А потом она встретила Йена.

Брук только что окончила колледж, а Йен был великолепен. Огромный, мощный, как Скотт, но в то же время совсем не похож на него. Или ей так казалось. Под взглядом Йена она чувствовала, что ее заметили. Похоже, Брук нравилась ему такой, как есть, и размер одежды не имел значения.

Йен устроился на работу в полицию, осуществив детскую мечту. Он предложил жить вместе, и они съехались. Йен хотел, чтобы Брук не было дома днем и он мог отсыпаться после ночной смены. Она так и делала. Йен предложил пожениться, и они поженились.

Вскоре начались комментарии вроде: «Мне кажется, тебе не нужна добавка» и «Тебе вредно есть по вечерам», и Брук поняла, что он ничем не отличается от Скотта. К тому времени как родилась Джесси, Брук уже была на грани. Она была недостаточно хороша для Йена, но – что еще хуже, чем в случае со Скоттом, – Йен хотел, чтобы она стала идеальной. Это было похоже на предательство самой себя, а Брук и так уже во многом ему уступала, поэтому больше подчиняться не собиралась. Это было уже слишком. Брук ушла от него и сопротивлялась всем его попыткам ее вернуть. Она предпочла быть собой.

Тем не менее Брук по-прежнему влекло к крупным и сексуальным альфа-самцам. И это отравляло ей жизнь. Почему те мужчины, к которым ее тянуло, вечно оказывались такими уродами?

Именно поэтому Тайсон был как глоток свежего воздуха. Он заботился о ней, и ее фигура не имела значения. Брук постепенно начала испытывать к нему влечение. И у нее выработалось определенное отношение к мужчинам вроде Скотта и Йена. Если они настолько жестоки, что ж, она тоже будет такой.

Через пару минут Кинси заходит вслед за Брук на кухню.

– Боже, почему ты не можешь вести себя, ну не знаю… как человек?

– О чем ты?

Брук включает дурочку. Она достает две круглые формы для торта и контейнер с мукой, чтобы устроить представление на камеры.

– Может, ты и не помнишь, каково тебе было здесь в первый день, но я-то помню. Дерек не виноват, что он не Тайсон.

«Ого! Вот это уже перебор».

– Тайсон тут ни при чем, – говорит Брук, но слишком натянуто.

– Ну да, конечно. Это все из-за Тайсона. Все у тебя теперь каким-то образом связано с Тайсоном. Ты жутко подавленная. Даже больше не говоришь о побеге. А как ты вела себя с этим бедным парнем… Просто по-свински.

– С бедным парнем? – усмехается Брук. – Ты про того здоровяка, который, наверное, никогда в жизни никого не боялся?

– Все чего-то боятся, – говорит Кинси, подходя к горе игрушек, словно только что вспомнила, что ей нужно притвориться, будто она играет.

– Но одни сильнее других.

– Дело не в этом! – кричит Кинси, не глядя на нее. – Боже, Брук, мы все в одинаковом положении. Мы в ловушке и делаем вид, что если подыграем чокнутой Грейс, то вернемся домой, хотя на самом деле она способна убить нас в любой момент. Так же, как Коди. Как Тайсона. Ты не должна сдаваться.

Кинси тихонько вздыхает после того, как слова вырываются наружу, словно понимает, что перешла черту, снова упомянув и Тайсона, и Коди.

Брук делает глубокий вдох, чтобы подавить гнев. Удержать его в узде. Если она сейчас заговорит, то пожалеет об этом.

Повисает тишина – Кинси боится сказать что-то еще, а Брук дожидается, пока пройдет вспышка раздражения.

«Кинси просто напугана, – говорит она себе. – Мы обе напуганы».

Внезапно Брук хочется проорать, что она чувствует себя здесь в ловушке. За десять лет лучше точно не стало. Она никогда к этому не привыкнет, и порой бремя кажется непосильным. Брук срывается на своем тесном наряде, сдергивает белый фартук и идет к спальне. Если Митч или Грейс наблюдают, они подумают, что она решила сменить удушающее платье. Но Брук никак не может успокоиться, чтобы дотянуться до молнии на спине. Ее руки бесполезно болтаются сзади, как дурацкие макаронины.

Кинси следует за Брук и ждет, пока та остановится. А потом без единого слова расстегивает ей платье. Брук позволяет, но как же ей ненавистно, что она нуждается в помощи. Боже, если Кинси продолжит тыкать ей в лицо тем, что она влюбилась в Тайсона и потеряла его, тогда она просто…

Брук не знает, что тогда будет. Например, она сорвется? Но у нее давно уже сорвало крышу.

Оставшись в бюстгальтере и комбинации, Брук плюхается на заправленную кровать.

– Прости, Брук. Я не должна была…

– Пожалуйста, Кинси. – Брук поднимает руку, сейчас она не вынесет сочувствия. Она слишком быстро катится по американским горкам эмоций, прошло слишком мало времени, а сочувствие Кинси может превратить волну гнева в слезы. – Я занимаюсь этим гораздо дольше тебя. Пожалуйста, просто оставь меня в покое. Если хочешь нянчиться с ним – вперед. Меня не впутывай. Мне уже давно плевать…

– …на всех, кроме себя, – перебивает ее Кинси, скрещивая руки на груди.

Они снова на американских горках.

Брук идет в гардероб, чтобы найти чистое платье. То, которое она сняла, тоже чистое, но она не хочет рисковать, выходя за рамки сценария.

Кинси озадаченно хмурится, тихо ойкает и бежит обратно в гостиную за книгой. Потом садится на кровать Брук и листает ее, делая вид, что читает.

Это несправедливо. Действительно несправедливо. Кинси не знает всего, через что прошла Брук. Она здесь почти ничего не видела по сравнению с тем, что видела за десять лет Брук. Но поначалу Брук была такой же. Тоже думала, что сбежит и у нее может быть нормальная жизнь. Она не винит Кинси, но и не собирается радоваться тому, что Грейс нашла ей нового «мужа».

Как раз когда Брук собирается сказать что-то подобное, этот парень вваливается в гостиную.

– Есть тут что-нибудь пожрать? – спрашивает он.

Брук проносится мимо Кинси и захлопывает дверь спальни, закрываясь внутри вместе с девушкой, чтобы Дерек не увидел ее полуобнаженной.

Конечно, этот здоровенный мужлан требует еды. Он, вероятно, вне себя от радости, что его заперли с двумя женщинами в клетке в стиле пятидесятых годов прошлого века.

При этом вопросе лицо Кинси озаряется надеждой. «Кто-то нуждается во мне» – читается на нем так же ясно, как если бы она произнесла эти слова вслух. Как же Кинси наивна, но Брук не указывает ей на это. Наивность – это надежда, а надежда в любой форме означает выживание, и, даже если Брук уже давно все это переросла, она не должна отнимать надежду у Кинси.

Брук натягивает платье и поворачивается, чтобы девушка застегнула молнию. Затем Кинси выходит из спальни, говорит, что сделает великану бутерброд, а Брук во второй раз захлопывает за ней дверь. Она не хочет находиться там с ними. Ей уж точно не нужно, чтобы этот парень снова вывел ее из себя. И все же она не хочет сидеть весь день в спальне.

Брук тянется к лежащей на тумбочке единственной книге, которую ей позволено читать в свободное время. «Граф Монте-Кристо». Она читала ее по меньшей мере пятнадцать раз. Кинси смеется над Брук из-за того, что она перечитывает книгу снова и снова, а не делает вид, что читает, но Брук всегда была такой. В любимых книгах полно друзей, и к ним можно обратиться, когда больше не к кому.

По крайней мере, это отличная книга.

– Что это за место? – басовито ворчит Дерек, обращаясь к Кинси.

Брук слышит его сквозь тонкие стены.

Голос Тайсона всегда был таким нежным, гораздо более вдумчивым, с самого начала. Тайсон всегда думал о других.

– Я уже сказала – летний домик Грейс Уэйкфорд, – говорит Кинси, и Брук мысленно улыбается, уловив едва заметное раздражение в тоне голоса. Как будто ее уже раздражает необходимость повторять одно и то же.

«Добро пожаловать в мою жизнь».

– Теперь ты пленник, – продолжает Кинси. – Скоро ты научишься играть роль Альберта Гамильтона, отца Грейс. Я Грейс в детстве, мне девять. Брук – Хелен Гамильтон, твоя жена.

– Чего-чего?

В его голосе появляются визгливые нотки.

– Жена твоя!