Нигде не было видно ничего похожего на рукопись. Более того, несмотря на заверение Бетти, что они читали «Нью-Йорк Таймс» и были не чужды литературе, Анна не заметила в доме ни одной книги. И эти женщины купили ее роман просто потому, что прочитали о ней в газете?

– Наверх подниметесь? Или вам уже пора?

Ей было пора, но она хотела подняться. Ей нельзя уйти отсюда с пустыми руками.

– С удовольствием.

Она пошла по лестнице первой. На верхней площадке все также сидел кот. Но, заметив приближение Анны, скрылся из вида.

– У вас шикарная мебель, – сказала Анна. Она потянулась к перилам и почувствовала, как по ним скользнул пистолет Пикенса во внутреннем кармане парки. – Фамильная?

– Кое-что, – сказала Сильвия. – Одно кресло-качалка в спальне от моей мамы. А кровать мы унаследовали.

Она указала влево. И они подошли к дверям хозяйской спальни.

– Эту кровать? – выдавила Анна.

– Да. Унаследовали, в смысле с домом, – уточнила Сильвия. – Слишком большая, чтобы от нее избавиться, даже при всем желании! Мы тут все за свой счет разгребали. Вы бы видели подвал. И чердак – от стены до стены. Но про кровать мы сразу сказали: оставляем.

Анна не думала, что ей когда-нибудь еще придется увидеть эту кровать. Как не думала и того, что ей когда-нибудь еще придется возвращаться в этот дом и уж тем более в эту комнату. Однако она вернулась, и кровать была тут как тут, на прежнем месте, вековечная кровать ее предков. Она их всех пережила, включая и родителей Анны, умерших на ней, и ее брата, также умершего на ней, и ее дочь, зачатую на ней. «Она и меня переживет, подумала Анна. – Что бы со мной ни случилось, эта кровать никуда не денется, как первозданное зло».

– Узнаете? – сказала Бетти.

«Что, простите?» – подумала Анна.

Потому что ей показалось, что она узнала само слово, сказанное Бетти, и на секунду затерялась между вопросом и тем, к чему этот вопрос относился, но внезапно ее с такой силой толкнули между лопаток, что она полетела на кровать, ударившись об один из ее столбиков, и рукоять пистолета Пикенса, лежавшего у нее в кармане, врезалась ей в правое бедро, вызвав вспышку боли. Она успела почувствовать облегчение оттого, что пистолет случайно не выстрелил, но это чувство тут же прошло, потому что у Бетти, как она увидела, был свой пистолет, и судя по тому, как она его держала, она явно умела с ним обращаться. Какой неожиданный поворот, но это еще не конец.

– С возвращением, Дианна Паркер, – услышала она.

Кто именно это сказал, она не очень поняла.

– Ну-ка, не рыпайся, сука, – сказала Бетти. – Я знаю, какая ты изворотливая. Я хорошо представляю, чем ты занималась после того, как уехала отсюда. И до того, как уехала.

Анна пыталась ухватиться за одну из мыслей, кружившихся у нее в голове. Но ни одна из них ничего не объясняла.

– Простите, – сказала она наконец, – что все это…

– Простить тебя? – сказала Бетти. – Простить и забыть? Ну еще бы. Ты так легко не отделаешься.

– Я вызываю копов, – сказала Сильвия. – Ты тут оставайся.

– Нет, не уходи, – сказала Бетти. – А то я, чего доброго, пристрелю ее.

Анна смутно подумала, что это можно считать полезной информацией. Из них двоих Бетти более злобная и решительная, но она себя сдерживает. Тогда как Сильвия хочет уладить дело, в чем бы оно ни заключалось, по возможности бескровно.

– За что вы меня пристрелите? – спросила Анна. – Я же только привезла вам книги! Вы показывали мне свой дом.

– Твой дом, Дианна Паркер. В котором ты выросла. Где убила мать с отцом, уж не знаю как, когда была еще подростком. Проблема с угарным газом, так было установлено, но я-то знаю, что это твоих рук дело. Они умерли, но ты тоже была здесь и не пострадала. Еще бы. Ты их ненавидела.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – настаивала Анна, пусть и не слишком уверенно. – Я не… тот человек.

– И свою девочку. Ты точно ее прикончила. Везешь ее в колледж, на год раньше, такая она умница, и ни одна из вас не возвращается домой? Мы только слышим, что был несчастный случай и Дианна исчезла. Грустная история, да? Но потом я поняла, что ты укокошила эту девочку. Я это в книге прочитала.

– В двух книгах, – сказала Сильвия вполголоса.

– Какую девочку? – выдавила Анна.

– Какую девочку? Дочку твою. Розу. Не помнишь? Последний раз ее видели на лугу в Западном Ратленде, со школьными подругами, накануне того дня, когда она уехала в колледж. И с тех пор от нее ни слова, не считая подписи, когда она продала нам этот дом. Да только это не она поставила подпись в Джорджии на нашем договоре, так ведь? Или куда ты там уехала, не знаю, по каким делам и под каким именем. Это была не она. Это все время была ты.

Анна покачала головой. Она начала приходить к выводу, что веских аргументов у нее нет. По крайней мере, такого, к которому она могла бы обратиться, не сходя с места.

– И Патрика тоже. Ты ведь помнишь Патрика, полагаю?

Холодная рука возникла из простыней и зажала ей рот, не давая дышать. Как и много лет назад, в этой самой комнате.

– Мой брат никогда не ездил, не пристегнувшись. Что ты сделала? Отстегнула его перед тем, как въехать в дерево?

Мой брат.

Впервые за последнее время она была ошарашена, и само это слово завертелось у нее в голове, безудержное и неудержимое, словно в нее метнули чугунную чушку, крепко шарахнули, или, лучше сказать, оглоушили, словно ударили веслом по голове. Оба эти слова – «ошарашили» и «оглоушили» – завертелись перед ней, как большие извивающиеся рыбы, сплошь мускулы и зубы, и она тщетно пыталась ухватить их.

Наконец, она заставила себя произнести шаблонное:

– Что вы сказали?

– Ты слышала. Мой брат. Никогда. Не ездил в машине. Не пристегнувшись. Никто из нас не ездил. Так умер наш дядя. Мамин брат.

Но это только больше запутало ее – брат на брате и братом погоняет. О ком вообще шла речь? Бетти стиснула пистолет обеими руками, словно сама себе не доверяла.

На этот раз Анна смогла только выдохнуть:

– Нет.

– Да. Это ты устроила аварию. Чтобы он врезался в дерево. Ты пыталась убить его. Может, ты пыталась убить вас двоих. Но это не оправдание.

Не оправдание. Хотя тут была некоторая неточность. Она пыталась убить не двоих, а троих – его, себя и своего нежеланного ребенка, – решительно и бесповоротно. Но умер только Патрик. Не потому ли, что он был виноват больше всех?

Теперь она хотя бы знала, что сказать, и нашла нужные слова в нужном порядке.

– Ваш брат был насильником.

Бетти бросилась на нее, и вдруг что-то тупое и бесконечно твердое врезалось Анне в висок – это был шар на одном из столбиков кровати. Он ударил ее, как пушечное ядро, и у нее перехватило дыхание. Неожиданно она оказалась на полу, уставившись на трещину в кленовой половице. Возникшую, возможно, в незапамятные времена.

– Да как ты смеешь! – прокричала Бетти. – Я знаю, что между вами было. Ты на него положила глаз на вечеринке Эвана, мисс Юная Соблазнительница. Младшая сестричка его лучшего друга, хоть и не красавица, а? Но тебе вынь да положь нужен был видный парень. Я все об этом читала в книге Эвана.

Анна взялась рукой, саднившей от мозолей, за голову, гудевшую после удара, и прижала ее как можно сильнее, словно пытаясь втиснуть информацию. Ей показалось, что сейчас неподходящий момент для объяснения разницы между вымыслом и фактами – только не Бетти. Что-то ей подсказывало, что Бетти не тот человек, которому имеет смысл объяснять таинственный процесс творчества, основанный на синтезе языка, воображения и личного опыта. Бетти уже все для себя решила. Бетти. Сестра. Патрика. У Патрика было две сестры, одна из которых, если ей не изменяет память, умерла. Та вроде бы как раз встречалась с Эваном, что делало ее представительницей абсолютного большинства. Но было также возможно, совершенно возможно, что этой сестре Эван заделал ребенка. Она как будто слышала об этом – когда-то, от кого-то, – хотя сам Эван ничего не признавал и не брал на себя никакой ответственности. Ведь это был Эван, не так ли? Самый залюбленный школьный спортсмен, делающий то, что и положено делать залюбленным школьным спортсменам.