— Я, между прочим, навёл кое-какие справки… Ну как я? Начальник лаборатории, куда меня сослали, — продолжил болтать, чтобы отвлечься хотя бы звуком собственного голоса. — Мы узнали, что ты увёл из того дома, где меня спас. Письмо одного из немецких офицеров, который отвечал за перевозку Янтарной комнаты. Вот только я не пойму, на кой оно тебе сдалось? Там же никаких наводок нет! Нам хозяин письма предоставил одну из копий. Личная переписка. Или ты надеялся, что в структуре бумаги что-то спрятано? Так это письмо уже с десяток раз перепроверяли, так что нет.

И вновь на лице Глагола полное безразличие. Не хотел бы я против него садиться за карточный стол. А вот меня уже понесло:

— Кроме того, насколько мне известно, от города, выдавшего заказ, тебе достался небольшой фрагмент оригинальной Янтарной комнаты. Это я ещё могу понять… Хотя тоже бесполезно — поисковые способности и на большие фрагменты не реагировали. Слишком старая Вера, её перекрывает множество свежих действий. Но ведь есть ещё один элемент, тот, что ты украл у Жнецов Веры, когда Критики на них устроили облаву… — вот тут бровь у собеседника дрогнула. Едва уловимо. На грани бреда, но решил ухватиться за это. — Да, я видел это. Почти из первых рядов. Красиво сработано. Попасть в плен Жнецов, чтобы после выкрасть артефакт, а Критиков использовать как прикрытие и отвлечение. А изящный дебют твоей змейки…

— Брауни, — раскололо поток моей речи короткое замечание Глагола.

— Прости, что? — растерялся я, чуть не поскользнувшись на гладкой поверхности.

— Мою питомицу зовут Брауни. Относись к ней уважительно. Иначе убью, обещаю, — спич был настолько же лаконичен, насколько и безэмоционален. И я не мог понять, была ли эта шутка? Хотя, разбирая стиль общения Глагола, думаю, что нет. Тем более и Система вывела сообщение об этом.

Сама же змейка отреагировала на это лишь лёгким поворотом головы и взмахом хвоста, словно призывая не отвлекаться на всякие глупости.

— Безусловно, — я улыбнулся, хотя получилось фальшиво. — Брауни была великолепна. Хотя вот тут мне уже не удалось узнать, что же так нужно было всем? Не расскажешь? Наверняка же это часть очень интересной головоломки! Возможно, я даже смогу помочь? Думаю, некоторые части пазла находятся у Критиков, и если мы договоримся о цене…

Я болтал, но это уже мало помогало — дошёл до того, что начал видеть тени. Эти тени были словно спрятаны в глубинах зеркал между двумя реальностями. Откуда-то я знал, что именно эти тени — те, кто не дают нам пройти в зеркальный мир. И их это гнетёт. Они не хотят быть марионетками. Они не хотят находиться в плену. И если в реальность им не пробиться, то один мой взгляд — это уже возможность. Вот только для чего, я пока боялся даже предположить.

— Ты изрядно выбесил как Критиков, так и Жнецов Веры. У последних на тебя явно большой зуб. Сначала они лезут к тебе. Потом ты к ним. У меня возникло чувство, что это уже почти личная война.

— Приготовься, сейчас мы войдём в треснувшую часть. Через две минуты выход в Аномальных пустошах.

Шикарно. Просто фантастически. Локация для спасения чуть ли не хуже, чем потенциальная ловушка. Лезть в заражённые Верой места, которые остались с Чёрного месяца… я даже почти не удивлён. Готов поклясться, следующей нашей целью станет какой-нибудь культовый центр — нужно ведь повышать уровень самоубийственности.

Но то, что смертельных опасностей мне хватит и тут, стало ясно уже спустя полминуты, когда по округе разнёсся мелодичный звон стекла, которое давно разбилось, и теперь осколки хрустят под давлением чьих-то незримых шагов.

— Так и должно быть? Ты вроде бы говорил, что местные поприветствуют нас только через час. Я ещё не готов к встрече, приветственную речь не отработал, марафет не навёл, — не выдержав, зашептал я, невольно пытаясь не выделяться, а также стараясь определить, откуда исходит звук хруста, чтобы оказаться от него как можно дальше.

— Это гости из пустошей: стая осколков вышла на след. И хорошо, если просто стая, которой не руководят искажения, — это были не столько пояснения, сколько мысли вслух, результатом которых стало решение: — Выходим сейчас, я вижу подходящее место.

Ну хоть раз мы не прём навстречу опасности, а благоразумно от неё убегаем — у меня нет ни малейшего желания узнавать, что это за «стая осколков» и тем более «искажения», управляющие ими. Хотя и вылезать в Пустоши тоже не хотелось. Очень.

Порефлексировать мне, однако, не дали: Глагол сказал — Глагол сделал. Схватив за плечо, он буквально швырнул меня в одно из ближайших зеркал, так что я едва успел прикрыть лицо руками в момент, когда зеркало распадалось на осколки.

Я оказался на другой стороне и, упав на землю, прокатился не меньше метра по инерции. Рывком начал подниматься, но замер в стойке на коленях — я ничего не видел. Нет, уважаемый читатель, я не ослеп. И даже не оказался в кромешной тьме, хотя, безусловно, было темно, но меня окружал вполне привычный ночной полумрак. По-настоящему видеть мешал туман. Густой. Плотный. Тяжёлый. Невозможный. Но тем не менее облепивший тело, словно смирительная рубашка, давивший на лёгкие и превращавший всё на расстоянии дальше вытянутой руки в однородную молочную беспросветность. Даже Феникс, приземлившийся мне на плечо, был едва различим.

Это оказалось неожиданно, с учётом того, что я не знал, чего ожидать — информации о пустошах практически не имелось. Все вылазки, даже исследовательские, запретили годы назад. Информации от удалённого наблюдения тоже не имелось — поле Веры искажало снимки камер и даже спутников. Да что там, при переподготовке на Критика я получал информацию времён Чёрного месяца! Про пустоши постарались забыть — чтобы Вера в эти места угасла и местность очистилась.

Поэтому я с таким интересом вглядывался в окружающее пространство, и это принесло результаты. Сначала стал виден свет. Он был тусклым. Он был разрозненным. Он окружал меня ровными рядами с двух сторон. И тут я понял, что вижу свет газовых фонарей. Но некоторые огни выбивались из ровных рядов, сияя за барьером из фонарей огромными святящимися пятнами — то были окна. Стоило мне это понять, как сквозь туман проступили очертания и самих домов. Архитектура прошлых веков в лучших питерских традициях с красивой лепниной и колонами. Это принесло новую порцию ощущений — под ногами у меня находилась неровная булыжная мостовая. А сквозь стерильность тумана пробились ароматы конского навоза и специй из бакалейной лавки.

Тут я наконец различил звук. Невнятный, но ритмичный и звонкий. И он приближался. Я заозирался, пытаясь определить направление и источник. Но звук становился лишь громче. Не выдержав, усилием воли отправил Феникса вверх — разведать. А звук становился всё оглушительней.

Рывок. Меня дёрнуло назад, так что я чуть не упал, а секунду спустя на месте, где стоял, пронеслась двуколка. И глаза лошади горели алым. Взмах же кнута возничего прошел в считаных миллиметрах от моего лица.

— Не верь тому, что видишь, — выдохнул Глагол, что и вытащил меня из-под удара.

И стоило словам прозвучать, как мой иммунитет словно смахнул с глаз пелену, и я понял, что увиденное лишь морок. Хотя вернее всё же сказать — «эхо прошлого», которое я невольно призвал. Из-под фасадов благопристойных домов выглядывали всё те же постройки, только обветшалые и разрушенные многими бомбёжками. Окна все тёмные и выбитые, а если где-то и виднеется огонёк, то от него веет лишь жутью и опасностью. В воздухе тяжёлый смрад запустения и разрухи. А звуки…

Туман вновь нахлынул и окутал нас, отрезав все чувства. Именно он тут властвовал. Это была его территория. И он оказался не рад нас видеть. Система это подтвердила, выдав сообщение:

"Внимание, внешнее воздействие Веры на ментальную и духовную сферу.

Напряжённость: 1,65 РВ".

— Куда теперь? — стараясь не повышать голоса, уточнил я.