— Мы же говорили, Готфрид, — подтвердил один из проводников. — Мы долго ждали.

Махнув рукой, я повернулся к Смерти.

— Собственно, вот. Я убедил тебя в том, что раз Виссарион раз за разом нарушает правила, то и на него они тоже могут не действовать.

В каком-то смысле… да. Виссарион был убит словами. А то, что эти слова — вовсе не «Омае вам о шиндейру»… детали.

Именно так я всю жизнь и действовал. Сила была полезным дополнением, от которого грех отказываться, но настоящие свершения достигаются умом. Не мускулами, а логикой; не в бою, а в разговоре. Солдат на поле боя может проявить чудеса силы, отваги и ловкости, но История всё равно запомнит не его, а полководца, в голове которого родился план сражения.

Да, именно так всё и было. Я всего лишь убедил Смерть в том, что Виссариону пора умирать. И… это сработало.

Не могу сказать, что это было легко. Для начала — я почти месяц искал способ связаться с сущностью. Доказательства того, что она не миф, я нашёл уже давным-давно, но вот разговор… туда не позвонишь по телефону и не свяжешься через Интернет.

По счастью, некромантия всегда была моей любимой дисциплиной из тех, что преподавал Виссарион. Настолько, что я не остановился на его уроках — довольно ленивых — и изучил самостоятельно все трактаты, какие нашёл в замке, а затем и в других местах этого мира.

Впрочем, последней ступенью на пути к смерти Виссариона стало не это, а… спор.

— А мы тогда неплохо провели время, я? — я вновь улыбнулся, поглядев на Смерть.

Три дня. Три дня перебора вариантов. Смерть не спорила — она просто говорила «нет», и ты искал новый довод, новые слова, чтобы убедить её. В какой-то момент мне даже начало казаться, что ничего не выйдет…

— Ты меня убедил, — кивнула Смерть. — Редко кому удавалось изменить моё мнение, но ты сумел сделать это и убедил меня в том, что душа Виссариона должна принадлежать мне. Ровно в полдень следующего дня я забрала его.

Пауза. Я хотел было вставить очередную колкость, но… промолчал. Всё-таки Смерть есть Смерть, и даже если ты всем поведением демонстрируешь то, как сильно тебе не страшен серый волк, иногда всё же лучше не переходить определённые границы.

— Так почему же она сейчас не у меня? — Смерть уставилась на меня дырами Пустоты.

Я пожал плечами.

— Потому что… ты не смогла его удержать?

— Хочешь сказать, я слишком слаба? — Смерть чуть привстала.

— Хочу сказать, что Виссарион слишком силён, — отозвался я. — В конце концов, разве ты не можешь повторить фокус и вновь забрать его себе в любой момент, в какой только пожелаешь?

— Он снова сбежит, — ответила Смерть после короткой паузы. — Я пыталась. Дважды. Это не работает.

— Так в чём же дело? — удивился я. — Ты хочешь, чтобы я — смертный — сделал то, что не получается у тебя?

— Нет, — глаза Смерти вперились мне прямо в лицо. — Я уже сказала. Душа Виссариона не досталась меня, и я чувствую себя обделённой. Я хочу возместить ущерб.

Ох. Не нравится мне, куда всё идёт.

— Поэтому ты остаёшься здесь.

Ну, вот и прозвучал приговор. Высший Судья сказал своё последнее слово, не подлежащее обжалованию, секретарь заверил протокол, и вообще — оставь надежду, всяк сюда входящий…

А, стоп. Что это я. Сдаваться? Да ни в жизни. И не в смерти.

— С чего это? — собрав в кулак всю наглость, какую я только смог в себе найти, я взглянул в ответ, в лицо Смерти. — На всё нужна причина. Одного желания недостаточно, даже тебе. Особенно тебе!

— Ты и так должен был быть моим, — проговорил мёртвый голос.

Ну, я ждал этой реплики. Пока всё предсказуемо.

— Вот как? — я продолжал смотреть, не отводя взгляда. — Говоришь, Артур Готфрид должен был умереть двадцать лет назад?

— Да.

— Он умер двадцать лет назад, — объявил я. — Тот Артур Готфрид, которым я был когда-то. Сама видишь, — я кивнул на две фигуры, до сих пор маячащие у меня за спиной, — того Готфрида больше нет. То тело сгнило и было восстановлено с нуля, а душа изменилась настолько, что я не узнал себя прежнего, встретив его здесь.

— Софистика, — отрезала Смерть. — Прогресс — это не смерть. Изменения — не смерть. Ты не был мёртв; ты был похищен у меня, Артур Готфрид.

Не сработало. Ну, да, ну, да — тогда тоже не с первого раза получилось. Вот только… теперь у меня нету трёх дней в запасе, чтобы переспорить упрямую сверхсущность. Не вернусь в родное тело за сутки — и возвращаться будет банально некуда. Сумею я сознать новое тело с нуля во второй раз, или нет?.. Кто его знает.

— Ладно, — легко согласился я. Если довод не сработал — не стоит цепляться за него; лучше поискать что-то новое. — А как насчёт демонов?

— А что насчёт демонов? — голос Смерти был ровным, без капли интереса. Эта тварь верила только в логику… и в своё право вершить то, что она сочтёт нужным.

— Демоны, — кивнул я. — Виссарион увёл у тебя много душ, но демоны крадут в разы больше. Каждый, кто попадает не сюда, в Пустоту, а к ним в Лимб — все эти души украдены у тебя!

— Нет, — отрезала Смерть. — Души, попадающие в Лимб, принадлежат Лимбу. Они изначально не принадлежали мне. А душа Виссариона — моя, и ты сам меня в этом убедил.

Она чуть шевельнулась, будто становясь больше, ближе… освязаемей.

— И ты — мой, Артур Готфрид.

Задачка. Я почесал в затылке. Разумеется, у меня сейчас не было ни затылка, ни руки, чтобы ей почесать, но я отчего-то чувствовал потребность в этом максимально живом, материальном жесте. Может быть… показать Смерти что-то?

— То есть, тебя не волнуют целые миры душ, виновных и невинных, которые могли бы стать твоими…

— Если ты прошёл мимо закопанного клада, Артур Готфрид, — отозвалась Смерть язвительным голосом, — а кто-то другой не прошёл, а обнаружил и выкопал — значит ли это, что он украл его у тебя?

О. Мы снова можем в сарказм. Узнаю Смерть такой, какой она была во время того спора! Кажется, это даже доставляет удовольствие, разбавляя скуку веков. Собственно, если бы не доставляло — она бы и спорить со мной не стала.

Я щёлкнул пальцами.

— Повтори-ка это ещё раз. Тебя совершенно не волнуют души, которые демоны забирают себе…

— Демоны мне не принадлежат, — подтвердила Смерть. — Лимб не принадлежит мне. И души, забранные в Лимб — тоже не мои и моими никогда уже не будут.

Моя улыбка стала шире. Конечно, самолюбие от такого довода слегка пострадает, но…

— Заметь, ты это сказала, — я хмыкнул. — Сама.

— Что ты имеешь в виду, Артур Готфрид?

Смерть ещё не поняла, что попалась в мою логическую ловушку.

— Во мне живёт Тьма, — я продолжал смотреть на неё. — Много Тьмы. Возможно, кое-что останется навсегда, и я так и не сумею это изгнать. Да и в Лимбе я бывал тоже, знаешь ли.

— Хочешь сказать, что ты…

Ох. Это тяжелее произнести вслух, чем мне казалось.

— Демон, — заметил я. — Технически! И лишь отчасти. Но да.

Демонические ублюдки ещё заплатят за мой позор. Сразу после того, как я выберусь отсюда, позабочусь о куполе из Тумана и расстрою их планы по покорению Земли.

Молчание длилось долго — минуты две. Или нет? Время в пустоте текло совсем иначе; снаружи могло пройти полчаса или три года.

Наконец, Смерть заговорила.

— Ты прав, Артур Готфрид.

— Вот видишь, — я улыбнулся.

— Тебе здесь не место.

Я развёл руками. Ну разве я не был всего лишь предельно логичен?

— Ты уйдёшь из Пустоты обратно в мир живых.

Моя улыбка стала шире.

— И больше никогда не вернёшься сюда.

А?

По голосу Смерти я чувствовал какой-то подвох, но пары секунд было мало, чтобы понять, в чём он заключается.

— Хочешь сказать, я теперь бессмертен?.. — наивно вопросил я.

— Нет, — отрезало сверхсущество. — Когда ты умрёшь, ты попадёшь туда, где тебе место. В Лимб, которому ты теперь принадлежишь. Отныне и навеки.

Стоп, что?!! А может, лучше было остаться мёртвым и тихо пребывать в Пустоте, вспоминая былые дни? Я чувствовал, что обыграл себя сам; хотелось что-то возразить, но слова не шли на ум — а кабинет Виссариона уже начинал блекнуть, превращаясь во что-то иное, материальное.