Я перестал ее слышать. Она говорила, лицо ее менялось, представляя собой череду невероятно красивых слайдов, но мне уже было все равно. Я хотел закрыть глаза.

Не закрылись.

Что-то во мне стукнуло в последний раз и замерло.

И стало темно и безразлично.

А потом появился свет.

Это был тихий свет, славный такой уютный свет, глядя на который хотелось почему-то помолиться… Через некоторое время я понял, что это горит огонек в стеклянной лампаде, висящей на тонких цепочках перед каким-то неясным, потемневшим иконным ликом.

А еще я понял, что жив и тело мое хоть и неохотно, да повинуется мне. Понял, что я лежу на жесткой, пропахшей табаком постели и вокруг меня - маленькая комната, освещенная только светом лампады.

Потом скрипнула дверь - тоже тихо и уютно (а может, это у меня со слухом какие неполадки? Может, дверь на самом деле гремит, как тонна листового железа, а лампадка эта по сиянию - мегаваттный прожектор?!).

Но нет, ощущения меня не подвели. В комнату вошел человек, обычный пожилой мужичок, а не какой-нибудь громила.

– Очнулся? - прошептал мне мужичок.- А я знал, что очнешься. И слава богу.

– Какому богу? - спросил я.

– А это ты сам решай,- непонятно ответил мужичок.- Ты меня не бойся. Это я - здешний повар. Мне задание было от Ее Милости - яду подсыпать во все кушанья, когда ты обедать будешь. С Ее Милостью, значится. Ее Милость-то, известно, яды не берут, а ты, значится, должен был помереть. А раз ты должен был помереть, то, значится, чем-то ты Ее Милости неугоден. А раз так - надо тебя оставить в живых. Вот как я рассудил.

– Мерси,- сказал я вяло.- А что ж тогда вы подсыпали вместо яду?

– Так я яду-то насыпал,- бойко ответил мужичок.- Чтоб Ее Милость какого подвоха не заподозрила. Лошадиную дозу буквально. Вишь, как тебя свалило. Но хитрость в том, что на всякий почти яд имеется противоядие. Как и на этот. Так что только тебя вынесли в мусорный блок, к печке, я тебя и перехвати. И к себе. А мусорщики - свои ребята, они не донесут. Вот. А тут я тебе противоядие-то сразу в глаза и уши закапал, ты и отошел помаленьку. Как себя чувствуешь?

– Ничего… Вроде.

– А к примеру, не тянет ли тебя сейчас, гм, на бабу?

Я прислушался к себе и с удивлением понял, что да, тянет.

– Это хорошо. Верный признак того, что яд окончательно из организма твоего ликвидирован. Но с бабой придется погодить.

Это меня несколько разочаровало. Я почему-то возымел мечту, что ради дальнейшей поправки моего здоровья милосердный здешний повар немедленно предложит мне какую-нибудь терапевтически живописную подружку… Ладно, проживем и так… Есть вопросы понасущнее секса.

– Товарищ повар…- сказал я.

– Степан меня зовут,- заявил тот.

– О! - изумился я.- Так мы тезки. Слушай, друг Степан, а зачем я тебе понадобился? Мог ведь на меня, гм-м, противоядие и не тратить.

– Ты прости, тезка,- сказал мне повар Степан.- Но дело есть у меня к тебе. Деликатного свойства.

– Поясни.- Я поудобнее сел на кровати.

Повар-тезка при этом предложил мне кружку крепкого чаю с капелькой портвейнцу, и под эту кружку я стал вникать в суть дела.

А дело было - гнуснее некуда. У повара имелся племянник - только отпраздновавший свое двадцатилетие и целомудренный, как издание детской Библии. Повар сам жил бобылем, воспитывал племянника, надеялся, что будет у того светлая жизнь… И вот позавчера на племянника пришла из президентского дворца разнарядка - призывался юноша пополнить доблестные ряды Доноров Долга Милости.

Что делать, судьба! Повар взвыл, конечно, но племяннику пришлось отправиться в президентский дворец и занять свое место в Саду…

– Где? - переспросил я.

Повар объяснил, что у президентского дворца имеется несколько подземных этажей. И три этажа занимает так называемый Сад Доноров. Здесь размещены все Доноры Долга. У каждого донора - свой, похожий на выдолбленный из ствола дерева челн или гроб (под каким настроением смотреть). И качаются эти челны-гробы в особой жидкости, густой, как патока, и черной, как гудрон. Когда очередного донора привозят, его сначала подводят к месту вроде причала со свободным челном. Кладут донора в челн и отправляют в плавание по черному гудронному морю.

– И что?

– Сам я точно всего не знаю,- ответил повар.- Но говорят, когда человек в этот челн попадает, он отключается. Ему ничего не нужно. И из него начинает утекать вся жизненная сила - к Ее Милости. А как-то мне неведомо.

– И что же ты от меня хочешь, тезка? - спросил я.- Чтоб я вернул тебе племянника?

– Да.

– Но как?

– Ты тоже пойдешь туда. Донором. Нужные люди проведут. Ляжешь в челн, оттолкнешься от берега… И… Тогда она…

– Послушай, тезка мой дорогой. Посмотри на меня. Разве я похож на донора?

– Именно. Именно что непохож. Моя племянница…

– Сколько ж у тебя племянников!

– Много. И я хочу, чтобы они жили достойно. Моя племянница работает в оранжерее Ее Милости. Как раз сегодня в оранжерее и состоялся ваш обед. И моя племянница подслушала ваш разговор с Ее Милостью.

– А твоя племянница случайно выглядит не как кактус?

– Нет, она очень маленькая, хрупкая и незаметная. Она отлично маскируется.

– Ладно, проехали… Уловил я твою мысль, тезка. Думаешь, сработает план?

– Должен. Потому что это наша последняя надежда.

– А если нас остановят на пути в этот… Сад?

– У нас не так мало сторонников, как ты думаешь, Степан.

– Ясно. А если… Если я все равно не смогу ей помешать? Если она и меня выкачает, как всех остальных?

Мой тезка долго молчал. А потом сказал:

– Тогда мы сделаем революцию.

– Серьезно? Ладно. Вижу, вы и впрямь до этого дозрели. Как же вы будете жить без бананов и алмазов?

– Нормально,- ответил повар Степан.- Главное, чтоб картошка росла.

…Я опускаю все подробности того, как меня тайком переправляли в президентский Сад Доноров. Они слишком похожи на те приключения, которые переживает каждый мало-мальски положительный герой голливудского боевика либо триллера на пути к окончательному сражению со своим Главным Врагом.

Но когда я воочию увидел Сад Доноров, меня замутило. И коленки подогнулись. Пространство огромной круглой комнаты занимало озеро. Язык не поворачивался назвать то, что его наполняло, водой. Расплавленный гудрон - метко звучит, но все-таки не до конца характеризует эту черную, тягучую, медленно колышущуюся мерзость, от которой вверх поднимались почти прозрачные струйки пара. То-то я заметил, что мои сопровождающие в респираторах. А мне не надели. Правильно, мне-то - туда.

У стального «причала» едва заметно покачивался на черных волнах челн. Я присмотрелся - он и впрямь был деревянный. Странно.

– Давай! - знаком показал мне повар Степан на челн.

Что ж. Все равно терять мне было уже нечего. Я спустился по трем металлическим ступенькам и оказался в челне. Лег, растянулся в нем, как на водяном матраце, а тот даже и не шелохнулся. Глянул на своих спутников. Повар взял какую-то штуку вроде багра и толкнул мою посудину. И я поплыл - по вязким волнам беспамятства. А кругом были такие же челны, и в них, безвольно распростершись, лежали юноши и девушки. Некоторые выглядели живыми, а некоторые напоминали мумий… Мне стало тягостно и жутко, а еще…

Мне показалось, что кто-то настойчиво и как-то липко касается меня.

Голова закружилась, я зажмурил глаза, в ушах стоял шепот гудрона… А потом я услышал:

– Какой ты… Дай узнать, какой ты… Дай попробовать…

От этого липкого приторного голоса, звучавшего, казалось, во всем моем теле, мне стало неуютно. И еще… Несколько возбужденно.

А голос словно вылизывал меня всего изнутри:

– Дай тебя попробовать… Новенький… Дай ощутить… Дай… Почему ты такой неподатливый… Боишься? Не бойся, у тебя это впервые, но будет так сладко… И тебе понравится… Дай… Попробовать!

– Подавись, пробуй! - сказал я всеми фибрами своей возбужденной души и не менее возбужденного тела.