Полевой шпат, а не булыжник, мысленно услышал я голос Йолы.

— Нет, но я также не могу представить себе, что моя дочь станет просто так причинять боль другому человеку. Она не такая.

— С вашего позволения, может быть, вы ее не так хорошо знаете. Она всего лишь…

— Всего лишь что? — напустился я на фрау Да-Пошла-Ты-Яспер. Всего лишь три предложения, и женщина довела меня до того, что я был готов вскочить со стула. — Говорите, — потребовал я. — Скажите, что вы думаете.

— Я думаю, ссорой мы ничего не добьемся, — вмешалась фрау Фишер и в своей привычной спокойной манере сказала миролюбиво: — Пожалуйста, давайте сохраним деловой тон и вместе найдем решение.

Фрау Яспер откашлялась.

— Я только хотела сказать, что вы не знаете, как Йола ведет себя в школе.

— Что именно случилось? — поинтересовался я.

Учительница биологии тяжело выдохнула, словно собиралась сообщить горькую правду.

— Как вы, наверное, знаете, у нас как раз проходят уроки полового воспитания.

Я действительно это знал и кивнул.

После того как полицейское расследование было прекращено — а я отделался предупреждением, — мне пришлось проинформировать издательство, что срок сдачи романа сдвигается. Чтобы иметь больше времени для Йолы и ради спасения брака, я перестал заниматься авантюрными поисками информации для романа и не сидел больше ночами над обязательным его написанием. Вместо этого я работал, лишь когда Йола была в школе, помогал ей с домашними заданиями и прилежно принимал участие во всех семейных встречах и мероприятиях, на которых присутствовал не только телом, но и душой. Так, например, во время ужина я выключал сотовый телефон, чтобы не иметь возможности — как раньше — быстро погуглить что-нибудь для своего романа, вместо того чтобы принимать участие в разговоре. Когда Ким дала понять, что пока не будет видеться с этим одиозным Mr. Escape[127], как она его называла и с которым у нее якобы еще ничего не было, я отказался от предубеждений относительно семейной терапии. На которую решаются, когда уже слишком поздно.

— Вероятно, она еще слишком мала для этой темы, — тем временем продолжала фрау Яспер. — Речь шла об использовании презерватива. Йола вела себя как маленькая, шумела, мешала вести урок, постоянно что-то выкрикивая с места. И вдруг бросила мне в голову этот камень. — Она потрогала пластырь на лбу. — Повезло, что рану не пришлось зашивать.

Я немного подумал, затем поднялся. Директриса удивленно подняла брови, а фрау Яспер начала заикаться:

— Что… то есть… куда вы собрались?

— Я хотел бы услышать другую версию.

— Какую другую? — возмущенно спросила учительница биологии.

— Версию моей дочери, — сказал я, открыл дверь и попросил Йолу войти.

Она спрыгнула с батареи, на которой сидела по-турецки, и дерзким шагом протопала в классную комнату. По красным краям родинки я понял, что она только что, как сумасшедшая, чесала ее.

— Сейчас я хочу услышать правду, — сказал я и подвел Йолу к стульям, на которых сидели фрау Фишер и фрау Яспер, плотно сжав колени.

На Йоле были узкие джинсы, заправленные в неоново-желтые резиновые сапоги какой-то люксовой марки. Я подозреваю, что она носила их, чтобы сделать одолжение матери, потому что вообще-то сапоги не соответствовали ее стилю девчонки-сорванца, которая дружит с мальчишками. Но я мог понять Ким. Если бы я так много разъезжал, как она, то тоже, наверное, завалил бы свою дочь подарками из дьюти-фри. И тем не менее сапоги, которые Йола уже давно разукрасила фломастером, подходили к дождливо-серой грязной осени, которую как раз переживал Берлин.

— Почему ты это сделала? — строго спросил я. Рассчитывая на универсальный ответ, который всегда получал, когда Йола была не в настроении говорить. Безразличное пожимание плечами, в зависимости от ситуации оно могло означать «Без понятия», «Оставь меня в покое» или «Какая разница». Вместо этого она удивила меня целым предложением.

— Она против голубых. — Йола указательным пальцем ткнула в сторону фрау Яспер.

— Извини, что? — раздраженно переспросил я.

Биологичка махнула рукой, словно желая сказать «Только не надо преувеличивать», и закатила глаза.

— Глупости. Я только процитировала Библию, где сказано, что однополая любовь — это грех. Третья книга Моисея, глава 18, стих 22.

Я приложил ладонь к уху. Краем глаза заметил, что фрау Фишер тоже решила, что ослышалась.

— Что вы сделали? — переспросил я, прежде чем Йола успела превратить разговор в балаган.

— А еще я наказала вас за то, что вы носите такую уродливую одежду, фрау Яспер. — Йола указала на брючный костюм учительницы биологии.

Со смесью раздражения и триумфа в голосе фрау Яспер встала и крикнула:

— Ха, вы сами слышите, какая бессовестная ваша дочь! Она оскорбляет меня даже в вашем присутствии, господин Роде.

— Подождите, давайте по порядку. — Директриса попыталась вернуть контроль над ситуацией, но безуспешно.

Я разозлился не на шутку.

— Я правильно понял? Вы рассказывали моей дочери, что гомосексуальность — это грех?

— Да. Что бы сегодня ни утверждали либеральные медиа, Библия однозначно запрещает…

— …не допустимые Богом одежды. Книга Левит, глава 19, стих 19.

Я как раз собирался спросить фрау Яспер, не выжила ли она из ума, если проповедует такие реакционные взгляды ученикам начальных классов, но тут моя голова невольно повернулась к Йоле, которая говорила загадками.

— Кто, черт возьми, Левит? — спросил я у нее.

— Тоже третья книга Моисея, — ответила она.

Мое удивление усилилось, когда фрау Яспер кивнула в знак согласия:

— Тут она права, но нигде не сказано, что нужно бросать камни в педагогов, если…

— …если они носят одежду из двух разнородных нитей, тогда нужно. Ваш костюм, фрау Яспер, состоит из полиэстера и хлопка. Согласно Книге Левит, 19: 19, это запрещено, и грешник должен быть забит камнями деревенской общиной.

Хрясь.

Йола не достигла бы большего эффекта, вытащи она оружие. У всех отвисли челюсти. У меня, у фрау Фишер, но больше всего у знатока Библии биологички. На какое-то время слова Йолы повисли в воздухе классной комнаты, как взвешенные частицы. Последовала короткая пауза, во время которой никто не проронил ни слова, затем я не мог больше сдерживаться. И рассмеялся. Сначала я захихикал тихо, потом громче, прыская от смеха, пока пелена выступивших от хохота слез не скрыла классную комнату перед моими глазами.

— Ты ведь это выдумала, да? — спросил я Йолу четверть часа спустя, когда она сидела на заднем сиденье «жука», уставившись неподвижным взглядом в окно. Пересадить ее назад — в старом «жуке» не было подушек безопасности — еще одна мера из моего каталога под названием «Я хочу быть ответственным отцом и мужем». Что Йоле, разумеется, было не по вкусу.

Молча и не глядя вперед, она протянула мне бумажку в пять евро.

— Можешь оставить себе, если вразумительно ответишь на мои вопросы.

Мы ехали по Айхкампштрассе в направлении Ауэрбахского туннеля, мой любимый короткий путь между Вестэндом и Груневальдом[128]. После моего приступа смеха фрау Яспер в возмущении покинула комнату, а фрау Фишер, которую разговор несколько выбил из колеи, приняла мудрое решение побеседовать с учительницей биологии сначала с глазу на глаз, прежде чем устраивать общую встречу; лучше всего, если сможет прийти и Ким. В настоящий момент она в Ньюарке как раз садилась в кабину пилота и, если верить записке на холодильнике, прилетала завтра на три дня.

— Ты что, читала Ветхий Завет?