– Не стоит их оставлять здесь: вещи имеют свойство пропадать. Вы же знаете, как это бывает.

Я кивнула с улыбкой. Я знала, как это бывает.

Том холодновато улыбнулся, пожал мне руку, поблагодарил за добросовестную работу и пожелал всего наилучшего.

У двери я обернулась.

– Я этого не делала, Том. – Выражение лица у него было неопределенное. Я не остановилась на этом, хотя понимала, что надо бы. – Я не делала того, о чем говорит эта девушка. Это просто нелепость. С какой стати я стала бы кого-то похищать? Это безумие.

– Вы правы, – не сразу ответил он. – Это безумие. Но иногда люди совершают безумные поступки – поступки, которые мы просто не в силах понять.

Теперь в его голосе слышалось грубоватое сочувствие, жалость, которая была мне совершенно ни к чему.

Элли превзошла самые смелые надежды Хонор. С того момента, как девушка попала в поле зрения публики, все были от нее в восторге – да и как было не прийти в восторг? Она была хорошенькая, бедная, ей пришлось много работать, родственники и система плохо о ней заботились, а она в решительный момент сумела собрать свои слабые силы в кулак и спастись, может быть, от верной смерти. Ей столько всего пришлось преодолеть, и все же она вышла из этой схватки победительницей. Некоторые детали ее рассказа, конечно, могли бы быть поинтереснее: если бы в ней участвовал мужчина, история вышла бы более захватывающей и, возможно, привлекла бы внимание еще какой-то части публики. Впрочем, Хонор не была уверена, что это прибавило бы ей популярности. Похищение девушки мужчиной, как ни ужасно, не было чем-то из ряда вон выходящим, а вот вполне респектабельная на первый взгляд женщина в роли похитительницы – совсем другое дело. И такой неожиданный поворот делал происшествие еще более зловещим. Такое развитие сюжета означало, что никому нельзя доверять и никто не может чувствовать себя в безопасности.

Надо сказать, было какое-то извращенное удовольствие в том, чтобы противопоставлять друг другу этих двух таких разных женщин. И, как и ожидалось, толпа горой встала за златовласую принцессу и ополчилась против злой ведьмы. На стороне одной была моральная сила и симпатии публики, другая же вызывала всеобщее отвращение и ненависть. Разумеется, Хонор было от души жаль Сюзанну – как же иначе? То придуманное чудовище, которому сейчас перемывали кости, не имело ничего общего с той теплой и милой женщиной, которую она знала. Но нельзя было отрицать, что вся ругань в интернете по адресу Сюзанны оказалась на руку Элли – и самой Хонор. Она взяла себе за правило просматривать все сайты, где упоминалась Сюзанна, и читать комментарии. Они в основном подливали масла в огонь общего возмущения: и ученики-то ее не любили, и родители-то были недовольны плохими оценками детей, и методы обучения у нее весьма сомнительные, и поведение, как теперь стало ясно, подозрительное, и бывшие коллеги всегда считали ее заносчивой, а еще поговаривают о ее опрометчивых поступках в юности и ходят слухи о фиктивном романе с коллегой-геем. Какая-то женщина, которая, по ее словам, была акушеркой в больнице, где родилась дочь Сюзанны, даже намекнула, что та страдала послеродовым расстройством психики, которое и могло стать причиной смерти младенца. Хонор не сомневалась, что почти все это было вымыслом. В таких громких случаях всегда всплывает на поверхность всякая дрянь. Что может быть приятнее для лицемерных ханжей, чем крестовый поход против мерзкого хищника?

Поведение клиентки Хонор искренне впечатлило. Элли внимательно слушала все, что та ей говорила, с готовностью следовала советам по всем вопросам. Хонор объяснила ей, как далеко она может зайти с точки зрения закона, как избежать обвинений в том, что ее публичные выступления причинили кому-то ущерб. «Если тебя попытаются втянуть в обсуждение конкретных обстоятельств дела – а кто-нибудь непременно попытается, особенно по вопросу суррогатного материнства, – не поддавайся. Говори обтекаемо».

Когда Хонор объяснила, что участие в некоем шоу хотя и принесет сиюминутную прибыль, но зато лишит Элли редкого шанса получить менее привлекательный с финансовой точки зрения, однако в конечном счете более выгодный эксклюзивный эфир после суда, девушка согласилась подождать. Ее лента в «Твиттере» оставалась совершенно мирной и безобидной – она даже не ретвитила ничего взрывоопасного, – а аккаунт в соцсетях был посвящен почти исключительно модным брендам (что с ростом числа подписчиков становилось все более прибыльным). А главное – она прислушивалась к Хонор, когда речь шла о том, как себя подать, какой тон выбрать. «СМИ тебя уже обожают и полюбят еще больше, если ты будешь держать себя в руках. Старайся не делать упор на уязвимость. Образ жертвы – это, конечно, модно, но людям хочется видеть, что ты умеешь держаться храбро, умеешь не падать духом. Чем спокойнее ты будешь, тем сильнее будет бесноваться публика».

И до сих пор Элли держалась на всех своих интервью весьма продуманно. Она производила впечатление спокойной, смелой, самоироничной, великодушной девушки. И самое главное – искренней.

Один вопрос вызвал у них споры: о том, где устроить Элли. Сначала Хонор предложила ей вернуться в Мэннинг до начала слушаний: она считала, что лучше пока залечь на дно и появляться только в тщательно срежиссированных эфирах. Плату за квартиру Хонор готова была взять на себя, но, может быть, Элли сумеет уговорить кого-нибудь поселиться вместе с ней. Можно даже поискать какую-нибудь подработку. У нее ведь наверняка есть подруги, какой-то круг общения в этом городе?

– Это не идеальный выход, и вполне возможно, что в ближайшие недели СМИ будут доставать тебя и там, – сказала Хонор, – но в Сиднее они и вовсе будут слетаться, как мухи, на каждый пук.

Однако Элли отказалась наотрез.

– Я не вернусь в Мэннинг, – сказала она. – Я никогда туда не вернусь. Не могу. Вы не понимаете.

Она не захотела вдаваться в подробности, но настаивала, что хочет переехать в Сидней, найти работу и снять квартиру. В конце концов, ей уже восемнадцать.

Наконец они пришли к компромиссу, и Элли поселилась в свободной комнате в доме Хонор и Дугала до тех пор, пока деньги не потекут и у нее не появится возможность снять отдельное жилье.