По счастью, никакого Рая и Ада не существовало. Был Лимб, где жили демоны. Попавший к ним страдал вне зависимости от того, был он грешником — или же святым. И была… Пустота.

А боги… Они, конечно же, были. Сверхсущества вне нашего понимания, чьи возможности превосходили таланты даже самого могучего мага во много раз. В таком смысле — да, они были, и я в них верил.

А конкретно Её — ту, что прислала этих двух ребят — я даже знал лично. Мельком, конечно — с сущностями подобного уровня нельзя пересекаться долго без опасности быть вычеркнутым из Вселенной или вроде того. Но всё-таки знал.

— Ладно, — кивнул я, продолжая идти. — И отчего она не явилась сама?

— У Неё нет времени отвлекаться на каждую новую душу, — возмущённо сообщила сущность по правую сторону от меня.

— Я — не каждая новая душа, — возразил я. — Я — Артур Готфрид, а это кое-что, да значит. Я ученик самого Виссариона. Более того — я убийца самого Виссариона.

Психопомпы смолчали.

— Она считает, если не следить за тобой, ты можешь нарушить весь уклад Пустоты, — отозвался левый.

— Могу, — согласился я. — Я много чего могу. К счастью для вас и Пустоты, я здесь ненадолго. Конечно, однажды я вернусь… но, надеюсь, нескоро.

— Попытайся, Готфрид, — заметил правый. — Попытайся.

Я пожал плечами.

— А чего пытаться? Мы уже пришли.

Я остановился перед дверью. Чертовски знакомой дверью.

Если задуматься, загадка-то лёгкая. Выбраться из замка Виссариона? Я сразу знал единственный путь, которым можно его покинуть.

Убить Виссариона.

Стук в дверь.

— Да? — раздалось из кабинета. Дёрнув дверь на себя, я вошёл.

— Учитель, — короткий кивок. — У меня для тебя есть новость.

Сидевший на своем привычном месте за столом Виссарион поднял на меня глаза. В бороде мелькнула нехорошая улыбка.

— Я знаю, что ты хочешь сказать мне, ученик, — хищно усмехнулся архимаг. — «Омае ва мо шиндейру». Уже слышал, и на этот раз даже знаю, что это означает. «Ты уже мёртв».

Опершись на обе руки, Виссарион встал и возвысился надо мной.

— Вот только, — продолжил он, — я ведь не мёртв, ученик.

Ох. Это нехорошо. Нехорошо!

Пусть психопомпы — не порождения моего сознания, но это место создано именно им. Моё сознание знает, что я убил Виссариона. А ещё оно знает… что он жив.

Вопрос в том, что победит.

— Был мёртв, — не отводя взгляда от образа учителя, повторил я. — Был. Мёртв. Не знаю, как долго, но ты заглянул в Пустоту, Виссарион, и именно я направил тебя туда — после тысячелетий бесплодных попыток.

— А я — помогла, — раздался рядом другой голос. Знакомый голос.

Ох. Я надеялся, что пронесёт. Я ведь шутил, когда спрашивал, почему она сама не явилась!

— Это я, — продолжала возникшая рядом фигура, — помогла тебе убить Виссариона. А затем он нарушил все правила, вернувшись в мир живых. И теперь я чувствую себя… обделённой.

Я хмыкнул, прячась за обычную маску наглости и уверенности в себе. Что бы там ни было, даже проигрывать нужно красиво — а я ещё надеялся, что это не окончательный проигрыш. Как говорится, нет ничего невозможного для того, кто убил Бессмертного!

— Привет, Смерть, — заметил я, садясь в кресло напротив Виссариона. — По-моему, ты драматизируешь, и всё вовсе не так однозначно.

***

Прим. автора: что же… Я долго тянул с главной загадкой книги. Осталось дождаться следующей главы, чтобы узнать подробности!

— Продолжай.

Смерть смотрела мне прямо в лицо, и приходилось прилагать усилия, чтобы не отвести взгляда. Даже мне было непросто сейчас оставаться спокойным и уверенным в её присутствии — её, той, что представляла из себя воплощённую Пустоту.

Никакого скелета в капюшоне, никакой женской фигуры в белом плаще. Никакой шакальей пасти. И уж точно никаких пучеглазых богов, любящих яблоки. Смерть не была кем-то — Смерть была Никем. Примерно то же представляли из себя и два психопомпа за моими плечами, но они являлись жалкими подобиями той, что сидела передо мной.

Или того. У Смерти не было пола, но тут, вероятно, дело привычки. Я привык именовать её так, воспринимать как существо женского пола, и теперь вижу в безликой фигуре, в мёртвом голосе какие-то женские черты.

Я улыбнулся, глядя в глаза Пустоте.

— Разве я не выполнил своих обязательств перед тобой?

— А разве Виссарион сейчас находится у меня?

Я хмыкнул, припоминая, как это было.

Двадцать лет — огромный срок. Тем не менее, с первых дней я вёл счёт, почему-то полагая важным знать, сколько уже я нахожусь там, в чужом мире. Шли дни, недели, шли месяцы, шли годы…

И я наконец осознал, что прошло двадцать лет.

Ну, почти прошло. До «юбилейной» даты оставался месяц. Ещё один месяц, который пролетит быстро и будет потрачен на новую попытку — вдохновенную, фееричную, яркую, захватывающую и… провальную.

Как обычно, а?

Что-то пора было менять. Однозначно, если я не хотел провести в мире Виссариона и следующие двадцать лет; тихо-мирно (или, скорее, громко и ярко) состариться, в какой-нибудь момент красиво помереть во время очередных приключений… и войти тысяче-каким-то-там учеником в дружный состав Сената.

Ну, нет. Если метод не даёт результата, метод нужно менять. Свет, тьма, магия всех сортов, острые предметы, тяжёлые предметы и ядовитые лягушки, подброшенные в кровать… Я перепробовал всё. Проверил на прочность все сюжетные штампы о тёмных властелинах, придумал все комбинации видов магии.

Виссариона не брало ничто. Смерть не забирала его, и точка.

Так, может… настала пора обратиться к самой Смерти напрямую? Так сказать, минуя посредников.

— Но он был здесь, — я продолжал улыбаться, глядя на Смерть. — С моей стороны всё прошло гладко. Я отдал его тебе, как мы и договаривались — ну, а что произошло дальше…

— Ты дерзишь мне? — голос Смерти не изменился, но угроза чувствовалась недвусмысленно.

Ха. Разумеется, да. Дерзить — моя вторая натура, и даже сейчас я не мог избавиться от пагубной привычки. Или напротив, весьма полезной? Помогает ставить на место архимагов, демонических ублюдков… и изначальных сверхсуществ, думающих, что они такие уж крутые.

— Я рассуждаю логически, — возразил я. — Виссарион ведь умер в итоге наших совместных действий. Или не так?

— Так, — признала Смерть.

Я пожал плечами.

— Ты пришёл ко мне — не я, — продолжала Пустота, отрешённо разглядывая восьмиглазый череп, стоящий на столе у Виссариона (помнится, тот использовал его вместо пресс-папье). — Ты предложил забрать своего учителя. Просил об этом как об услуге, несмотря на то, что это нарушало правило — нельзя торопить смерть живых, нельзя задерживать смерть мёртвых.

— А потом, — кивнул я, вспоминая тот разговор, — я убедил тебя в том, почему конкретно здесь стоит сделать в правиле исключение. Виссарион сам нарушал его — неоднократно, возвращая к жизни тех, кто был убит и не успел попасть к тебе.

Вроде меня. Помните ноги, лежащие в двух метрах от моего тела?

— Ты должен был умереть, Готфрид, — заговорил психопомп, стоящий справа от меня.

— Ещё тогда, — добавил второй.

— Вы ещё тут? — я обернулся на два пятна пустоты. — Зачем они?

— Они порождения твоего сознания, Артур Готфрид, — чуть улыбнулась Смерть (если, конечно, такое можно назвать улыбкой).

— Опять за старое? — я закатил глаза. — Уже говорил — ну не может моё сознание породить… их!

— Хочешь знать, кто они такие? — чужеродная улыбка оставалась на лице Пустоты. — Они — те, кто должен был проводить тебя ещё тогда, двадцать лет назад. Часть сознания того Артура Готфрида, что умер на своей свадьбе. Того, каким ты был тогда, как тогда думал.

Я обернулся вновь, поглядев на два пятна другими глазами. Так это и правда… я был таким наивным? Представлять Добро и Зло как фигуры в белых и чёрных нарядах, судить поступками, а не их последствиями…