– Боюсь, я не могу сейчас говорить, я вообще-то на школьном мероприятии.

– О, прошу прощения! Я знаю, что вы учитель, но подумала, что в выходные вы ничем таким не заняты.

– Обычно так и бывает. Но я веду одну группу, и сегодня у нас кое-что происходит. Можно, я вам перезвоню?

Она сказала, что можно. Она хотела услышать больше о Рипли – так она сказала своему новому другу, Мартину Перселлу. К своему стыду она почти ничего не знает о том, что имело такое значение для Джейка: студенты, преподаватели, администраторы и просто завсегдатаи той краткой летней сессии. Она хотела услышать все подробности, какие он сможет вспомнить, и как можно скорее. Он окажет ей огромную услугу, если сможет помочь ей.

Более правдивых слов она, возможно, никогда не произносила.

После этого она отпустила его, и он, не тратя времени даром, вознаградил ее старания, донеся ее важнейшее послание до всех, кого оно касалось.

В течение следующих дней к ней стали поступать «запросы» об антологии через контактную форму на ее сайте. Сначала по капле, но вскоре полило как из ведра.

Äîðîãàÿ ìèññèñ Óèёüÿìñ-Áîííåð, Ìàðòèí ïîäåёèёñÿ ñ íàìè Âàøèì âîñõèòèòåёüíûì ïёàíîì îïóáёèêîâàòü ðàáîòû ïðåäàííûõ ó÷åíèêîâ Âàøåãî ïîêîéíîãî ìóæà…

Ïðèâåò, ÿ áûёà â êёàññå Äæåéêîáà â Ðèïёè, è ýòî ÈÇÌÅÍÈёÎ ÌÎÞ ÆÈÇÍÜ!

ß ñ÷èòàё Ïðîôåññîðà Áîííåðà ìîèì íàñòàâíèêîì…

Все они расточали похвалы Джейку, его наставничеству и ей самой за проявленную щедрость. Они хотели знать подробности. Какого рода произведения вы ищете? Это должна быть проза? Потому что мы начинали с поэзии, и хотя сам профессор Боннер поэзии не касался, мы всегда на самом деле считали себя поэтами и пришли к этому через годы написания прозы, к этой высшей точке дистилляции языка и образов, поэтому не будете ли вы добры принять поэзию? Нам присылать по несколько текстов или только самое лучшее, на наш взгляд? Принимаете ли вы малую прозу? Метафикцию? Можно прислать отрывок из романа? Есть ли у вас определенная жанровая спецификация, потому что мы уже четырнадцать лет как работаем над циклом новелл, действие в которых происходит в одной планетарной системе в дальнем конце галактики Млечный Путь, но мы понимаем, что научная фантастика не для всех. Ничего, если профессор Боннер не был строго говоря нашим преподавателем? Потому что мы надеялись попасть к нему и даже обращались для этого в Рипли, но нас почему-то определили к кому-то другому, не такому хорошему, хотя мы пользовались любой возможностью поговорить с профессором Боннером на мероприятиях в Рипли, таких как барбекю на вступительном вечере, и он всегда был таким добрым, так нас подбадривал, что мы и сегодня помним его слова поддержки…

Когда в ее почтовом ящике стали появляться «образцы творчества», она их тщательно просматривала, но, разумеется, не в поисках талантов. Читая эти тексты, она пыталась увидеть классную комнату Джейка в Рипли, высматривая между строк с соболезнованиями и похвалами тех личностей, которые сидели перед ним за партами. Практически все они преувеличивали свои отношения с Джейком, вылезая из кожи вон, чтобы показать его величайшим учителем, наставником, вдохновителем и критиком (в лучшем смысле этого слова), с которым они вообще сталкивались с тех пор, как начали писать, исследовать свой творческий потенциал, бороться со своими музами. Его уход из жизни стал для них страшной, опустошающей и – конечно, это не сопоставимо, заверяли они ее, с тем, что пришлось пережить ей, – глубоко личной утратой. И тем не менее это щедрое и заботливое предложение об издании должным образом почтит великий дух Джейка! И если их смиренное подношение будет принято, они почувствуют, что хоть в какой-то мере оплатили свой огромный долг перед этим поразительным человеком, покинувшим их.

И так далее и тому подобное.

Если на похвалах, расточаемых ее мужу, она хоть как-то задерживала внимание, то образцы творчества просматривала совсем бегло: дом бабушки, отцовские приступы гнева, бесплотные диалоги в клубе (об этом еще пишут?), болезненные расставания, тяготы брака, тяготы родительства… Все это, похоже, было взято из жизни, но никто не писал о каком-либо конкретном «личном опыте», который был бы созвучен личному опыту ее покойного мужа или ее покойного брата. Сами по себе образцы были полным шлаком.

Это разочаровывало, хотя было вполне ожидаемо. Она считала маловероятным, чтобы кто-то из этих увлеченных писателей оказался тем человеком, которого она искала, – тем, кто оставил свою визитную карточку в Денвере и прислал отрывки из романа Эвана ей домой в Нью-Йорк и родителям Джейка на Лонг-Айленд. Такой человек вряд ли вот так запросто вошел бы в дверь, которую она призывно распахнула перед ним. Но тем не менее оно того стоило; Рипли представлял собой маленький и замкнутый мирок в отдаленной и довольно угрюмой части Вермонта, и любой из этих людей мог, сам того не ведая, направить ее в нужную сторону.

Анна ответила каждому из них. Она горячо их поблагодарила и хорошо отозвалась об их творчестве. А затем попросила поделиться чем-то еще: не творчеством, а историями, впечатлениями, воспоминаниями о Джейке, а также обо всех – студентах, преподавателях, местных жителях, – кто мог быть частью их жизни в Рипли. Она сказала им, как сильно ей хотелось узнать все что только возможно, восстановить то время и то сообщество, которые были так важны для ее покойного мужа. Она намекала, что их воспоминания – это плата за входной билет, и надеялась, что пряника в виде публикации будет достаточно, чтобы добиться ее цели.

В противном случае у нее имелся кнут.

Ну, может, и не кнут, но воззвание, которое вряд ли оставит равнодушными этих фанатов Джейка: просьба помочь ей в достижении другой цели ее проекта, которая заключалась в разоблачении того ужасного мучителя, так и не выявленного, чьи нападки подорвали психическое здоровье Джейка, доведя его до самоубийства и лишив их всех этого необыкновенного человека, ее мужа.

Она скажет им, что последние полтора года провела, изливая свое горе в романе, но теперь хочет, чтобы этот человек предстал перед судом, если не перед судом в юридическим значении этого слова, то перед судом в значении моральном. Зачем нужна культура отмены, если мы будем щадить тех, кого следовало бы отменить в первую очередь?

Она донесет до этих писателей, что именно они и только они могут помочь ей, потому что с некоторых пор у нее возникло сильнейшее подозрение, что этот некто познакомился с Джейком в Рипли, и потому нельзя исключать, что и они делили с ним комнату, стол в столовой или парту на семинаре. И не могли бы они – о, пожалуйста, прошу вас! – прийти к ней на помощь в этом последнем деле, связанном с ее мужем и его мучителем, слишком рано оборвавшим его жизнь?

Но опять же, она прибегнет к этому только в том случае, если первый, менее прямой подход не даст результата, потому что обращение к безымянному мучителю Джейка неизбежно вызвало бы нежелательный интерес всех этих людей к ее собственному «личному опыту». Она, конечно, надеялась, что до такого не дойдет.

В общей сложности антология, посвященная Джейку, собрала тридцать две заявки, каждая из которых требовала отдельной переписки по электронной почте (а в некоторых случаях и мучительных телефонных разговоров) с «Писателями Рипли», и этот опыт вызвал у Анны такое сочувствие к покойному мужу, какого она от себя не ожидала. Что могло выйти из этих людей, хотя бы даже с наилучшим преподавателем? Один из них писал серию детективных романов, построенных каким-то образом по «нумерологическим принципам». Другая – бесконечные «беллетризованные мемуары». Некто из Монтаны по имени Ричард Розен – по телефону от него разило безумием – сказал, что он каким-то образом (Анна подумала, что, возможно, не так поняла его) переписывает «Отверженных», но только «исправляя ошибки» Виктора Гюго.