— Учитель, ты уверен, что других вариантов нету? — в глазах Юнджи явственно читалась тревога.

— Может, другие варианты и есть, — меланхолично кивнул я. — Может, я даже сумею их отыскать — рано или поздно. Через неделю, через год… через сто лет…

— Я поддерживаю план, — неожиданно отозвался Ральф. — Лучше рискнуть, чтобы иметь шанс выбраться быстро, чем копаться понемногу.

— Поддерживаешь? — Юнджи поглядела на него. — Ну, да. Не ты же…

— Если бы надо — вызвался бы и я, — ответил Ральф. — Но, как ты понимаешь, от живого меня толку больше, чем от мёртвого.

Это точно. Обычный призрак, невидимый для живых существ и не имеющий никаких магических навыков, будет бесполезен; я надеялся на то, что мои способности — или хотя бы их часть — окажется при мне.

Ха. Чего бояться? Я ни капельки не боюсь! Если уж на то пошло, то я уже проворачивал этот фокус, целых три раза!.. Ага. На пять минут и под присмотром Виссариона. Помню, как он тогда сказал — «Фокус на крайний случай, когда не останется других вариантов».

Ведь… он говорил о себе. Именно так он «воровал» души из других миров, ища себе ученика. Именно так он хотел сбежать сам — умереть, чтобы душа преодолела барьер закрытого мира…

У него это в итоге сработало. Так почему же должно не сработать у меня?

Минуты шли; мы молчали. Призрак чуть покачивался у земли, но теперь в его подрагивающих движениях мне виделось какое-то предвкушение.

— Ладно, — определился я. — Пора. Ты готов?

Призрак колыхнулся чуть сильнее. О, ему не терпелось!..

Не то, чтобы я доверял ему. В конце концов, я его не знал. Вот только, во-первых, дух предупреждён — это всё не более, чем на сутки, потом его банально выкинет. А во-вторых… Сенату даны чёткие инструкции. На тот случай, если дух решит поиграть в своеволие.

А уж Сенат сумеет положительно повлиять на хулигана.

— Значит, готов, — я усмехнулся. — Тогда внимательнее. Лови момент!.. Миг перехода будет очень коротким; пропустишь — навсегда упустишь свой шанс, а я могу умереть.

— Смерть, — выдохнул дух. — Вы, живые, так её боитесь…

— Кто как, — ответил я. — Не то, чтобы я её сильно боялся. Просто смерть… это конец. Никаких новых возможностей, никаких перспектив. Конец пути и стагнация. Тогда как жизнь — постоянное развитие и изменение. Впрочем, ты это и сам знаешь, не так ли?

— Знаю, — печально покачнувшись, согласился призрак.

Ха. Иронично, что сейчас именно смерть для меня — новая возможность.

Я закрыл глаза. Выйти из тела несложно — для этого нужно всего лишь забыть, что оно у тебя есть. Это как… осознать, что ты спишь, находясь во сне. Или как не думать о розовом бегемоте. Кажется невозможным, пока пытаешься этому научиться, но если один раз у тебя вышло — дальше будет получаться всё лучше и лучше, пока, наконец, ты не начнёшь делать это на автомате.

Я делал это всего три раза в жизни. Довольно давно, если вдуматься. Но отчего-то сейчас я пребывал в уверенности, что всё получится.

Душа отделяется от тела — капля за каплей, нерв за нервом. Если у души есть нервы, конечно же. Есть, скорее всего — ведь чем-то же душа нервничает.

Ха. Думать обо всяких глупостях помогает — забываешь об основных мыслях; забываешь о страхе, тихом и подспудном.

Становится легче. Хочется прибавить «становится легче дышать», но нет — наоборот, дыхание тяготит тебя всё меньше и меньше. Оно не нужно душе, а тело… уже почти не касается тебя. Только где-то краешком, на периферии.

Чувство лёгкости достигает своего пика; тебя бросает в странное чувство. В языке смертных людей нет слова, чтобы его описать — как нет и самого такого понятия — поэтому проще назвать его одновременно зудом, жаром, холодком и окрылением.

Мир вокруг теряет чёткость. Там, где только что были фигуры сидящих рядом людей — Юнджи, Эмбер, Ральфа — возникает что-то смутное, видимое как сквозь толщу воды. Зато призрак уже не призрак, а вполне себе материальная фигура. Не очень человеческая, правда — слишком много времени прошло с момента его смерти. Но предвкушение на лице, нетерпение и недоверие — самые настоящие, знакомые и земные.

— Готов? — я гляжу на того, кто должен меня заменить. — Осталось немного.

Дух отцепляется от тела… И становится невесомым, точно погружаясь во что-то холодное и вязкое.

— Пошёл! — командую я. — Не тормози!

Дух напротив устремляется вперёд. Войти в пустующее тело — куда легче, чем покинуть его; разумеется, если тело пустует недавно, если мозг ещё не успел умереть. Тело с лицом Артура Готфрида (ударение, конечно же, на «а») широко распахивает глаза и делает глубокий, резкий вдох. Как человек, который не дышал уже прорву времени и теперь хочет надышаться впрок, наслаждаясь этим прекрасным чувством.

Я смотрю на всё это со стороны, чуть колыхаясь. Смотрю и понимаю, что границы Тумана — как и любые другие материальные границы — больше не держат меня.

Пора в путь.

Сработало.

Мир вокруг меня уже не был… материальным. То, что удерживало меня внутри области Тумана, теперь не имело надо мной власти. Величайшая загадка Человечества — что находится по ту сторону смерти — вот-вот готова была открыться передо мной.

Чувствовал ли я некий внутренний трепет, стоя пороге разгадки? Конечно же, да.

Я изучал смерть долгие годы. Я возвращал в мир живых души, поднимал бессловесные тела. Я даже, собственно, этот самый фокус проворачивал… но в те разы моя душа не успевала уйти далеко.

Поэтому Тот Свет мне предстояло увидеть впервые. Разумеется, я нервничал, тем более, что игра со смертью — всегда рискованно. Чуть что пойдёт не так — и… я уже не вернусь обратно.

Вокруг меня сверкала белизна, но это было не то же самое, что бледное марево Тумана. Это был и не Свет, о котором рассказывают в легендах. Это было… отсутствие. Всего материального. Вязкое, как полузастывший цемент, не желающее тебя отпускать. Пустота, возведённая в абсолют.

Досюда я ещё доходил во время прошлых опытов. Но дальше… дальше должно было открыться что-то совсем иное.

Я знал, что задача моя проста — если так можно назвать попытку умереть и воскреснуть. Пройти через Посмертие и выйти в мир живых. Дальше… подать знак своим. Я уже знал, как именно сделаю это.

А после вернуться тем же путём, что и явился.

Пустота свистела вокруг меня. Могло показаться, что это я лечу куда-то, но нет: здесь не было понятия пространства, а если и было — то совершенно чуждое, непохожее ни на что земное. Это не я летел — это Тот Свет двигался, пока я оставался неподвижен.

Медленно, постепенно я начинал осознавать, что Пустота не пуста. Вокруг меня был… кто-то. Чужое присутствие ощущалось скорее подсознанием, чем явно.

— Готфрид.

Ого. Меня тут даже знают по имени! Честно говоря, не ожидал.

— Я здесь, — спокойно отозвался я. — А кто меня спрашивает?

— Готфрид, — произнёс уже другой голос и, кажется, с другой стороны. Если здесь вообще есть сторона, а не просто мой разум до сих пор использует привычные ему образы.

— Знаете, — заметил я, — не люблю, когда со мной говорят из тени, не представившись. Может, выйдете уже?

— Мы выйдем, — подтвердил первый голос. — Мы ждали тебя.

— Давно ждали, — добавил второй.

Даже так?

— Ну, — я пожал плечами — или, точнее, моё сознание сделало вид, что пожимает несуществующими плечами, — тогда вас не очень обрадует новость, что я здесь временно. Заскочил по пути.

Молчание. Кажется, такое заявление заставило задуматься моих собеседников.

— Ты самоуверен, — заметил первый голос.

— Имею право.

— Возможно, — не стал спорить второй. — Но иногда такая самоуверенность переходит все пределы.

Белизна пустоты медленно гасла, открывая моему взору тёмный замковый коридор. Каким-то шестым чувством я вдруг ясно осознал, что ничего этого не существует на самом деле, Пустота всё так же абсолютна — а любые образы берутся из моего сознания.