— Нет, он не молится, — возразил девочке мальчик. — Я видел, что он в воздухе чертит пальцем огненные знаки!

— Точно, — поправилась девочка. — Только не пальцем, а кистью, дурачок!

— Что? — нахмурился Ян. — Вы ничего не выдумываете?

— Истинная правда, господин! — испуганно заверили его дети.

— Лу! — воскликнул Ян. — Скорее туда! Я хочу посмотреть на этого монаха!

Он пришпорил коня и, не дожидаясь брата, помчался прямо по полю.

— Вот непоседа! — засмеялся Лу. — Да не скачи так!

— Удачи вам, господин! — крикнула девочка вслед всаднику.

Лу обернулся и махнул рукой:

— Береги черепаху!

Девочка и мальчик проводили взглядами умчавшихся красавцев, понемногу исчезавших в облаке пыли. А затем с ребятишками произошло удивительное превращение: девочка стала вполне взрослой красавицей в золотых одеждах и украшениях. На ногах у нее вместо туфель белели пушистые облачка, приподнимавшие ее над землей. А мальчик обратился в прекрасного юношу, чей ослепительный халат был перевязан алым поясом. Пучок кукурузных листьев в его руках стал роскошным веером, на котором как живые сверкали цветки сливы и персика. Черепаха тоже претерпела изменения — она стала огромных размеров, панцирь засиял золотом, а глаза — рубинами. Женщина села на золотую черепаху и спрятала в рукав своего халата медяки, полученные от красавца Лу.

— Он добр, — многозначительно сказала она своему спутнику.

— Зато легкомыслен, — ответил тот.

— Мужчины все легкомысленны, — парировала красавица.

— Даже я, милая Юй?

— Даже ты, дорогой Ань. Ведь это была твоя затея — встретить на дороге братьев-каллиграфов и направить их к нашей милой Фэйянь. Чего ты добиваешься? Нет, ты почему прячешь глаза, Небесный Чиновник?! Отвечай!

— Юй, разве не ты сама желала, чтобы у Фэйянь появились спутники и защитники?

— Хм, возможно... Возможно, один из братьев и годится ей в спутники, но второй... Он слишком высокомерен и самонадеян — такой ей совсем ни к чему.

— А я думаю, она сама разберется, — улыбнулся Небесный Чиновник Ань. — Я также думаю, что наша Фэйянь кого угодно лишит как высокомерия, так и самонадеянности.

Ань уселся на черепаху рядом со своей прекрасной спутницей. Черепаха взмыла в небо, грациозно взмахивая золотыми лапами, и скоро на небе можно было различить крохотную золотую точку — словно песчинку на голубом одеяле...

Меж тем Ян, а следом за ним и Лу домчались до заросшего лотосами пруда. Они спешились и действительно увидели молодого монаха в бледно-оранжевых одеждах. Только он не чертил в воздухе огненные знаки, а крепко спал, подложив себе под голову валик из камышовых листьев.

— Ха, — произнес шепотом Лу, — он еще совсем мальчишка, этот монах!

— Великий каллиграф, — сказал Ян с глубочайшим презрением. Он извлек из ножен меч и подошел к спящему монаху.

— Ты рехнулся, брат! — воскликнул Лу. — Опомнись!

— Я лишь разбужу этого выскочку, — успокоил Ян. Поднял меч... и очень удивился в следующий миг тому, что лежит на земле с нестерпимой болью во всем теле, а его меч взмыл в воздух и приземлился прямо в руку загадочного монаха, который уже не спал — стоял в боевой стойке и задумчиво переводил взгляд с поверженного Яна на опешившего Лу. Миг прошел, и Лу понял, что надо спасать положение.

— Почтеннейший монах! — воскликнул он, кланяясь. — Мой брат не хотел обидеть вас!

— Что угодно от меня вашему брату? — спросил монах хриплым неблагозвучным голосом. После чего по непонятной причине отбросил меч и прижал ладони к губам.

Ян поднялся и тоже поклонился.

— Достойный монах! — заговорил он, поневоле кривясь от боли в отбитой пояснице. — Меня зовут Ян Синь, а это мой младший брат Лу Синь. Мы каллиграфы из уезда Хандун. Позвольте узнать ваше благословенное имя.

— Я... — неуверенно начал монах. — Я ношу имя, данное мне при постриге. Называйте меня Цзы Юнь.

— Цзы Юнь?[51] — удивился Ян. — Такое имя не дается зря. Видно, вы, почтенный монах, несмотря на свой юный возраст, весьма искусны в каллиграфии?

— Мое недостоинство не позволяет мне говорить о том, что я хоть что-то умею в этой жизни, — сказал монах. — Прошу вас, скажите, чего ради вы побеспокоили меня, и ступайте с миром своей дорогой.

— О нет, уважаемый Цзы Юнь, вы не отделаетесь от нас так легко! — воскликнул Ян Синь. — Мы слыхали о вас чудесные вещи. Говорят, вы непревзойденный мастер каллиграфии, владеющий Высоким Стилем и секретами пяти Высших Иероглифов. Покажите же нам, смиренным, ваше искусство!

Монах печально (так показалось Лу, не отрывавшему взгляда от лица необычного юноши) поглядел на Яна.

— Зачем вам это нужно, господин?

— Я вызываю вас на соревнование в каллиграфии! — воскликнул Ян Синь вне себя от азарта. — Пусть небеса судят, кто из нас лучший мастер! И мой брат Лу...

— Нет-нет, — торопливо сказал Лу. — Я не приму участия в поединке.

Ему показалось, что монах при этих словах глянул на него с благодарностью. А Ян, наоборот, разгневался.

— Признаешь поражение без борьбы, братец? — упрекнул он. — Не ожидал от тебя.

— Я сам от себя не ожидал, — пробормотал Лу. И снова посмотрел на монаха.

— Поединок? — Глаза монаха блеснули. — Что ж, пусть будет поединок, если вам угодно, господин Ян Синь. Одна беда: я поиздержался, у меня нет с собой бумаги.

— У меня есть, я могу одолжить, — быстро предложил Лу. — И, если угодно, разотру вам тушь.

— Настоящий мастер и тушь растирает сам! оборвал брата Ян. — А насчет бумаги... Говорят, тот, кто искусен, напишет и на воде! Вот мой вызов, почтенный Цзы Юнь: напишите на поверхности этого пруда хотя бы один иероглиф! И не думайте, что я этого не умею!

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, — ответил монах, неспешно растирая тушь. Наконец он обмакнул кисть в тушь и склонился над поверхностью пруда...

—  — Нет, так дело не пойдет, — сказал вдруг монах. — Вы, господин Ян Синь, вызвали меня на этот поединок, вам первому и показывать свое мастерство!

Ян Синь рассмеялся:

— Мне говорили, что монахи трусливы, а я не верил! — Он достал из-за пояса коробку с кистями и готовой тушью, вынул свою лучшую кисть. — Гляди, монах!

И Ян Синь быстро написал на поверхности пруда иероглифы «резвящийся карп». О чудо! Иероглифы не расплывались, держались, будто были написаны на бумаге!

— Что скажешь, бритоголовый? — самодовольно бросил Ян Синь.

Монах усмехнулся:

— Написано мастерски. Только в иероглифе «карп» вы забыли вторую нижнюю полосу. Оставили рыбку без плавников, — и монах взмахом кисти исправил ошибку. Тут же иероглиф, написанный Яном, превратился в живого зеркального карпа, который резво взмахнул хвостом и ушел на глубину.

Ян Синь ничем не выдал своего удивления. А монах продолжал:

— Я люблю лотосы, но сейчас им не время цвести. А так хотелось бы!

С этими словами монах вывел кистью на воде строчку из стихотворения «Лотосы расцвели — будто с неба упали звезды».

Ян Синь не мог не отметить, что иероглифы монаха куда совершеннее его собственных. А потом написанная строчка превратилась в десятки лотосов, распускающихся прямо на глазах и наполняющих все вокруг дивным ароматом.

— Превосходно! — прошептал Лу. — Это настоящее чудо.

Ян тоже был изумлен, но промолчал. Едкая зависть, недостойная благородного мужчины, наполнила его сердце.

— Что вода! — меж тем сказал монах. — Писать на ней так же просто, как и на бумаге. Небеса — вот где надо чертить иероглифы.

Монах взял в каждую руку по кисти, подбросил их в небо. Кисти взлетели и начертали на облаках иероглиф «феникс». Кисти упали, а иероглиф светился золотом, не исчезал.

— Ох, как стыдно, — сказал монах. Голос его стал, кстати, куда мелодичней. — Я забыл точку над иероглифом...

Он снова подбросил кисть, та поставила нужную точку, и иероглиф превратился в огнеперого прекрасного феникса. Феникс захлопал широкими крыльями и рванулся в вышину...