Эти стихи написала на своем бумажном окне наложница Нэнхун, прозванная Лунным Светом. Написала и отерла тихие слезы, слишком часто в последнее время появлявшиеся на ее дивных глазах.

— Может быть, вы хотите чаю, госпожа? — спросила у Нэнхун ее маленькая служанка. — Я немедленно согрею и подам. Или, если угодно, можем заняться плетением или вышивкой.

— Нет, спасибо, милая Юй, — сказала служанке Нэнхун. — Мне ничего не хочется. Сердце мое осыпано снегом, как магнолии в парке Белого Феникса.

— Печаль убьет вас, госпожа! — воскликнула Юй. — Вы и без того похудели и...

— Подурнела? Я подурнела лицом? — испуганно воскликнула Нэнхун. — Скорей подай мне зеркало, девочка!

— Простите, госпожа, я не хотела этого сказать!

— Я не обижусь на тебя! Просто подай зеркало. Юй подала госпоже зеркало из полированной бронзы и украдкой вздохнула. Нэнхун посмотрела на себя и вздохнула тоже.

— Да, я превратилась в настоящую уродину, — грустно сказала она. — Под глазами у меня круги, румянец пропал, и лицо стало как у мертвого оборотня, восставшего из могилы! Потому император и презрел мои дары! Он от кого-то, верно, прослышал, что я некрасива!

Она отшвырнула зеркало и залилась слезами. Юй бросилась утешать девушку:

— Что вы, что вы! Вы очень красивы, моя госпожа! Просто вы слишком предались горю. Совсем не выходите погулять в сад, заперлись в покоях, словно затворница из обители Светлых Дев, и только и делаете, что тоскуете.

— Все это потому, что я влюблена, — прошептала Нэнхун. — И, увы, влюблена безответно. Мое сердце отдано владыке Жоа-дину.

Служанка всплеснула маленькими ручками и недовольно блеснула глазами, похожими на глаза сердитой иволги:

— Как вы можете быть влюблены в того, кого ни разу не видели, госпожа?! Вам до сих пор не доводилось встретить императора! С тех пор как вы оказались во дворце Восточного Ветра, и у вас на глазах, как и у многих наложниц, одни слуги да евнухи, которые только пугают своим мрачным видом!

— Нет, Юй, ты ошибаешься, — смущенно сказала Нэнхун. — Я удостоилась чести лицезреть императора. И после этого мое сердце отравлено безответным чувством.

— Когда же вам удалось увидеть государя?! — ахнула маленькая служанка. — Неужели вы нарушили запрет и тайком пробрались в его покои?

— Нет, что ты, — успокоила служанку Нэнхун. — Я никогда не покидала своих комнат и не ходила дальше беседки в саду.

— Но тогда как же?..

— Мне приснился прекрасный сон, — тихо проговорила Нэнхун. — Во сне я танцевала около чайного павильона в персиковом саду, и вдруг ко мне подошел император Жоа-дин. Он был так красив, что не описать словами. Он сказал, что боги предопределили нам полюбить друг друга, и отныне его сердце будет пленено мной, как мое — им.

— Сон? — удивилась Юй. — Ах, госпожа, не верьте снам! Их часто насылают лукавые духи-оборотни, чтобы смутить сердце и убить человека печалью. Пожалуй, я вывешу над входом в ваши покои выпуклое зеркало-багуа, чтобы оно отражало всё плохое и не пускало зло в дом!

— Милая Юй, ты хоть и моложе, да мудрее меня, — улыбнулась Нэнхун горькой улыбкой. — Ты знаешь, что нельзя верить снам и влюбляться в призраки. Но что мне поделать со своим неразумным сердцем? С тех пор как я увидела тот сон, я не нахожу покоя, ничто не утешает меня, и я мечтаю только о том, как бы владыка Жоа-дин посетил мое скромное жилище.

— Именно потому вы и вышили ему панно в подарок и смастерили тот чудесный игрушечный сад? — проницательно спросила Юй.

— Да. Я надеялась, что привлеку внимание государя этими безделками...

— Безделками?! Да вы над ними ночей не спали!

— Я отдала их надзирающему евнуху, а тот должен был передать мои дары господину Лукавому Коту, чтобы тот в свою очередь преподнес панно и игрушку государю. Но вот прошло уже немало времени, а никто не передал мне от государя даже ответного письма. Видно, ему не понравились мои дары. И теперь я пребываю в тоске и сохну, будто ива у ручья с отравленной водой..

Нэнхун посмотрела в затянутое бумагой окно. Начертанные ею иероглифы выглядели великолепно — словно руку к ним приложил сам бессмертный Учитель Каллиграфии, Небесный Чиновник Лиян.

— Госпожа, — подала голос маленькая Юй. — Я не хотела огорчать вас, но среди дев дворца Восточного Ветра ходят слухи...

— Я не люблю сплетен, ты же знаешь.

— Но, тем не менее, выслушайте. Знаете ли вы, что госпоже Шэси, прозванной Лаковой Шкатулкой, пожалован ранг драгоценной наложницы? Знаете ли, что государь весьма часто посещает ее и прилежно совершает на ее ложе обряды ветра и луны? Говорят также, что государь весь исполнен к Шэси весенним чувством и позволяет этой наложнице делать все что угодно. Она будто бы даже присутствует на государственных советах, хотя и сидит там, как и положено женщине, за ширмой.

— Что ж, — сказала Нэнхун, бледная, как лист дорогой рисовой бумаги. — Я не стану завидовать избраннице и осуждать выбор государя, — кто я такая, чтоб делать это! Но значит, сон мой оказался обманом, и после этого я не. хочу жить. Благодарение небесам, коса у меня достаточно длинна и крепка, чтоб на ней удавиться.

— Да простит вас Небесная Канцелярия за такие ужасные слова! — воскликнула служанка. — Что это вы выдумали — лишать себя жизни во цвете лет! Тем более что вы еще не до конца дослушали мой рассказ.

— Ах, и верно. Говори, милая Юй.

— Я знаю, что сплетни вам неприятны, моя госпожа, но я должна вам сказать, что во дворце Восточного Ветра ни одна наложница не испытывает дружелюбных чувств к Лаковой Шкатулке.

— То есть к госпоже Шэси?

— Да. Потому что госпожа Лаковая Шкатулка слишком заносчива, горда и умеет для каждого найти жестокое слово. Меж тем в ней нет ничего особенного, чтобы так возноситься!

— Юй!..

— Госпожа, поверьте, я сама как-то видела эту Лаковую Шкатулку, когда ее несли в открытом паланкине на прогулку в парк магнолий. Она и в полы халата вам не годится!

— Юй!..

— Смуглая, как рабыня с рисового поля, худющая, глаза злые и холодные, как у снулой рыбы, и вся обвешана драгоценностями, будто правящая императрица. И еще! У нее большие ступни! Верно, ей их не бинтовали; точно какой-нибудь девке из черного рода!

— Юй, перестань так говорить о госпоже Шэси. Во-первых, мне неприятно это слышать, а во-вторых, этот разговор может дойти до чужих ушей, и тогда нам несдобровать.

— А я не боюсь, — сказала маленькая служанка. — Пусть боится тот, кто нечист на руку и темен душой! Знаете ли вы, моя милая госпожа, почему император не прислал вам ответного письма, получив ваши дары?

— Ах, — вздрогнула всем телом Нэнхун. — Говори же!

— Потому что Лаковая Шкатулка, видно, сговорилась с верховным евнухом или подкупила его. И Лукавый Кот, поднося государю вышитое панно и игрушечный садик с танцующей куклой, сказал, что это — дар императору от наложницы Шэси из рода Циань!

— Этого не может быть! — воскликнула Нэнхун. — Так обмануть мое доверие! Так обмануть императора! Но, может быть, это лишь сплетни...

— Это истинная правда, моя госпожа. Все наложницы знают, что Шэси проникла в сердце императора, удивив того искусным рукоделием. Только все уверены, что Шэси действительно создала эти прекрасные вещи, и никто не разоблачит ее. Правду знаем лишь мы да еще Лукавый Кот.

— Но правда не восторжествует, — тихо сказала Нэнхун. — Разве я смогу обличить обманщицу?

— Сможете! — воскликнула Юй. — Сможете, если подадите на имя императора прошение о справедливом суде и вызовете Лаковую Шкатулку на поединок.

— Помилуй тебя Небесный Чиновник! — всплеснула руками Нэнхун. — Какой поединок! Я в доме отца своего не обучалась никаким боевым искусствам.

— А это и не нужно, госпожа, — сказала Юй. — Ващим оружием будет полотно, шелковые нитки, пяльцы и вышивальная игла! Вызовите Шэси на состязание в вышивании. И пусть это состязание проходит перед глазами самого императора. Та из вас, что искуснее вышьет точно такое же панно, какое, было подарено императору, значит, и есть настоящая дарительница. А это будете вы — ведь наверняка госпожа Шэси с ее высокородностью и гордыней отродясь наперстка и иглы в руках не держала! Справедливость должна восторжествовать!