– Почему бы тебе не позвонить ей прямо сейчас?

– Сейчас я не могу. Если она не против, чтобы я присоединился к ней, скажи ей, что я подъеду к отелю чуть позже. А теперь возвращайтесь туда и начинайте думать о том, как отбиться от вещественных улик. Вы уже перевезли Энди и его маму в отель?

– Понадобились кое-какие махинации, чтобы протащить их мимо этой тетки за стойкой, но нам это удалось, – сказал Гарри.

Я не хотел, чтобы Энди и Патриция оставались в такой глуши. В отеле их было легче защитить, и на время судебного разбирательства они согласились переехать туда.

– Отлично. Проследите, чтобы они заказывали в номер все, что им только понадобится. Чтобы на улицу и носа не высовывали. Тут я сам расплачусь, – сказал я.

Гарри вытер губы салфеткой, скомкал ее, положил на свою пустую тарелку и спросил:

– Останешься еще кофейку выпить?

– Конечно. И мне нужно тут кое с кем встретиться.

– А с кем ты тут встречаешься? – заинтересовалась Кейт.

– Лучше тебе этого не знать.

Вскоре после этого они ушли. Гарри – с явной неохотой. Кейт согласилась с тем, что будет лучше, если она не будет знать, что я затеваю. При моих методах я всегда предпочитал оставлять работающим со мной людям возможность отрицания вины за незнанием последствий. Проще говоря, позволяя им следовать принципу «Меньше знаешь – крепче спишь».

Подошла официантка, чтобы убрать со стола.

– Желаете что-нибудь еще? – спросила она.

– Да, я бы с удовольствием выпил чашечку кофе. Вообще-то сделайте, пожалуйста, две чашки, мэм.

Она улыбнулась и принесла мне две кружки дымящегося черного кофе. Я добавил сахар и сливки и быстро покончил с первой. А едва только приступил ко второй, как в ресторан вошла молодая женщина. Сэнди Бойетт была одета в кожаную байкерскую куртку поверх красной футболки и голубые джинсы. Несколько дней назад она потеряла работу в закусочной Гаса, продала нам свою судорогу на четырех колесах и теперь была двенадцатым присяжным по делу Дюбуа.

Я глянул на часы.

Как раз вовремя.

Стойки администратора в этом ресторанчике не было, не имелось и надписи, призывающей клиентов подождать, пока их не усадят. В этом заведении полагалось быстро метнуться на первое же свободное место и благодарить бога, что никто тебя не опередил.

Сэнди оглядела ресторан. Он был почти полон. Человек шестьдесят, наверное. Семьи, семейные пары, даже несколько парней в деловых костюмах. Барбекю на Юге употребляют представители абсолютно всех социальных слоев и прослоек. А хорошее барбекю вроде здешнего – это самое близкое к тому, что южанин понимает под коммунизмом.

Я поднял руку и подержал ее так несколько секунд, пока она меня не заметила.

Нервно оглядываясь на других посетителей, Сэнди направилась к моему столику. Нерешительно села.

– Как вы меня нашли?

– У меня очень хороший следователь.

– Мне нельзя с вами разговаривать, – объявила она.

– Я тоже рад вас видеть, Сэнди, – сказал я.

– Вы понимаете, что я имею в виду, – многозначительно произнесла она.

– Всё в порядке. Я не думаю, что многие жители Бакстауна попрутся в такую даль, чтобы отведать барбекю, когда мангалы там на каждом углу.

Она кивнула и добавила:

– И все же, наверное, будет разумно особо не затягивать. Это место расположено в стороне, но и уединенным его тоже не назовешь.

– Это не займет много времени. Я подумал, что нам нужно поговорить, – сказал я.

– О чем? – спросила Сэнди.

– Есть пара вещей, которые не дают мне покоя. Во-первых, когда прокурор спросил у вас, знаком ли вам кого-нибудь из представителей сторон по этому делу, вы ответили, что нет, и я хочу знать почему.

– Все очень просто. Я никого из них не знаю. Вас я тоже не знаю. Я всего лишь продала вам машину, типа как всего за пять минут. Вот и всё. Не то чтобы мы так уж часто встречались. Так что без обид, – сказала она.

– Да какие уж тут обиды… Однако вы со мной знакомы, сколь бы короткой ни была наша встреча. Почему вы солгали судье?

– Это была ложь? Это просто не показалось мне важным. Не так, как сейчас, когда я член жюри, а вы адвокат по этому делу. Это означает, что нам не следует встречаться или разговаривать, – сказала Сэнди.

На этих ее словах между нами повис вопрос – словно лампа, свисающая с потолка и создающая в центре стола световой ореол. Я позволил этому вопросу некоторое время потрепыхаться на ветру, пока откидывался на спинку стула и решал, хочу ли я его задать.

Сэнди была достаточно умна, чтобы понять, о чем речь. Она сама напросилась на этот вопрос. Я просто чувствовал, как он качнулся в ее сторону. Она могла задать его с точно таким же успехом, что и я. И в тот момент мне показалось, что сейчас Сэнди так и сделает. Я заметил это по улыбке, появившейся в уголках ее красных губ.

Я решил, что будет вежливей, если я сам проявлю инициативу.

– Сэнди, вы не против заработать немного деньжат?

Она поджала губы, и ее взгляд метнулся ко мне и выжидающе остановился на моем лице, как на барабанах игрального автомата.

– Я нахожусь в уникальном положении, позволяющем изменить исход этого судебного процесса, – заметила Сэнди.

– В Алабаме обвинительный вердикт по делам, предусматривающим высшую меру наказания, должен быть вынесен большинством как минимум в десять присяжных заседателей. Одного голоса в пользу невиновности недостаточно.

– Один – это уже что-то, – заметила она.

– Ну да, конечно. И сколько же может стоить нечто подобное?

Сэнди ненадолго задумалась. Она не хотела назначать слишком высокую цену, но и не хотела продавать себя слишком дешево. Все-таки это было преступлением. Тяжким преступлением. Если ее разоблачат и осудят, это повлечет за собой серьезный тюремный срок. Подобный риск требовал соответствующего вознаграждения.

– Двадцать тысяч долларов, – наконец объявила она.

– О, я думаю, мы можем предложить кое-что получше… Скажите, вам нравятся диснеевские персонажи?

Блок остановила машину на другой стороне улицы, напротив управления шерифа. Перед зданием выстроилась шеренга патрульных машин, сверкающих в свете уличных фонарей.

Прежде чем что-либо предпринять, она как следует все обдумала.

У ее следующего шага было несколько возможных последствий. Попытка бросить шерифу в лицо даже подкрепленные доказательствами обвинения в препятствовании правосудию, лжесвидетельстве и многом другом могла закончится по-всякому – в том числе вкривь и вкось. Человек, сидящий в таком глубоком колодце, перелезет через груду мертвых тел, чтобы хотя бы одним глазком взглянуть на солнце. Правда, не исключалась вероятность и того, что шериф поднимет руки вверх, включит голову и согласится дать показания в качестве свидетеля против Корна. На это Блок и возлагала свои надежды. На то, что в нем еще оставался какой-то тлеющий уголек доброты, который она могла бы раздуть в пламя, способное спалить дом Корна дотла. И лучше было проделать это в одиночку. Блок некогда служила в полиции, так что знала, как разговаривать с копами.

Выйдя из машины, она перешла через улицу и увидела, как из здания вышли двое копов, которые направились к одной из патрульных машин. Этих ребят она еще ни разу не видела. Ночная смена. Что-то в их облике показалось ей необычным, но сначала Блок не могла понять, что именно.

А потом до нее дошло. У обоих патрульных на правом бицепсе были черные повязки.

Проходя мимо них, якобы по пути ко входу в дежурку, она спросила:

– Здрасьте, а зачем эти черные повязки?

– В знак траура, – ответил ей один из патрульных. – Жена шерифа долгое время болела. Рак. Она умерла прошлой ночью.

– Господи, а я и не знала… Случайно вот оказалась в городе и решила заглянуть к нему. Шериф там? Когда-то давно мы работали вместе, – сказала Блок.

Оба патрульных остановились и нацелились на нее взглядами, примечая, как она стоит: спина прямая, большой палец за поясом, голова высоко поднята, непринужденно общаясь с ними.