– Где мы? – осмелилась спросить у императрицы Фэйянь и получила ответ:

– Не в нашем мире.

Монахи шли впереди, не чувствуя усталости, так же спокойно и без устали шла императрица, а Фэйянь почувствовала, что ноги отказываются служить ей.

– Мне трудно идти, – проговорила она, но императрица даже не оглянулась. Фэйянь стиснула зубы и продолжила путь, в глубине души понимая, что, если она остановится, произойдет нечто ужасное. Наконец впереди засветилось хрустальными стенами некое строение, напоминающее скорее нагромождение острых скал, чем жилище. Фэйянь не стала спрашивать, что это, – ей подумалось, что императрица не ответит. И еще подумалось Фэйянь, что, окликни она императрицу, к ней обернется не человеческое лицо, а страшная безжизненная маска, которой устрашатся и демоны. А Юсино, Огонь Мертвых, сиял ярче и ярче, затмевая свет луны.

Монахи остановились у хрустального дворца по обе стороны от сверкающих ступеней. Императрица Чхунхян опустилась на колени у первой ступени и заговорила:

– О неутоленная душа великого Наисветлейшего принца! Снизойди к тем, кто молится тебе и почитает тебя.

Поначалу молчание было ей ответом. Но вот хрустальные двери медленно распахнулись – и на пороге дворца возник юноша, красота которого затмевала все вокруг. Он был совершенен, он был прекрасен, одним своим видом он повергал все окружающее в низменный прах. Фэйянь ощутила это со страхом, благоговением и болью. Ах, если бы такой юноша мог любить и любить ее!… Но тут другие, благоразумные мысли пришли в голову принцессы, пелена обожания спала с ее глаз, и она поняла: этот юноша мертв, мертвее всего на свете, мертвее надгробных плит и высушенных костей! И еще поняла принцесса-этот мертвец голоден, и голод его не утолит целая вселенная. Принцессе стало страшно.

– Я совершила ошибку, я должна бежать, – прошептала она, но ноги словно приросли к земле (и земле ли?). А глаза принцессы неотрывно смотрели в глаза мертвого юноши, Наисветлейшего, как назвала его Ют-Карахон-Отэ.

– Для чего побеспокоили меня? – прекрасным, но мертвым голосом спросил юноша. – Я должен спать и видеть сны о моей безутешной возлюбленной. Оставьте меня!

– Сегодня ночь твоего торжества, Наисветлейший, – сказала императрица. – Войди в радость – твоя возлюбленная отыскалась среди тысяч и тысяч!

И глаза прекрасного мертвеца встретились с глазами Фэйянь.

– Ты, – сказал он, и это слово камнем упало на грудь принцессы. Она отшатнулась и выронила светильник.

– Что такое? – воскликнул принц. – Отчего она погасла? Я не вижу ее! Верните ее!

– Принцесса, возьмите свой светильник, – ледяным голосом приказала Ют-Карахон-Отэ.

– Нет! – закричала принцесса. – Недоброе вы замыслили, владычица, теперь я это понимаю! Вы хотите принести меня в жертву этому мертвецу, дабы его душа обрела покой. Но у вас ничего не выйдет! Я возвращаюсь домой!

Принцесса сжала в ладони кулон, который подарила ей мать, и прошептала:

– Злые чары, отступите от меня! Баосюй, супруг мой, приди на помощь!

Но лишь насмешливый взгляд Ют-Карахон-Отэ был ей ответом. А затем императрица сказала:

– Здесь, у стен хрустального павильона, не действует ничья волшба. Ничья, кроме моей. Вы снова проиграли, принцесса. Так примите свой проигрыш со смирением, подобающим смертным.

– Вы чудовище! – вскричала Фэйянь. – Вы попрали все законы чести и гостеприимства! Вы не посмеете ничего сделать со мной – Лунтан объявит вам войну!

– Вы недальновидны, принцесса, а я – я все предусмотрела, – сказала императрица. – Войны не будет. Но довольно разговоров. Примите то, что вам уготовано, и знайте – это ничем не хуже вашей обычной жизни. Даже лучше.

– Нет! – крикнула Фэйянь. – Я не отдам вам ни своей жизни, ни жизни своего ребенка! Вам неведома жалость и милосердие, ну так и от меня, их не ждите!

С этими словами принцесса выхватила из-за пояса платья каллиграфическую кисть, которая неизменно была с нею, и начертила в воздухе иероглифы:

«Небесный огонь опалит изменников, и святые горы падут на них».

Иероглифы вспыхнули невыносимым для глаз блеском, так что принцесса зажмурилась. К горлу подступила дурнота, голова закружилась, принцесса почувствовала, что падает, падает в бездну, но глаза страшилась открыть… И тишина, тишина мертвых и забвенных, давила ей на грудь…

А потом тишина сменилась каким-то шумом, очень живым и обыденным. Принцесса повела руками около себя и поняла, что лежит на постели, застеленной шелковым одеялом. Фэйянь открыла глаза. Она находилась в собственной спальне на Лунтане, а рядом был Баосюй, внимательным и ласковым взором глядевший на жену.

– Баосюй! – измученно воскликнула Фэйянь.-Я попала в ужасный плен. Это ты освободил меня?

– Конечно, – сказал дракон. – Я прочел твое письмо и бросился на помощь. Еле успел… Моя бедная Фэйянь, опять тебе досталось! Но все позади. Отдыхай, любимая, набирайся сил и ни о чем не тревожься.

– У нас будет дитя, Баосюй!

– Знаю, любимая, и потому прошу тебя беречься. А с императрицей Чхунхян я и сам разберусь.

– Ах, при этом имени у меня кружится голова. Эта ведьма чуть не убила меня! Горло пересохло. За каплю воды готова отдать пол-Империи!

Баосюй усмехнулся:

– Не надо разбазаривать Империю. Вот чаша с настоем из успокоительных трав. Это будет тебе полезно. Выпей.

И дракон протянул жене чашу с настоем.

– Спасибо, – прошептала Фэйянь и одним глотком выпила пахнущий нежными травами напиток…

…И поняла, что не было ничего и никого – ни ее родного дома, ни спальни, ни Баосюя. Это был лишь сон, нет, не сон, а греза. Предсмертная греза.

И в гаснущие глаза Фэйянь внимательно, испытующе глядят глаза императрицы Чхунхян.

– Будь ты про… – прошептала Фэйянь и умерла.

Бездыханное тело принцессы династии Тэн лежало у ступеней хрустального дворца. Но вот легкое сияние окутало тело, и от него словно отделилось легкое облако. Облако напоминало принцессу Фэйянь, только легкую и прозрачную. Да, это была старшая душа принцессы, главная душа.

– Добро пожаловать в хрустальный дворец! – сказала императрица Чхунхян душе принцессы.-Вспоминаешь ли ты эти места?

Душа покачала головой.

– Жаль. А не вспоминаешь ли ты того, кто стоит на пороге дворца?

Душа принцессы смотрела на призрачного принца. Затем склонилась в поклоне:

– Наисветлейший принц! Возлюбленный мой!

– Возлюбленная моя! – вскричал-простонал Наисветлейший принц и бросился со ступеней дворца к бесприютной душе. – Наконец я обрел тебя! О зачем ты отправилась в то злосчастное утро рвать глицинии к горе Симао! О зачем пошла по мосту Осторожных!

– Евнух приказал мне нарвать корзину глициний, – печально проговорила душа. – Он замыслил убить меня по приказу твоей матери.

– О возлюбленная моя! О звезда печали, вечно сияющая на небосклоне! Клянусь тебе: отныне мы никогда не расстанемся. Ты навсегда останешься со мною в хрустальном дворце и обретешь покой. Нет, мы обретем покой!

Принц заключил душу принцессы Фэйянь в объятия и удалился с нею во дворец. И тихо закрылись за ними хрустальные двери.

– Пора возвращаться, – сказала императрица монахам.

– Что прикажете делать с телом? – спросил старший монах.

– Похороните труп без почестей и погребальным украшений где-нибудь в заброшенной деревне или близ непроходимого леса. Ее никто не должен найти и никто не найдет!

– Будет исполнено, государыня Мониен.

Перед императрицей из воздуха возникла колесница, запряженная алыми, огнистыми конями. Императрица взошла на колесницу и сказала:

– О, наконец-то душа безумной Мониен, заключенная в моем теле, обретет прощение и покой. Все исполнено, все исполнено! Возрадуйся, Мониен!

Она хлестнула коней пламенной плетью, колесница взвилась в небеса и пропала, стала точкой-звездой на ночном небосводе. А монахи, оставив свои светильники, превратились в стариков жуткого, безобразного вида. Были они великими колдунами, служившими безумной императрице…