– Хватит, слушай меня: женщина, которая мне позвонила, утверждает, что у нее был контакт с «календарным убийцей», она боится, что станет его следующей жертвой. Разузнай о ней все, что сможешь вытянуть из персонала в клинике «Бергер Хоф». Ее зовут Клара.

– А дальше?

– Она не хочет говорить.

– Ну, отлично.

– Но у меня есть для тебя другие имена: Даниэль Керник, Йоханнес Кифер, Иван Корцон. Якобы врачи и руководитель клиники «Бергер Хоф».

Джулс притянул к себе блокнот в клеточку, оторвал верхний исписанный листок и расписал черную ручку. Объясняя вкратце отцу, что Клара принимала участие в психиатрическом эксперименте, во время которого искусственным образом вызывались галлюцинации, он сам для себя записывал в блокноте отдельные понятия:

Клара, не медик, предположительно медико-технический ассистент, паранойя???

– Корцона я знаю, – заявил его отец. – Я им уже занимался после смерти Даяны. И ничего не нашел.

Джулс кивнул. Ему эта фамилия тоже показалась знакомой. Сразу после самоубийства Даяны его отец по своей инициативе начал расследование и перевернул в «Бергер Хоф» каждый камень на тот случай, если клиника была как-то связана с трагедией. Но по его собственным словам, Х.К. Таннберг не смог ничего найти. Никаких нарушений, отклонений, халатности врачей и санитаров, хотя он направил в «Бергер Хоф» лучших людей из своей команды.

– Фамилии Кифер и Керник ничего мне не говорят, но завтра я весь день буду висеть на трубке.

– Ты глухой или дурак? С чего ты решил, что у нас есть время до завтра?

– А почему ты так со мной разговариваешь?

Джулс горько рассмеялся:

– Может, потому, что у меня есть видео, в котором ты избиваешь маму?

Это было ложью. Единственный фильм, который доказывал жестокость Ханса Кристиана Таннберга к своей жене, на повторе крутился в ночных кошмарах Джулса. Снова и снова, с тех пор как он себя помнил.

– Почему ты не можешь простить меня, как твоя сестра?

– Бекки тебя не простила. Просто она вежливее меня.

Ребекка, младшая сестра Джулса, чуть не сломалась психически из-за домашнего насилия. Был один случай. Как-то раз их отец уже днем вернулся домой из теннисного клуба совершенно пьяным. Он проиграл утренний матч гораздо более слабому игроку и подвергся насмешкам в клубном казино. В качестве подходящего способа поднять самооценку он решил устроить своим домашним особое «угощение».

Воскресенье было единственным днем недели, когда вся семья обедала вместе. Как только Ребекка и Джулс поднесли первую ложку ко рту и удивились соленому вкусу, их отец начал смеяться, как сумасшедший:

– Посмотрите на вашу мать, эту развалину. Она такая слабая и трусливая.

И действительно, мать Джулса выглядела бледнее, чем обычно, в ее глубоко запавших глазах читалось беспокойство. Себе она еще ничего не положила, но это было нормально; у нее редко появлялся аппетит, и она по несколько дней не могла проглотить ни кусочка.

– ПОСМОТРИТЕ НА НЕЕ! – закричал Ханс Кристиан Таннберг и вилкой указал на жалкое существо, которое на свадебной фотографии на каминной полке весило на двадцать килограммов больше. – Она лучше отравит собственных детей, чем наберется мужества сказать.

И затем он признался, что сделал. Придя домой, он снял с плиты кастрюлю, помочился в нее и заставил свою жену подать такое «блюдо».

Это было за три дня до двенадцатилетия Ребекки. С того дня она снова начала мочиться в постель. Что прекратилось лишь тогда, когда их мать однажды ночью исчезла и Ханс Кристиан Таннберг лишился своей жертвы, которую мог третировать.

– Ты правда не можешь меня простить? – спрашивал он сына сегодня, десятилетия спустя.

– Я подумаю, как только ты станешь лучше.

Без пьянок по выходным. Без постоянных интрижек. Когда Джулс об этом думал, он почти не сомневался, что мама преждевременно постарела не только от побоев. К этому добавлялось унижение от регулярных измен мужа, чья внешность словно законсервировалась большим количеством алкоголя в крови. Из года в год X. К. пил все больше и все чаще шлялся по чужим постелям, не старея ни на день, в то время как мама чахла на глазах.

– И все равно она оказалась достаточно сильной, чтобы бросить нас. Черт его знает, где она сдохла, – рассказал ему однажды отец «сказку» на ночь.

С ухода их матери прошло тогда полгода. Джулс не плакал по ней, как Бекки. Конечно, и его сердце разрывалось от всей этой истории, но, в отличие от младшей сестры, он понял, что это была единственная возможность сойти со спирали насилия. К тому же сегодня он был уверен, что иначе из Бекки никогда не выросла бы самоуверенная женщина с жизнеутверждающей позицией. Дети пытаются повторять за родителями, особенно в годы взросления. До дня исчезновения их матери Бекки не видела в ней примера для подражания, только слабую, безвольную женщину. Когда же она больше не вернулась, Бекки поняла, что нет такого закона судьбы, которому нужно подчиняться, и что женщина тоже может освободиться и пойти своим собственным путем. Путем, который привел Ребекку в Малагу, где она сегодня жила в счастливом браке, с двумя детьми, на берегу моря и делала сногсшибательную карьеру юриста по недвижимости.

– Сообщи, как только ты что-нибудь выяснишь, – сказал Джулс своему отцу. – Мне нужно знать, где живет эта Клара. У нее есть ребенок лет семи, дочку зовут Амели. Ее муж состоятельный, больше я ничего не знаю.

Джулс поднялся во время разговора, сначала неосознанно, затем мысль о чем-нибудь съедобном погнала его на кухню. К тому времени даже напряжение, вызванное разговором с Кларой, не могло отвлечь его от урчания в желудке. С телефоном у левого уха и с гарнитурой на правом ухе – словно карикатура на чокнутого менеджера – Джулс пошел по коридору обратно в кухню. На Клариной линии он по-прежнему слышал только шорохи, его отец тоже ничего не говорил. Вероятно, он записывал указания Джулса.

– Готово?

– Думаю, да. Данных немного.

– Пожалуйста, постарайся.

– О, ты сказал «пожалуйста», – заметил Ханс Кристиан. На этот раз он положил трубку, прежде чем Джулс мог его опередить. Неожиданная тишина в ухе была неприятной. Воспоминания, которые вызывал каждый разговор с его отцом, оставляли после себя тупую боль.

Входя на кухню, Джулс чувствовал себя побитым, что подходило к звукам, которые послышались на Клариной линии.

Клара

«Ты должна понимать, что холод – это нормальное состояние, а тепло – абсолютное исключение во Вселенной».

В тот день, когда отец сказал ей это, Клара думала, что невозможно замерзнуть сильнее.

Ей было восемь, и они возвращались с совместного катания на санках с горы Тойфельсберг. Перед выходом Клара заупрямилась и не захотела надевать варежки, настояв на тонких вязаных перчатках. Такое же неудачное решение она приняла и при выборе брюк. Не лыжный костюм, как хотела мама, а простые джинсы. Под девизом «Кто не хочет слушать, должен почувствовать» папа беспощадно продержался всю прогулку и снова и снова поднимался с ней на северный холм, чтобы скатиться вниз, хотя Клара уже спустя час, дрожа, просилась домой.

«Каждый огонь потухнет, любая жизнь постепенно просочится в могилу, и наше солнце тоже когда-то погаснет. Только последующий за этим холод переживет вечность».

Клара никогда не понимала, какой урок в тот день хотел преподать ей отец. Во всяком случае, к страданиям, которые она сейчас испытывала, это ее не подготовило.

Холод срывает у меня кожу с тела, – думала она, с трудом пробираясь через лес, не в состоянии согнуть пальцы, чтобы придержать голыми руками ветви, которые били ей в лицо. Словно это были злорадствующие противники, желавшие наказать ее за бессмысленную попытку побега.

А ветер, казалось, нашептывал ей в горящие уши что-то вроде прощальных слов: «Ты не заслуживаешь ничего лучше. Хотела покончить с собой и не справилась, теперь мы снаружи позаботимся о твоей смерти».