Молодые люди нервно переглянулись.

— Это конечно чудесно, но никто не помнит что мы такое пили?

В отличие от прошлого пробуждения, перед моими глазами находилось не яркое звездное небо, а куда менее романтичный обшарпанный потолок старой квартиры. Голова разрывалась от головной боли, я не понимал, где нахожусь, и первое время даже не мог вспомнить, как сюда вообще попал. Однако, чем дольше лежал на старом пыльном матрасе, пытаясь прийти в себя, тем более цельные в голову лезли воспоминания.

Странный взгляд от Родиона, быстрый взмах палкой, неудачная попытка поставить блок, резкая жгучая боль, что разносится по голове, и потеря сознания с так хорошо знакомым мне потемнением в глазах.

И… вот я здесь. Где здесь? На какой-то старой кровати, заботливо укрытый прелым одеялом. Большая мягкая подушка упиралась в затылок, напоминая о доме. Хотелось полностью уткнуться в нее головой и не думать, уснуть, забыться. Проблемы где-то там, а сейчас все хорошо — усни…

Я зевнул и медленно закрыл глаза, в попытке вновь окунуться в блаженство сна, однако… с каждой секундой темнота опущенных век становилась все тяжелее и неуютнее. Тишина и спокойствие не помогали мне забыться, наоборот, они призывали фантомов прошлого, шептали о неизведанности будущего и усугубляли обреченность настоящего.

Сон, который, казалось, должен был накрыть с секунды на секунду, отступил под странным ощущением в груди. Внутри роилось беспокойство, жгучий дискомфорт, раздражение, а главное мысль о том, что я не должен быть здесь. У меня нет права на отдых. Нужно что-то делать, срочно, или я просто сойду с ума. Нужно помочь отцу, затем вернуться в город, оторвать голову Рэму и обоим дядям. Вернуть себе клан, разобраться с УБИ… с Локками, с Элизой. От осознания всего, что я наворотил под Сдвигом начала болеть голова.

Нужно занять себя чем-то, как тогда, с палками. Во время боя с Родионом я не думал ни о чем, кроме ритмичного стука дерева о дерево. Родион… где этот старый хрыч?

В конечном итоге поток болезненных образов вытеснил из меня сонливость. Я резко распахнул глаза и осмотрел темное помещение.

Бедно обставленная комнатушка пахла сыростью. Если бы не толстый слой пыли на всем, что меня окружало, можно было бы даже назвать её убранной.

Я глубоко вдохнул, чтобы немного успокоиться и приподнялся на кровати.

Архаичного вида стенка с прозрачными хрустальными сервизами, ярко-красный тонкий ковер на полу и рыжий потресканый стул возле письменного стола с компьютером — вот и всё, что влезло в этот тесный уголок квартиры.

Не будь здесь небольших вкраплений текущего столетия, вроде того же компа, можно было бы подумать, что я попал на съемки документального сериала про времена молодости моего отца. Ремонт в этом месте не делали очень давно.

Только чудом не отклеившиеся со стен обои с уродливыми цветочными узорами, на стенах перемежались с каким-то медалями и грамотами. Комната явно принадлежала парню. Синие боксерские перчатки у входа, большая спортивная сумка у окна с торчащими из неё кедами, и календарь-постер с персонажем одной известной видеоигры. Судя по дате на нем, следить за числами и днями недели здесь перестали чуть больше года назад.

Место казалось застывшим во времени. Я опустил голову обратно на подушку и удивленно обнаружил, что вся левая сторона лица до сих пор болит. Хорошо, в этот раз меня хотя бы снова не убили… а значит, я понятия не имею сколько провел в отключке.

Сделав небольшое усилие, я поднялся со скрипучей кровати и подошел к спрятанному за золотистой занавеской окну и отодвинул её. Передо мной показался заливающийся холодным рассветом серый город. Квартира находилась довольно высоко, этаж восьмой-девятый, не ниже. Никаких парков или лесов из окна видно не было, только одинаковые многоэтажные дома и пустые детские площадки. А значит, мы на приличном расстоянии от железнодорожных путей, которые я имел честь прочесать лицом.

Хорошо. Родиона не слышно, но, полагаю, он где-то недалеко.

Дверь, что находилась рядом с изголовьем кровати, скрипела не хуже кровати. Я толкнул её и вышел в темный, обклеенный все теми же уродливыми обоями коридор — на его противоположном конце, судя по всему, находилась кухня. И оттуда доносились звуки — полагаю, это старик занят готовкой.

Однако не успел я сделать и три шага, как замер на месте.

— Сынок, — донеслось оттуда, — Где ты есть? Остывает!

Голос женский.

Это еще что? Социальное жилье посреди мертвого города? Подселил к кому-то нахлебником? Впрочем, уже ничему не удивлюсь, после того, что пережил.

— Так, — женский голос стал громче, — я тебя слышу! Бегом к столу!

Я подошел к двери. Честно говоря, я понятия не имел как правильнее будет поступить, но любопытство заставило меня заглянуть внутрь.

— Сынок? Где ты есть? Остывает!

— Здравствуйте… — я осекся, так и не успев ответить, что я — не ее сын, и сделал пару шагов внутрь. В нос тут же ударил отвратительный сладковатый запах гнили.

Увы, даже пара шагов это чересчур далеко, как для того, что я увидел.

Справа, у стены, спиной ко мне стояла тучная женщина, что всё звала кого-то к трапезе, громка нарезая нечто на столе тесаком для рубки.

К горлу подступил комок.

— Я, похоже, не по адресу.

— Бегом к столу! — она подняла руку от вида которой мне стало дурно. Все пальцы были криво отрублены, из них стекала густая темно-алая жижа, которая мерзко брызнула на пол, когда женщина указала куда-то влево.

Я нахмурился. Несмотря на внешний вид, в ней не чувствовалось откровенной угрозы. Она скорее походила на сумасшедшую, я перевел взгляд. Справа от женщины, рядом с раковиной, лежал серый отбивной молоток.

— Хорошо, только руки помою, — произнес я, приложив все усилия к тому, чтобы голос звучал естественно.

— Умница! Молодец! — она похвалила меня с какой-то странной радостью.

Я встряхнул головой. Пока она еще не начала вести себя агрессивно, лучше бы мне добраться до этого молотка.

Я почти дошел, но так и не успел взять оружие. Женщина в одно уверенное движение схватила металлический молоток и принялась лупить им по дощечке, судя по движениям весь этот процесс был заучен ею до автоматизма. Новый ракурс позволил мне увидеть, что именно она там готовит. Хозяйка стучала по своим же отрезанным пальцам, превращая их в мягкое, кровавое месиво.

Отличные отбивные, мать его.

Я поднял взгляд на ее лицо. На вид около пятидесяти, кожа желто-зеленого оттенка, а глаза заплыли чем-то коричневым. Очевидно, что она… представляет из себя нечто иное, чем просто городскую сумасшедшую.

— Сынок! — её голос был до жути нормальным.

— Сейчас-сейчас, — мой голос дрожал, но не от страха — от шока. Я впервые заглянул в раковину. Вместо ожидаемой грязной посуды, она была завалена горами отрубленных пальцев и их ошметков. Они выглядели практически идентично и однозначно принадлежали одному человеку. Мда-а.

Я принялся делать вид, что усердно мою руки, хотя воды в кране, разумеется, не было. Все, что мне оставалось — это тереть сухие руки друг о друга, слушая методичный стук молотка и около минуты пытаясь осмыслить происходящее. Главное — не смотреть в раковину.

В какой-то момент женщина положила молоток, достала тарелку и переложила на нее с дощечки получившееся «пюре». Затем молча развернулась и пошла куда-то в другую часть кухни.

— Вот, сейчас еще салат нарежу! — восхитительно. Тоже из пальцев, надо полагать?

Примерно в этот момент до меня начало доходить, что она говорит, в общем-то, не со мной. Я проследил за женщиной взглядом и впервые увидел то, что было скрыто за дверью слева — её настоящего сына.

Это был до невозможного толстый парень, вся грудь которого была измазана целым спектром каких-то жидкостей. Он не мог говорить, а лишь бессильно дергал заплывшими жиром конечностями, сидя на кресле. Его размеры были столь объемны, что он вряд ли смог бы подняться сам, даже если бы захотел. Ноги также распухли и налились синим цветом, то ли от вздутых вен, то ли от того, что добраться до них было в принципе проблемной задачей для крови.