— Если стало скучно, нет ничего лучше хорошей музыки, - он улыбается доброй, дружеской улыбкой, даже какой-то заботливой. – Я решил, тебе понравится. Может, снова развеселишься, включишься в процесс.

Дисковод открывается. Диск ставится на место. Паша нажимает кнопку – и...

“На фундаменте жизни воздвигни свои монументы!

Подчини своей воле стремительный водоворот!

Будет трудно, но стоит ли жить без подобных моментов?

Ведь ты – пробуждённый!

Ты сможешь, ты сдюжишь –

Вперёд!” – несётся из динамиков. Песня Лики, самая мотивирующая, мать её, песня десятилетия.

Я на видео продолжаю смотреть в камеру. За музыкой не слышно хриплого дыхания, но я знаю, что оно есть.

***

— Мда уж. Я уже извинялся? Не помню, – прошлый я улыбнулся, – но попридержи коней, ковбой. Если сейчас твоё сердце загорелось праведным гневом, а кулаки грозно сжались для осуществления страшной мести… придется тебя обломать, – я развел руками на видео, – Я уже. По крайней мере, частично. Дотла эту конторку тоже спалили мы с тобой. Не понравилось обслуживание, – прошлый я зацокал языком и прикусил нижнюю губу. – Все несколько сложнее простой мести. К сожалению.

После того, как третье видео подошло к концу, я ещё долго стоял на месте, осознавая увиденное и борясь с дурнотой. Да, я с первого видео сказал правильно – такое дерьмо лучше есть маленькими ложечками, порционно. И, пожалуй, на сегодня я уже объелся его.

Впрочем, всего, случившегося со мной, это не объясняло, и хотя я не ждал, что разгадка придёт вот так сразу, быстро, стоило бы, наверное, осмотреть и остальные комнаты. И видео могут прийти, и в самих комнатах может что-то найтись. Лучше проверить сейчас – чем потом спускаться сюда ещё раз; теперь это обгоревшее место казалось мне пугающим до мурашек. Я еле удерживался от желания поминутно оглядываться, а тишина, недавно бывшая успокаивающей, теперь стала гнетущей и давящей не хуже зрелища собственной кожи, сдираемой заживо.

Телефон молчал. Включив на нём фонарик, я принялся открывать одну дверь за другой – благо, запертых среди них не оказалось. Ничего. Такие же обгоревшие стены, лопнувшие зеркала. Казалось, все эти комнаты были сделаны под копирку, одна к одной.

Для чего?

Три плюс три.

Я уже знал ответ. И практически не удивился, когда в девятой по счёту комнате обнаружил оплавленный штатив от камеры, а в тринадцатой – обгоревший человеческий скелет. Без пальцев на руках и ногах и без зубов. Небольшой хостел для больных маньяков на окраине столицы?

Затею осматривать “номера” я бросил на комнате с колодками и целым ведром с тавро для клеймения скота в виде египетского Анкха, прямо как подвеска у Усатого в машине. Это наталкивало на определенные мысли, но я был несколько не в состоянии оформить их в единое целое.

Я постоянно ждал новых сообщений, но – их не было. Прочие помещения, в которые мне удалось попасть, были либо пустыми, либо выгоревшими настолько, что найти в мешанине грязи и пепла какой-то предмет было невозможно.

Что же, пора выбираться. Развернувшись к выходу, я двинулся наверх, испытывая... нет, не облегчение: оно придёт, пожалуй, только тогда, когда я окажусь снаружи. Некое ожидание облегчения, стремление поскорее закончить.

Выбраться вверх по лестнице я старался как можно быстрее, да и сам путь наверх был довольно тяжёлым – попробуйте сами подниматься пешком почти пять минут! Поэтому я уже не старался, как на пути вниз, быть тихим. Лишь бы скорее оказаться... не тут.

Как оказалось, зря.

Ведь судя по звукам, наверху меня уже ждали.

Я замер на лестнице, стараясь не дышать. Чёрт. Дождался. Можно ведь было догадаться, что не я один в курсе про это место. И что теперь? Спускаться обратно, пытаться прикинуться ветошью?

Из подземелья только один путь наружу. Этот. И я более чем уверен, что те, кто пришли за мной, не дилетанты. Любая возможность проскочить к окну, к заднему выходу, просто пройти мимо них – предусмотрена ими.

Продолжая стоять неподвижно, я прислушался к шуму наверху. Размеренные шаги. Голосов нет. Кажется, меня просто... ждут, спокойно и терпеливо. Не лезут вниз, потому что знают: я никуда не денусь отсюда.

И, чёрт побери, они правы. Не денусь. Какие у меня варианты? Могу ли я взять и поискать выхода внизу? Его не будет. Или будет? В конце концов, там занимались незаконными, жуткими делами. Должны же они были предусмотреть запасной путь к отступлению на случай внезапной облавы!

Ответ пришёл сразу. Запасной путь к отступлению был, но мне от него никакого проку. Запасной путь – это их личности. Имена, лица, документы. Никакая облава, никакие стражи закона не смогли бы устроить облаву или задержать их.

Значит, мне только наверх. Идти не хотелось, внутри противно тянуло от предвкушения встречи с теми, кто ждал меня там, но это единственный путь. Если я задержусь, они потеряют терпение и спустятся вниз... всё будет точно так же, только я стану выглядеть трусом.

Чёрта с два вам, а не такую роскошь. Спрятав телефон в карман – до поверхности оставалось два пролёта, и лёгкий свет делал тьму вокруг не такой всепоглощающей – я зашагал наверх.

— А вот и он, - произнёс кто-то низким, глухим голосом, когда я подошёл к верху. – А мы тебя тут ждали.

Ага, я догадался.

— С какой же это радости? – я шагнул из лестничного проёма в сгоревшее здание. Их было двое; в костюмах, похожих на мой собственный – если не считать того, что мой теперь был полностью покрыт угольной пылью, а у них успели запачкаться только ботинки и низ штанин.

— Знаешь, как в детективных сериалах говорится? – тип, который заговорил первым, имел русые волосы и вообще выглядел каким-то былинным хлеборобом-землепашцем, по ошибке облачённым в костюм. Два метра роста, руки как лопаты и всё такое. – А там говорится: преступник всегда возвращается на место преступления. Правда, Володенька?

Он хмыкнул, глянув на второго – чуть поменьше, зато коренастого, как боксёр. В облике Володи угадывались примеси какой-то восточной крови: чуть узкие глаза, немного другой оттенок кожи. Правда, совсем мало, видимо, азиатом был его дед или прадед.

— Да проспорил, проспорил, Господи, дел-то! — Володя вытащил бумажник и извлёк оттуда мятую купюру (кажется, он специально выбрал самую скомканную).

— Проспорил? — я переводил взгляд с одного на другого.

— Угу, — первый взял купюру из рук товарища и с довольной улыбкой сунул её себе в карман. — Я говорил, что ты сюда вернёшься. Он говорил, что не вернёшься.

— Ну, я вернулся, — я пожал плечами. — Что дальше?

О чём они точно не подозревают – так это о моей недельной амнезии. И если догадаются – лучше не будет. Так что попытаемся блефовать.

— А дальше ты поедешь с нами, Свердлов, — землепашец посерьёзнел и поглядел на часы на запястье. — Половина пятого утра, между прочим, я бы мог ещё спать и спать. Но времени у нас нет.

— Полагаю, у меня нет выбора? – если не можешь ничего сделать – то можно хотя бы уйти красиво. Этот принцип долгие годы – те годы, что я ждал смерти от чернокровия – был мне, по сути, родным братом, и только он сейчас позволял мне не наделась глупостей, вроде «попытаться бежать» или «атаковать этих двоих».

Кем бы они ни были посланы, кто бы они ни были такие – бежать они мне не дадут, и справиться с ними я не смогу. Зато... если они не убили меня на месте, а предлагают куда-то ехать – значит, я нужен им живым. Хороший знак. Во всяком случае, куда-то они меня привезут, а уже там... посмотрим.

— Ладно, — согласился я. — И куда поедем?

— К нам, — лаконично ответил землепашец. — Идём, а то ещё, чего доброго, опоздаем.

Опоздаем. Я не знал, что такого особого должно произойти в половине пятого утра, чтобы туда можно было опоздать, но для предположений у меня было слишком мало информации. Развязный, вальяжный тон этих двоих предполагал к тому, чтобы получить в пути ещё какую-то кроху информации.