Чёрная кожа, как у сгнившей мумии, пустые провалы глаз, ощеренный рот. Так выглядят люди, попавшие в эпицентр выброса скверны. Так выглядели бы все трое, если бы я не успел защитить их.

— Ты не ответил на вопрос, — повторил Рубан. — С чего ты взял, что на этот раз сможешь не облажаться?

— Ни с чего, — пожал я плечами, продолжая быстро и спокойно чеканить шаг по холодному асфальтному покрытию. — Но, по крайней мере, теперь кое-что встало на свои места. Я знаю, кто наш враг, и знаю, откуда ждать удара. Теперь можно не рыскать в потёмках, а действовать целенаправленно — чтобы остановить его раз и навсегда.

Война?

В памяти сидящего в офисном кресле молодого парня это слово вызывала разве что бесконечную вереницу кинолент о бессмертном подвиге.

Республика пострадала в последней войне куда больше Империи. По сути, огромная страна выросла из руин, практически в каждой семье были свои военные воспоминания, тусклые фотокарточки и истории о не вернувшихся домой. Поэтому та война и представлялась чем-то священным, саркальным…

Вот только последние поколения никогда её не видели вживую. Какой она будет? Как сильно станет отличаться от прошлой, будет более или менее кровавой?

— Всё должно было начаться буквально через несколько часов, — мужчина за сорок с короткой стрижкой и седоватыми висками, говорил очень, очень устало. — Наступление было уже, по сути, решённым делом.

— Погодите, — нахмурился парень. — Альянс Пяти очистился от скверны меньше недели назад. Вы умудрились за это время не только принять решение о войне, но и всё подготовить?

— Разве это не очевидно? — хмыкнул офицер КОБР. — Мы всегда были готовы, уже много десятилетий. Каждый день, в любой момент. Республика поколениями жила в готовности.

Он кивнул на календарь, где сегодняшнее число было обведено красным кружком.

— И в самый последний момент, когда эта готовность почти превратилась в свершённое действие… всё меняется.

Привычная проблема.

Парень задержал взгляд на календаре. Фирменный календарь КОБР был сделан так, чтобы вызывать у служащих чувство патриотизма — картинки с пейзажами Родины, мирными людьми. Довольно грубая идея… но исполнение красивое. Текущая картинка изображала небольшую осеннюю рощицу и частично занесённый жёлтыми листьями памятник — один из множества мемориалов погибшим в Великой Войне.

Сегодняшний день должен быть стать началом новой войны. Эта дата отмечена красным не только здесь, но ещё и в сотнях кабинетах. А вот простые люди не знали ничего.

— Возвращение Императора — кем бы он ни был, — продолжал офицер, — спутало наши карты. Но, разумеется, не так сильно, как огромная вспышка скверны, разлившаяся над Империей несколько часов назад.

Он продемонстрировал на развёрнутом ноутбуке несколько кадров чёрного пейзажа с мёртвой природой.

— Это снимки, сделанные нашими людьми… там.

— Так ваше наступление накрылось? — поднял бровь юноша.

— Не будь ребёнком, — офицер хмуро поглядел на него. — Оно просто приобрело иную форму. Война уже началась, и сейчас нужно лишь привычно менять тактику на ходу.

Парень покачал головой.

— Я бы поспорил насчёт того, что не работаю на КОБР, но это ведь бесполезно, не так ли? Вы всё равно настоите на своём?

— Ты работаешь на КОБР, — кивнул офицер. — Положение военного времени, а ты здоровый мужчина в призывном возрасте, чьи таланты должны послужить стране. Ты же не думаешь, что мы нападаем на Империю из агрессии?

Он вздохнул.

— Мы просто наносим удар первыми, берём инициативу. И, знаешь, очень не хочется, чтобы произошедшее у них случилось и у нас.

— Ладно, — поморщился парень. — Может, перейдём к конкретному? Что от меня треубется?

Вместо ответа офицер включил на экране изображение. Молодой паренёк, его ровесник.

— Это же его вчера крутили по телевизору полдня? — парень снова вскинул бровь. — Марк Ротт, кажется?

— Он самый, — согласился офицер. — Наши источники, близкие к достоверным, утверждают, что он… своего рода бессмертный. Звучит дико, но мы оба знаем, что в жизни бывает всякое?

Парень коротко кивнул.

— Кроме того, имеются основания предполагать, что именно Марк Ротт причастен и к исчезновению скверны в Альянсе Пяти, и к событиям последних суток.

— Говоря другими словами, — заключил Иван Свердлов, окидывая Марка Ротта на фото оценивающим взглядом, — против этого бессмертного вам нужен другой… свой собственный бессмертный.

Герберт Шраут, не отрываясь, смотрел на лицо своего внука. Шестнадцатилетний Герман спал. Худое, бледное лицо юноши было повёрнуто против света, и это заставляло тени обострять и без того угловатые черты. Дыхание было ровным и тихим — слишком тихим для его возраста.

Как же он изменился за последние недели. Как ослаб и исхудал.

Эта мысль обожгла старика мучительной болью. Как всё… неправильно.

На его собственном сыне природа уж точно отдохнула. Грант не был ни хорошим управленцем, ни умным аналитиком. Жёнушку себе он тоже выбрал на свой вкус, да и понимание аристократического достоинства у них тоже было… своеобразным. Пафоса и самомнения хоть отбавляй, зато чего-то по-настоящему достойного нет и не предвидится.

Именно потому Герберт с удвоенным волнением следил за тем, кто вырастает из его внуков. Не вмешивался, когда Грант с Варварой третировали маленькую Валентину — уж лучше пусть выработает характер, чем станет копией матери. Наблюдал, как Герман предпочитает вначале играм, а затем молодёжным тусовкам тренировки по магии. Надеялся, что хотя бы в этом поколении найдёт достойную смену, на чьи плечи и сможет возложить ответственность за страну и род Шраутов.

И вот он здесь. Внук, некогда талантливый, умный и активный паренёк с большими планами на эту жизнь — стремительно угасает от неизлечимой болезни. За последние три дня он почти не вставал. Угасает, полностью осознавая происходящее с ним. А Валентина — серьёзная, собранная, действительно из той породы, что могла бы управлять страной…

Её — как и других упавших — не обнаружили до сих пор. Успели найти только обломки вертолёта с изломанным телом мёртвой Дюбуа. Будь у него хотя бы два часа на прочёсывание леса, нашли бы и остальных; в конце концов, это был лишь вопрос времени…

Император не дал ему этого времени.

Чёртова нежить. Шраут покачал головой, медленно и беззвучно направляя инвалидное кресло вон из комнаты. Люций смешал все планы — одним своим появлением.

Это… были смешанные чувства. Как и все, кто видел Печать, Шраут понимал, что Люций имеет право на правление, на то, чтобы свернуть поиски его внучки, вызвать в город его самого и всех его людей и промурыжить всю ночь, вникая в текущую ситуацию, требуя ответов на тысячи вопросов.

В то же время, Шраут понимал и то, что Люций — вовсе не тот человек, которого он когда-то знал и который изменил его собственную судьбу. В конце концов, Шраут видел и то, что происходило в мемориале.

Старый Люций, прежний Люций, его лучший друг, был настоящим Императором, мудрым и терпеливым. Он бы не оторвал его от спасения наследницы. Он бы… говорил иначе. Спрашивал иначе. Просто вёл бы себя — совсем не так, как то существо, которое вызвало его.

И которое, при всём при том, являлось никем иным, как Люцием.

И вот теперь уже утро, его внук умирает, его внучка пропала без вести, а страну ждёт неизвестно что. Неправильно. Несправедливо.

Именно с такими мыслями старик въехал в столовую. Грант и Варвара уже были здесь, но Герберт не удостоил их и взглядом — его глаза скользили сейчас по большой, старой фотографии на стене.

Он — молодой, загорелый, здоровый. И Люций. Они стоят в обнимку, на лицах улыбки. Друзья навеки, соратники с большими планами!.. Весь мир впереди и все дороги открыты.

— Папа?