю, они не успеют ничего сделать. Эй, там! У вас еще остался керосин или что-нибудь горючее?

— Да-а-а!

— Вот и отлично. Не утопим тварей — так успеем сжечь!..

— А вот в этом я сильно сомневаюсь, почтенный

господин.

Федор Снытников вздрогнул от этого голоса, вздрогнул впервые за все время, что провел в городе Щедром. Голос шел из-под земли, точнее, из-под асфальта. Асфальт вспучивался и трескался прямо под ногами Снытникова.

— Что это? — закричал он, отступая.

Тут и прочие вояки приутихли. Потому что из образовавшейся в земле дыры бойко выбрался наружу молодой человек с лицом великого китайского полководца Цюй Юаня. Одет сей незнакомец был в рубашку из блестящего серого атласа с вышитыми драконами, в такие же шаровары и мягкие сандалии. Гладко зачесанные черные волосы сзади стягивались в длинную косичку, заканчивавшуюся золотым украшением, напоминавшим наконечник стрелы.

— Ты кто? — спросил его Федор Снытников.

— Меня зовут Чжуань-сюй, и я владелец чайной лавки «Одинокий дракон». Ваши рабы побили стекла в моей лавке, поэтому примите мое неудовольствие этим происшествием. Однако, если вы извинитесь перед почтенными торговцами, пообещаете возместить им ущерб и накажете своих рабов за бесчинства, я не стану подавать на вас жалобу в ямынь.

— Куда? — удивился Снытников.

— В суд.

— Меня суды человеческие не беспокоят, потому что я сам — судья.

— Увы, — вздохнул столь внезапно явившийся Чжуань-сюй. — Вы прискорбно заблуждаетесь. Я не вижу на вас никаких отличительных знаков истинного судьи.

— А ну-ка, — подскочила к китайцу Катерина Потрясюк и взмахнула иконой, — бойся, вражина, нашей святыни!

После чего очень удивилась, обнаружив себя приподнятой вверх примерно на метр. Китаец крепко держал одной рукой мадам Потрясюк за шиворот, и рука его при этом невероятным образом удлинилась, ткань рукава расползлась по шву, обнажив золотистую кожу, больше напоминавшую чешую.

— Оборотень! — завизжала Катерина. — Оборотень!

— Крайне печально наблюдать, — вещал Чжуань-сюй, — как люди, не обладающие ни мудростью, ни рассуждением, ни благоговением, объявляют себя почитателями святынь и сами же глумятся над своими святынями. В Поднебесной империи таких людей били палками по пяткам.

— Помогите! — вопила старуха. Икона выпала из ее рук и раскололась на две половинки.

Чжуань-сюй проследил взглядом за упавшей иконой и вздохнул:

— Какое кощунство! Даже я, иноверец, это понимаю. Посмел бы кто-нибудь так швыряться посмертной табличкой с именами моих достопочтенных родителей…

— Отпусти старуху, — поморщился Федор. — Визжит, как свинья.

— Отпущу, но при условии, что вы все немедленно сдадитесь властям. Я слышу вой патрульных машин.

— Они еще далеко, — осклабился Федор.

— Вы ошибаетесь, — возразил китаец. Совсем близко взревели машины. Потом топот

десятков ног сотряс и без того взбаламученные торговые ряды. По всему периметру рассредоточились силы местной милиции (как живущей, так и действующей в мертвом состоянии). Кто-то монотонно орал в мегафон:

— Всем стоять! Руки за голову! При попытке сопротивления — открываем огонь на поражение!

— Я оказался прав, — сказал Чжуань-сюй. — Здешние охранники порядка иногда работают очень оперативно.

И разжал руку. Катерина Потрясюк кулем свалилась на пол. При этом из уст ее сыпалась такая отборная ругань, что окружающие только диву давались — и где это благочестивая старушка ухитрилась ее выучить?

— Всем стоять! Всем стоять! — орал кто-то в мегафон. Ох и напрасно он это делал. Потому что в характере щедровцев имеется одна прекаверзная черта: если кто-то им говорит «брито», они немедленно заявляют, что «стрижено», а в летящей вороне они увидят гуся из одного только желания воспротиворечить собеседнику. И конечно, если щедровцам, да еще и разъяренным, приказывать стоять-не двигаться, они всенепременно сделают наоборот. То есть прыснут во все стороны, как перепуганные поросята от забравшегося на скотный выгон волка.

И на сей раз все произошло в полном соответствии щедровскому менталитету. Началось натуральное светопреставление. Погромщики, вместо того чтобы смиренно сдаться на милость властей, побросали иконы да рванули в глубь лабиринта торговых рядов, и переловить их теперь было делом нелегким. Да и торговцы-оборотни, и без того перепуганные, запаниковали и кинулись врассыпную, за что их же милиция и повязала как главных хулиганов. Потом-то, конечно, разобрались, что к чему, и невиновных выпустили, но печален сам факт…