Мария врезалась головой в один из резных столбиков старой кровати, с таким оглушительным треском, что мир погрузился в тишину.

Она упала так легко, почти беззвучно, и осталась на старом плетеном коврике, который когда-то, когда Саманта была совсем юной, лежал в коридоре, у двери в родительскую спальню. Она ждала, что дочь сейчас встанет, но незаметно это ожидание перешло во что-то другое, а именно в абсолютную и до жути спокойную уверенность, что ее больше нет.

Она покинула этот дом. Быстрее, чем хотела.

Саманта просидела на полу минуту, перетекшую в час, перетекший в ночь, глядя на очертания фигуры, когда-то, давным-давно, бывшей ее дочерью, Марией. И поражаясь тщете всего этого. Что за вопиющий абсурд – приводить в мир человеческое существо лишь затем, чтобы почувствовать себя еще более одинокой, более обездоленной, более разочарованной, более потерянной, чем когда-либо. Дочь ни разу ей не выразила ни привязанности, ни любви, ни разу не выказала ни малейшей признательности за то, что она сделала, чем пожертвовала – пусть против воли, но вняв чувству долга – ради нее. А что в итоге?

Когда ее окутала ночная мгла, она подумала, что могла быть в шоке. Но тут же отбросила эту мысль. И мысль беззвучно упала и застыла.

Саманта была в зеленой футболке Марии, которую та собиралась выбросить. Мягкий шелк сидел на ней по фигуре, такой же узкоплечей и плоскогрудой, как у дочери. Саманта стала теребить в пальцах ткань, пока не натерла кожу. Ей на ум пришел балахон дочери, черный, с капюшоном, который всегда ей нравился. Она представила, как наденет его и выйдет на улицу, и кто-нибудь спросит: «Это не Марии балахон?» И что она скажет? «Да, Мария оставила мне, когда уехала в колледж». Только Мария теперь не уедет в колледж. И все это узнают. Но от кого?

«Не от меня», – подумала Саманта.

Она не станет никому ничего говорить. Нечего и думать. На рассвете она собрала вещи дочери и добавила к ним кое-что из своих. Затем вышла из дома, сложила все в машину и поехала на запад, так далеко, как никогда еще не заезжала, и еще дальше. В Джеймстауне она повернула на юг и наконец покинула штат Нью-Йорк, и ближе к вечеру углубилась в Национальный заповедник Аллеени, раз за разом выбирая все более глухие дороги. В городке Черри-Гроув она увидела объявление о сдаче хижины, в такой глуши, что, когда она позвонила владельцу, он сказал, что без полноприводной машины туда лучше не соваться.

– У меня «субару», – сказала она ему.

Она заплатила наличными за неделю. Следующий день она провела, выискивая подходящее место, а ночью пришла туда с лопатой, купленной в Эрлвилле, и выкопала яму. Следующей ночью она привезла тело дочери и закопала, а сверху навалила камней и листвы. Вернувшись в хижину, она приняла душ и прибралась, а потом оставила ключ на крыльце, как просил владелец, и уехала. Она покончила с прошлым и замела следы.

– Мне нужно в Джорджию, – сказал Джейк Анне на другой день после возвращения из Ратленда.

Они шли из дома на Челси-маркет, и Анне это не понравилось.

– Джейк, это безумие. Слоняться где-то, заговаривать с людьми в барах, проникать в чужие дома и кабинеты!

– Я не нарушал закон.

– Ты говорил неправду.

Пусть так. Но оно того стоило. Он за сутки узнал больше, чем за предыдущие месяцы. Теперь он понимал, с кем имеет дело, а раньше просто прятал голову в песок.

– Должен быть другой способ, – сказала Анна.

– Ну да. Я мог бы снова пойти к Опре, как мое тотемное животное Джеймс Фрей, и размазывать сопли о своем «процессе», и все меня полностью поймут, и это не уничтожит все, чего я достиг, и не сорвет съемки фильма, не говоря о новой книге, и не сделает меня парией на всю жизнь. Или я мог бы попросить Матильду или Вэнди устроить что-то вроде публичного покаяния и сделать из Эвана Паркера трагически погибшего Великого Американского Писателя и петь ему дифирамбы за роман, который он не написал. Или просто позволить этой суке подчинить себе всю мою жизнь и похерить мою карьеру и репутацию, и доход.

– Я не предлагаю ничего подобного, – сказала Анна.

– Я теперь знаю, как ее найти, во всяком случае, где нужно искать. Сейчас неподходящее время просить меня все бросить.

– Подходящее. Потому что ты пострадаешь.

– Я пострадаю, Анна, если буду сидеть, сложа руки. Она не больше меня хочет, чтобы все узнали правду. Она хочет управлять ситуацией, и до сих пор ей это удавалось. Но чем больше я буду знать о ней, тем вернее смогу диктовать условия. Это, по сути, мой единственный рычаг.

– А меня ты не учитываешь? То гадкое письмо она написала мне, помнишь? И в любом случае мы должны заниматься этим вместе. Мы женаты! Мы партнеры!

– Я знаю, – сказал Джейк виновато.

Возможно, он не вполне понимал, чего стоила Анне его скрытность и как это сказывалось на их совместной жизни, пока ему не пришлось во всем сознаться. Полгода умолчания о Талантливом Томе (как и об Эване Паркере) оставили на нем свой отпечаток – это ему было ясно, но только теперь он увидел, как рисковал чувствами Анны, тем более что, скорее всего, он бы до сих пор ничего не рассказал ей, если бы она его не вынудила. Он очень провинился перед ней, и она имела полное право сердиться на него, но, даже понимая это, он надеялся, что его признание пойдет им на пользу. Что, впустив Анну в свой личный ад, даже не по своей воле, он укрепил их отношения. Он очень на это надеялся. Ему отчаянно хотелось покончить со всем этим, и он поклялся, что как только это сделает, начнет все с чистого листа – с Анной и со всем прочим.

– Мне нужно в Джорджию, – повторил Джейк.

Он уже успел рассказать Анне о ратлендском адвокате, Уильяме Гейлорде, эсквайре, который оформил продажу фамильного особняка Паркеров через представителя его владелицы. А также о некой Розе Паркер, которая подходила по возрасту и проживала в Афинах, штат Джорджия. Теперь же Джейк дополнил картину рассказом о том, что сумел выяснить, потратив пять долларов на суточный допуск к Порталу городских советов штата Вермонт: имя и адрес того самого адвоката, некоего Артура Пикенса, эсквайра. Также из Афин, штат Джорджия.

– И? – сказала Анна.

– Знаешь, что еще находится в Афинах, штат Джорджия? Огромный университет.

– Что ж, окей, но это еще не доказательство. Скорее, большое совпадение.

– Окей, если это совпадение, я это выясню. И тогда просто сяду на место и позволю этой дамочке разрушить нашу жизнь. Но сперва я хочу узнать, не там ли она еще, и если нет, то куда уехала.

Анна покачала головой. Они дошли до входа на Челси-маркет на Девятой авеню, и навстречу им валом валили люди.

– Но почему ты просто не позвонишь этому типу? Зачем тебе туда лететь?

– Я думаю, у меня больше шансов что-то выяснить, если покажусь лично. В Вермонте это, похоже, сработало. Можешь полететь со мной, ты же знаешь.

Но Анна не могла. Ей нужно было слетать в Сиэтл, чтобы окончательно что-то решить со своими вещами, хранившимся на складе, и закончить какие-то дела на радиостанции. Она и так откладывала это пару раз, а теперь босс со студии подкаста попросил ее воздержаться от путешествий в июне (он собирался жениться и провести медовый месяц в Китае) и июле (когда он будет занят на конференции в Орландо). Анна решила лететь в Сиэтл на следующей неделе, и сколько Джейк ни уговаривал ее поменять планы, она не соглашалась, так что они чуть не поссорились. Он заказал рейс в Атланту на следующий понедельник, и все оставшиеся дни доделывал правку для Вэнди. В воскресенье ближе к ночи он отослал файл, а когда самолет приземлился в Атланте, в телефоне его ждало письмо из издательства о том, что книга готовится к печати. И Джейку хоть немного полегчало.

Ему приходилось бывать пару раз в Атланте в ходе книжных туров, но он мало знал этот город. Арендовав в аэропорту машину, он направился на северо-восток, в Афины, через Декейтер, где много месяцев назад, когда «Сорока» только начала захватывать национальное сознание, он побывал на книжном фестивале и пережил первые в своей жизни «приветственные аплодисменты». Он вспомнил тот день – всего двухлетней давности – и то странное, неуютное ощущение, когда тебя знает кто-то (а там было изрядное количество кого-то), кого не знаешь ты, и охватившее его изумление оттого, что он-таки написал книгу, за которую незнакомые люди платили деньги и не жалели времени, чтобы прочитать, и она им настолько нравилась, что они набились в окружное здание суда Де-Калба только затем, чтобы увидеть его и услышать, как он скажет что-то, представляющее для них какой-то интерес. Минуя дорожные знаки, сообщавшие о пути на Декейтер по шоссе 285, Джейк подумал, как же он сейчас далек от того крышесносного ощущения. Он подумал, сможет ли гордиться своей следующей книгой, когда она выйдет, и сможет ли написать хоть что-то еще после всего этого, даже если ему удастся каким-то образом уладить все по-тихому. А если не удастся, если эта женщина сумеет поставить его на колени, опозорив перед всем писательским и читательским миром и теми, кто поддерживал его ценой своей репутации, Джейк с трудом представлял, как сможет выходить на улицу.