Пауза. Бен знал, что отец уже не положит трубку. Сейчас заработал его профессиональный мозг. Как и положено хорошему полицейскому, пусть и на пенсии, Грегор сумел подавить свои эмоции.

— О’кей, дай подумать. Где ты сейчас?

— У Тоби.

Бен хотел назвать ему точный адрес, но тут на зарядной станции рядом с микроволновой печью зажужжал беспроводной телефон.

— Бен? Все в порядке, Бен?

— Да, подожди немного.

Бен гипнотизировал мигающий огонек, пока не включился автоответчик:

«Тоби Мейер, светотехника. Сразу после сигнала оставьте ваше сообщение».

ПИП.

— Э-э-э… здравствуйте, значит, так… Это медсестра Линда, клиника «Вирхов», неврологическое отделение реанимации, у меня вообще-то сообщение для Беньямина Рюмана…

— Да… да…

Бен бросился к телефону и поднял трубку. От волнения сбросил звонок отца. Этот, из клиники, был сейчас важнее.

— Я слушаю, я слушаю, — ответил он. Одновременно с надеждой и страхом, потому что из больницы могли звонить только по двум причинам.

Хорошо или плохо.

Черное или белое.

Проснулась или…

Бен оставил в реанимации номер стационарного телефона на случай, если до него не смогут дозвониться на сотовый.

Сестра тяжело выдохнула, словно собираясь с духом, потом сказала:

— Мне очень жаль, господин Рюман. Но состояние вашей дочери резко ухудш…

Бен бросил трубку и побежал к двери.

Чувственные впечатления, которые должна пережить девятнадцатилетняя девушка:

— звон в ушах после того, как протанцевала всю ночь в клубе;

— покалывание иглы, когда мастер в барселонском тату-салоне делает ей и лучшей подруге одинаковые безвкусные татуировки в знак вечной дружбы;

— ощущение, что заболеваешь, но все равно наслаждаешься каждой секундой под дождем, держа свою большую любовь за руку.

Ощущения, которые не должна знать девятнадцатилетняя девушка:

— спазматические подергивания вследствие повышенного внутричерепного давления;

— мокрые простыни между ногами, когда во время приступа судорог вырывается катетер;

— необратимая остановка дыхания.

Бен видел прямую линию. Слышал синусоидальный звук монитора сердечного ритма. Тщетно ждал, что помпа аппарата для искусственного дыхания поднимется и опустится. Все это в мыслях.

Каждый шаг, все один и восемь километра от Максштрассе до Миттельаллее клиники «Вирхов».

Для тренированного человека смешная дистанция. Для того, кого в этот день уже побили и за кем гналась уличная банда, — серьезное испытание.

Но Бен справился.

Он бежал. Бежал и бежал вниз по Зеештрассе, быстрее, чем когда-либо в жизни. Не обращая внимания на светофоры, велосипедистов или пешеходов. Не задаваясь вопросом, следит ли за ним или даже гонится часть той анонимной массы, которая объединилась против него. Невидимая и тем не менее смертельно опасная, как радиоактивные отходы, с дикой скоростью распространявшаяся в Сети.

Больше всего он переживал, что прибежит в пустую палату.

Распахнет стеклянные двери, взлетит по лестнице и целую вечность будет ждать перед запертым входом в реанимацию, пока кто-нибудь не отреагирует на его звонок.

Уставший врач, низкооплачиваемая медсестра встретят его молча, с грустным видом, и пропустят в палату, откуда они уже выкатили кровать Джул, потому что она нужна была кому-то другому.

Тому, кто еще был жив.

— Что с ней? — спросил Бен, но это была не медсестра и не врач, а посетитель, который пришел к другому больному, вероятно, увидел тень Бена за матовой стеклянной дверью реанимации и открыл ему.

Бен пробежал мимо удивленно смотрящего на него пожилого мужчины, который, конечно, не мог ответить ему на этот вопрос.

Он мчался дальше.

Игнорируя обжигающее покалывание в боку и диспенсер дезинфицирующего средства, которое обязательно должны были использовать все посетители. Он бежал вниз по знакомому коридору. К знакомой палате в самом конце слева. Под непривычно подозрительными взглядами сотрудников, которые высунули головы из сестринской.

«Джул!» — хотел крикнуть Бен, распахнув дверь одноместной палаты, которую дочери выделили в отделении реанимации, потому что в ее случае опасность заражения инфекцией была выше, чем у других пациентов, находящихся в коме.

— Простите, пожалуйста, — услышал он за спиной женский голос, который прозвучал далеко не виновато.

— Милая! — всхлипнул Бен и подошел к кровати. Ухватился за поручни, там, где к переносной папке с зажимом были прикреплены непонятно заполненные формуляры пациента. Единственное, что ему что-то говорило, было имя в верхней правой колонке:

После свадьбы Дженнифер сохранила девичью фамилию, и сейчас все думали, что они давно разведены, а по закону они все еще были женаты.

— Господин Рюман? — Женский голос за спиной прозвучал громче и в то же время с состраданием. Видимо, медсестра (краем глаза Бен заметил кроксы и белые джинсы) узнала его.

— Что с ней? — спросил Бен, не оборачиваясь к той, кто положил ему руку на плечо.

— О чем вы? — раздраженно спросила женщина, и причиной тому был не только вид Бена.

Он вспотел, волосы липли к голове. А его черная рубашка для выступления все еще была расстегнута на груди. Вообще-то он должен был сидеть в ней сейчас за барабанной установкой и играть It’s raining men в баре отеля. А он находился у Джул, и в ушах у него звучал реквием.

Бен указал на свою дочь, которая, к счастью, еще лежала перед ним. К счастью, еще была подключена к аппарату искусственного дыхания. К счастью, еще жила!

Он обошел кровать и встал у изголовья. Поднес руку к бледному лицу Джул.

Слеза капнула на ее закрытое веко.

Она вздрогнула.

«Это же хороший знак. Рефлекс. Или нет?»

Он обернулся к сестре, которая все же оказалась врачом.

Бену пришло в голову, что во время одного из визитов она представилась ему как доктор Циглер. Он вспомнил ее обкусанные ногти и слишком гладкую кожу лица, словно после подтяжки. Возможно, у нее просто хорошие гены. Ее шея, которая обычно выдает возраст, была такой же гладкой, как попа младенца. Только низкий, надтреснутый голос сообщал, что за плечами у нее уже много лет утомительной работы.

— Медсестра Линда сказала мне, что ее состояние ухудшилось.

— Нет. — Врач покачала головой.

— Нет?

— Все без изменений. И…

Бен закрыл глаза.

Без изменений.

Еще никогда он не думал, что будет так радоваться этому грустному диагнозу.

— И что? — переспросил он.

Доктор Циглер прочистила горло, словно ей было неловко:

— В нашем отделении реанимации нет медсестры по имени Линда.

Время застыло — наступил момент тишины, когда голова Бена была абсолютна пуста. Он чувствовал, что не может, да и не хочет ни о чем думать. В этот момент, наедине с врачом и своей дочерью в больничной палате реанимации, он ощутил странное спокойствие. Но затем, словно кто-то проткнул иглой воздушный шар, этот момент прошел. Временной шар лопнул. Мысли завертелись в его голове, как поднятая ветром осенняя листва.

«Никакой Линды нет.

Джул не стало хуже.

Кто-то позвонил.

Почему?

Никакой Линды.

Я должен был прийти.

Не из-за Джул.

Ее состояние без изменений.

А Линда не звонила.

Кто тогда?

Чтобы я пришел сюда.

Зачем?»

— Ночь вне закона!

— Ночь вне закона? — переспросила врач. На ее лице появилось выражение, которое Бен в своем волнении не знал, как интерпретировать. Она узнала его? Поняла, кто он? Или просто удивлялась его странному поведению? Так или иначе, ему нужно было время, чтобы подумать, и он не мог рисковать. В обоих случаях будет лучше, если он останется один.

— Уходите! — велел он доктору Циглер.

«Меня выманили сюда. Из квартиры».