Они подождали десять минут, но так ничего и не дождались. Поэтому распрощались, условившись, «если что», бежать друг к другу, и разошлись.

Сидор пришел в свою комнату и прилег на диван. У него слегка кружилась голова, в остальном же в его состоянии не было никаких изменений. Он лежал, лежал и не заметил, как провалился в сон.

Снилось Сидору, что сидит он в резном золоченом кресле на вершине какой-то заросшей зеленью горы. Кругом потрясающий воздух, до облаков можно дотянуться рукой, а уж какой с этой высоты открывается вид на окрестности – с ума сойти! Но Сидору не до окрестностей. Он ощущает в душе какое-то невнятное торжественное волнение – словно его, простого журналиста, повысили до редактора модного глянцевого журнала.

Сидор смотрит вниз, туда, где расступились облака, и видит длинную каменную лестницу, высеченную в толще скалы. По обе стороны лестницы тянутся пальмы, олеандры и прочие баньяны. А еще – и это самое интересное – по лестнице вверх идет какая-то процессия, оглашающая воздух ревом труб, писком флейт и уханьем тамтамов.

Процессия все поднимается, и теперь Сидор замечает в ней отдельных весьма симпатичных молоденьких девушек, на которых из платьев только цветы. Такое экзотическое зрелище, разумеется, не может оставить Сидора равнодушным. Он встает со своего трона и машет рукой:

– Э-ге-гей! Я здесь!

При этом с кончиков его пальцев срываются змеистые яростные молнии и ударяют в ближайшую рощу олеандров. Процессия явно напугана и тормозится идти дальше. К смелости и спокойствию всех призывает солидного вида седобородый старец с посохом в руке. Старец воздействует на всех положительно, и процессия возобновляет свое движение, причем каждый участник процессии поднял вверх руки с обширными чашами, наполненными…

– Мама моя, – ерзает по сиденью Сидор. – Это ж золото-бриллианты!

Наконец процессия добралась до вершины. К подножию Сидорова трона три темнокожих старика возлагают гирлянду из цветов, а полуобнаженные девушки ставят подносы, действительно доверху наполненные золотыми слитками. Сидор понимает, что это – ему, и от этого понимания раздувается как мыльный пузырь.

– Великий боже Ндунги! – восклицает самый престарелый дедок. – Прими наши скромные дары, не прогневайся на рабов твоих и исполни их просьбу.

– Кхм, – откашливается Сидор. – Это вы мне?

– Тебе, и только тебе, великий боже Ндунги, вершитель справедливости, творец всего светлого и доброго, покровитель сирот и убогих! – заливается соловьем дедок.

– Ну, вы по адресу, – говорит Сидор гордо, ведь еще никто его так не чествовал! – А кто такие будете?

– Мы смиренное племя бамбути, живущее в устье реки Халахомоа, пришли взывать к твоей милости, о боже Ндунги!

– Ну это я уже понял. А проблема-то у вас какая? То есть в чем беда?

Сидору привольно в таком сне. До сих пор он был жалким представителем прессы, а теперь заделался могучим божеством. Карьера сделала резкий поворот, нечего и говорить.

– Так в чем беда, дед? – фамильярничает Сидор, понимая, что он теперь всемогущ и это здорово.

– Беда наша в том, что племя карабути подло и нечестно поступило с нами. Сначала они недодали нам раковин корупаи в обмен на плетеные циновки, но мы это стерпели и лишь сожгли у них две хижины. Тогда коварные карабути взмолились своей богине Атамолле, чтобы она устроила против нас великое злодейство.

– И что же она устроила? – Сидора начинает занимать вся эта экзотическая история.

– По молитвам племени карабути Атамолла собрала все дождевые тучи только над их племенем. И теперь их посевы напитываются живительной влагой, в то время как наши сохнут и чахнут от яростного солнца!

– Ясненько, – протягивает Сидор. – Ох и показал бы я этой Атамолле!

– Покажи, о боже Ндунги, покажи, – кивают старики и полуобнаженные девушки. – Повели Атамолле вернуть дождевые тучи на наши посевы.

– Легко! – говорит Сидор. – Ступайте себе в селение и не беспокойтесь: будет вам дождь. Я эту Атамоллу в бараний рог согну.

– О, благодарим тебя, великий боже Ндунги! – хором восклицают старцы, а потом один, что помоложе, вопрошает:

– Не оставить ли тебе в жертву несколько девственниц, о великий боже?

При этих словах полуобнаженные девушки начинают зазывно прихорашиваться. Но Сидор, вознесенный на пьедестал божества, оказывается божеством морально устойчивым.

– Нет, – говорит он строго. – Девицы пусть возвращаются с вами, выходят замуж и побольше рожают. Я своей божественной волей повелеваю рожать больше. А тем, кто родит второго ребенка, начиная с месяца каори я лично буду вручать золотой поднос, доверху наполненный тростниковым сахаром.

– Милость твоя безмерна! – восклицают члены процессии и, откланявшись, начинают обратный путь.

Когда их скрывают облака и олеандры, Сидор громогласно требует:

– Атамолла, а ну-ка предстань пред моими божественными очами!

По небу прокатывается такой раскат грома, что простому человеку впору заткнуть уши и бежать куда глаза глядят. Но Сидор Акашкин – не простой человек, он великое божество Ндунги, поэтому может многое себе позволить.

– Атамолла! – кричит он, едва гром отгремел. – Не кобенься, явись, зову по-хорошему. Что ты на конфронтацию идешь? Нужна тебе она, конфронтация-то?

– Ладно, так и быть, а то ведь изведешь занудством, – слышит он слишком знакомый писклявый голосок.

К его престолу подплывает большое пушистое облако, а на облаке сидит Элли в короне из самоцветов и мантии из крокодиловой кожи.

– Я почему-то так и думал, что это будешь ты, дитя прикладной магии!

– А я тоже не сомневалась, что роль божества тебе подойдет, – саркастически отвечает Элли. У нее теперь юбочка из пальмовых листьев, а гольфы расшиты золотой нитью.

– Слушай, почему нам один и тот же сон снится, не знаешь?

– Почему один и тот же? Просто мы неизвестно по какой причине оказались в снах друг друга, вот и все.

– Кажется, я знаю причину, – говорит Сидор. – Приворотное зелье. Это оно виновато.

– Ты думаешь, между приворотным зельем и тем, что нам снятся сны, будто мы боги, есть какая-то связь?

– Думаю, что есть, – говорит Сидор. – Любовь ведь разная бывает. Не только, кхм, к человеку. Но и к высшей, кхм-кхм, инстанции. Вот, наверно, то зелье и делало людей богами. Хотя бы во сне.

– Да уж, – хмыкает Элли. – Это ж надо было так напороться.

– Надо было лучше греческий язык учить, – назидательно говорит Сидор.

– Не учи меня жить, – огрызается Элли. – Говори, зачем звал.

– У моего племени весь урожай на корню сохнет. Давай-ка поделись дождичком.

– Если я это сделаю, меня в племени дискредитируют. Жертвы перестанут приносить и все такое…

– Ах, жертвы тебе! – насупливается Сидор. – Про гуманизм ты уже и забыла. Гони тучи!

– Ладно, пригоню, не пухни, – говорит Элли. – Уж и развернуться во всю божественную мощь не даешь. Придется своему племени вешать бананы на уши насчет того, что моя схватка с богом Ндунги окончилась ничьей и контрибуцией в виде облаков. Идет?

– Идет, – говорит Сидор и просыпается.

Сказать, что при этом у него не болит голова – значит ничего не сказать. Голова у Сидора просто готова была отвалиться, а все тело ломило и выкручивало так, что он едва подавлял стон. Кажется, даже болели ногти на пальцах.

– Господи, за что мне это, – стонал Сидор, скорчившись на диване. – Доктора! Воды! Лимонада!

В дверь его комнаты постучали. Стук отозвался в голове Сидора громовыми раскатами. Словно кто-то кувалдой бил по железной крыше…

– Войдите, – простонал Сидор.

И не поверил своим глазам, когда дверь открылась и в комнату вошла его обожаемая Дениза.

– Здравствуйте, Сидор, – сказала она с легким акцентом. – Я вижу, вы плохо себя чувствуете.

– О Дениза, – простонал Сидор. – Если бы вы знали…

– Я знаю, – спокойно сказала Дениза.

В руке она держала запотевший бокал, в котором что-то булькало и пузырилось.