Внезапно мы оба рассмеялись.
– Но, по-моему, – вздохнул он, – по-моему, у нас получится. А ты как думаешь?
Я ответила честно, насколько могла:
– А я не знаю. Все как-то… неопределенно. – Это было сильное преуменьшение. – Но я очень, очень этого хочу.
Он кивнул.
– Ну что ж, пожалуй, придется пока довольствоваться этим. Но больше никаких тайн. Мне все равно, что там было у тебя в прошлом. Ты можешь рассказать мне все, Сьюз. Что угодно можешь рассказать.
«ПОХИЩЕННАЯ:
ИСТОРИЯ ЭЛЛИ КАННИНГ»
Документальный фильм
HeldHostage Productions © 2019
Элли Каннинг: запись № 9
А потом появилась еще одна женщина. Позже я узнала, что это мать младшей. Она приходила не каждый день. И всегда на ней были какие-то дикие шмотки.
Ничего друг к другу не подходило. Сначала я думала, что она совсем старая – волосы все седые, – но потом поняла, что ей все-таки еще не девяносто. Но все равно старая.
Другая женщина, та, что помоложе, никогда не проявляла враждебности, а вот эта да. Ну то есть она никогда меня не трогала, ничего такого, но иногда начинала как-то так шипеть сквозь зубы. И такую чушь несла! Боже мой! Просто бред какой-то… Один раз, например, вошла и давай орать, чтобы я оставила его в покое, что он ее, а не мой, так что руки прочь, она не позволит какой-то маленькой потаскушке испортить ей жизнь… А в другой раз подошла и сказала, что у нее голос лучше, чем у меня, что я пою невыразительно, или фальшиво, или как-то там еще, и что я получила эту работу только потому, что трахалась с барабанщиком. Было бы смешно, если бы не было так страшно.
А когда она не была такой сумасшедшей, то было чуть ли даже не страшнее. Пару раз заходила, садилась рядом, держала меня за руку и пела мне. Всякое старье из восьмидесятых. А несколько раз приходила поиграть со мной в трабл – знаете, такая дурацкая игра с кнопкой посередине поля? Обычно во время игры я просто отключалась, но это ее не волновало, а вот если я вдруг брала ее фишку, она просто с катушек слетала. Я старалась поддаваться, чтобы она все время выигрывала, но это не так-то легко было подстроить. Игра-то тупая, просто на везение. В общем, пару раз она просто переворачивала ее, рассыпала фишки и уходила. Да, а иногда она приносила мне поесть – чашку «Фрут лупс». Просто сухие колечки, без ничего. Приходилось притворяться, что они мне нравятся, но они всегда были уже черствые, в горло не лезли.
Эти женщины никогда не приходили вместе. У меня даже было ощущение, что старшая приходит скорее тайком.
Она бывала у меня только днем. Может, когда той, другой, не было дома? И я никогда не говорила с той о ее матери. Не знаю почему, но мне казалось важным держать это в секрете.
Сюзанна: август 2018
– Сюзанна Уэллс, вы арестованы за похищение и незаконное удержание Элиши Бритни Каннинг. Вы имеете право хранить молчание, так как все, что вы скажете, будет использовано в качестве доказательства…
Это было похоже на кошмарный сон, когда на каком-то уровне ты прекрасно понимаешь, что это сон, что все происходящее совершенно абсурдно, но не можешь понять, как это прекратить – что нужно сделать, чтобы проснуться.
Какие-то моменты были странно знакомы: сама фраза – «вы арестованы»; модуляции голоса детектива; то, как мир вокруг меня закачался, то сжимаясь, то расширяясь, то снова сжимаясь, пока я пыталась как-то осознать, что происходит. Все это, каждое слово, каждое действие вызывало чувство, что я оказалась в каком-то ожившем клише. Все было именно таким, словно я играла сцену в фильме, где мне досталась роль несправедливо обвиненной.
А другие моменты были ближе к фарсу. То, как я изо всех сил старалась казаться спокойной, но волновалась, собирая сумку с вещами, – словно в отпуск уезжать готовилась, а потом вдруг накатила волна тошноты, и меня вырвало.
Потом в панике обсуждали, что делать с Мэри: два брата спорили, ехать ли Чипсу со мной в участок или остаться с ней дома, чтобы у меня было одной заботой меньше. Затем сама Мэри решила, что Хэл – на самом деле ее бывший бойфренд времен Лос-Анджелеса и что он должен ей сорок долларов или какие-то там инструменты, которые он якобы украл. Она успокоилась только тогда, когда Чипс пообещал ей рожок мороженого. («С карамельной крошкой?»)
Полицейские терпеливо и вежливо наблюдали за всем этим, а затем сообщили нам, что, хотя Мэри и не арестовывают, они хотят, чтобы та явилась на допрос. Затем Хэл сердито спорил с ними о том, законно ли допрашивать человека, столь явно психически нездорового.
А потом начался сюжет как будто из какого-то криминального сериала. Путь по обледенелому гравию к полицейской машине (слава богу, без наручников). Констебль Мурхауз, стоящая слишком близко, ее пальцы в перчатке, сжимающие мой локоть, ее рука, мягко надавливающая на мою макушку, когда она усаживала меня на заднее сиденье, наклонившись надо мной и пристегивая осторожно, как ребенка.
Была беседа под запись в обшарпанном кабинете, предъявление всех немыслимых, безумных и убийственных доказательств. Хэл, сидящий рядом со мной и периодически перебивающий. Эта сцена казалась целиком взятой из какой-то пьесы, особенно когда я поняла, что идет запись на камеру, что стенограмма разговора будет распечатана и что в конце концов все это представление станет достоянием публики: та часть записи, которая будет обнародована, доказательства, которые будут представлены в суде.
Как и всегда в театре, это была коллективная работа, хотя актерская игра оставалась делом индивидуальным. Реплики инспектора Стрэтфорда были довольно равнодушными, как будто он выучил текст, но не сумел вжиться в роль.
Сама я тоже проявила себя на сцене не лучшим образом. Спектр эмоций выдала ограниченный, и в результате рисунок роли не блистал разнообразием оттенков. Если бы мне дали больше времени на подготовку, возможно, мне удалось бы добиться большего богатства тональных вариаций, но сейчас голос у меня пронзительно звенел на одной ноте от едва сдерживаемой паники. Единственное, что успокаивало, – что после достаточно будет прочитать стенограмму, а не смотреть повтор этого, без сомнения, худшего выступления в моей карьере.
Один только Хэл выступил более или менее прилично. Остроумный, хотя и несколько циничный адвокат защиты, он производил великолепное впечатление и безошибочно чувствовал момент: не терялся, не пережимал с эмоциями. Не обошлось даже без вкраплений тонкого юмора.
– Прежде чем вы продолжите, – начал он с суровым выражением лица, и голос у него был, пожалуй, слишком громким, настойчивым, но не агрессивным, – я хотел бы заявить, что моя клиентка, мисс Уэллс, отрицает все обвинения, выдвинутые против нее, и, более того, находит эти обвинения смехотворными.
– Благодарю вас, мистер Гаскойн. – Стрэтфорд держался нарочито спокойно. – Ваши замечания приняты к сведению. Итак, мисс Уэллс, вы сказали нам, что никогда не встречались с потерпевшей?
Хэл перебил меня прежде, чем я успела заговорить.
– Насколько ей известно, инспектор. Как мы уже указывали, Элли Каннинг выросла в районе, расположенном недалеко от того места, где сама мисс Уэллс жила всего несколько лет назад, поэтому вполне возможно, что у мисс Уэллс были какие-то контакты с мисс Каннинг ранее, даже если она этого и не помнит.
– Благодарю вас, мистер Гаскойн. Я могу продолжать? Мисс Уэллс, вы сказали нам, что никогда не встречались с мисс Каннинг и впервые узнали о произошедшем с ней примерно неделю назад из новостей?
Я взглянула на Хэла. Он кивнул.
– Я… – я запнулась и откашлялась. – Да, все верно. Я не могу быть уверена на сто процентов, но, насколько мне известно, я никогда не встречалась с ней. Ее имя мне совсем не знакомо.
– Значит, вы утверждаете, что она никогда, насколько вам известно, не бывала у вас в доме или на вашем земельном участке на Уош-роуд в то время, когда вы там жили?
