Клара споткнулась здоровой ногой о толстый, шириной с руку, корень, который она не могла видеть, как и все другие препятствия. Обычно свет из центральной части Берлина выплескивался через края большого города и доходил до самого Груневальда, но сегодня метель отфильтровывала каждый луч и накрыла лес непроницаемым куполом.

Клара слышала собственное дыхание, гортанное и хриплое, как у старухи. По крайней мере, она не плакала, как обычно, когда чувство глубокой необратимой безысходности грозило столкнуть ее в пропасть. Возможно, что после всех лет брака у нее просто иссякли слезы. Или она больше ничего не чувствовала на онемевшей от холода коже.

Сильная боль, пронзившая ногу от лодыжки до коленной чашечки, заставила ее замереть. Она понятия не имела, как далеко отошла от домика, но ей нужно было передохнуть, хотя бы из-за боли в боку, которую она не могла больше игнорировать.

Интересно, мой «провожатый» все еще со мной?

Она была уверена, что связь с Джулсом потеряна, но если телефон еще не разрядился, то мог хотя бы послужить фонариком. Однако чтобы это выяснить, ей сначала нужно было постараться достать мобильник, напрочь застрявший в переднем кармане брюк.

Черт.

Клара прислонилась к толстому стволу дерева и поборола искушение сползти по нему вниз, чтобы сесть в кустарники. Ее глаза постепенно привыкали к темноте, тени превращались в очертания. А из очертаний формировались трехмерные изображения.

Если Клара не ошибалась, то она стояла на краю дорожки, которая, похоже, была проложена не совсем официально: слишком уж узкая. Она вспомнила, как в детстве любила с подругами прорубать новые тропы, хотя «прорубать» слишком воинственное понятие для десятилетней девочки. Они пригибали к земле кустарники и папиными садовыми ножницами обрезали небольшие сучья – да и то всего пару метров, пока какое-нибудь дерево окончательно не преграждало им путь. Там они разбивали свой «секретный лагерь» и с помощью палок, веток и листвы сооружали что-то типа вигвама.

В уверенности, что наткнется на бесполезную детскую конструкцию, Клара все равно пошла направо, вдоль тропы, просто потому, что у нее не было выбора.

Наверняка эта дорожка тоже вела к берегу озера, где ее ждал Янник. Если она не заблудится и не замерзнет, к чему, казалось, все и шло.

«Неудивительно, что в агонии люди часто говорят, как им холодно. Потому что они становятся частью единственной константы Вселенной».

Ее отец, – который сам давно уже истлел в земле, после того как однажды ночью мирно заснул и больше не проснулся, – ожил потусторонним голосом в голове Клары, как назло, в ее последние часы. Она бы желала чего-то более приятного, теперь, когда шла к финальному свету в конце своего жизненного туннеля.

При этом Клару смущало, что узкая тропа перед ее глазами действительно становилась светлее. И шире.

Черт, я уже у озера?

Ей казалось, что она слышит шум водоочистной установки Центра охраны природы, что в это время года было абсолютной глупостью. Но ее мозг отказывался принимать, что Янник мог так быстро сюда добраться, чтобы поймать ее.

Откуда он знал, что я пойду именно по этой узкой тропе к озеру?

Она вышла из леса и неожиданно увидела справа два пляшущих световых пятна, как огромные карманные фонарики в руках взбесившегося великана. Она поняла, что совершила ошибку, и хотела отпрянуть, но в этот момент получила мощный удар, словно кувалдой. Она пролетела по воздуху, перевернулась вокруг своей оси и попыталась заслониться руками.

Безуспешно. Темнота приняла ее с неистовой силой.

Джулс

На кухне ребристая батарея под окном сигнализировала постоянным шумом, что из нее давно не спускали воздух. Джулс снизил температуру на термостате, и теперь шумело только в ухе, у которого он держал айфон.

Сейчас, когда разговор с отцом был окончен, он снова мог включить микрофон гарнитуры.

– Клара, вы меня слышите?

Опять никакой реакции. Если он не ошибался, судя по фоновым шумам, она все еще находилась вне защищенного помещения. Джулс открыл холодильник и достал нарезку и масло, положил все это на деревянную доску рядом с хлебницей, в которой лежал серый хлеб.

В поисках ножа он переместил взгляд на деревянную подставку для ножей рядом с мойкой и не сразу понял, что его смутило.

Нож!

Тот, что не подходил к подставке. Рифленая рукоятка которого выступала из блока.

Он исчез!

Джулс нащупал связку ключей в кармане брюк, они были еще там. А вот нож…

Джулс уставился на деревянный блок, как верующий на кровоточащую статую Марии.

Он забыл про голод, не смог бы сейчас проглотить ни кусочка. Не только от осознания, что он больше не один.

А потому, что коридорную тишину пронзил душераздирающий крик.

Он шел из детской комнаты.

Клара

Ее разбудила сырость. Мокрый снег на лице. Кровь, подумала она сначала, потому что эта биологическая жидкость так хорошо сочеталась с ее болью, которая ограничивалась уже не только лодыжкой и ногой, но и распространилась на всю левую часть тела.

Замерзшая песчаная дорожка, на которой она лежала навзничь, наверняка не входила в перечень дорог общего пользования, для этого она была слишком узкой; но то, что сбило ее на этой неукрепленной дороге, была и не лесозаготовительная машина. Скорее, какая-то малютка, «смарт» или «мини», которую несло, как ореховую скорлупу по морю, так сильно машина подскакивала на замерзших кочках.

Правда, на марку машины ей было откровенно наплевать. Решающим для жизни и смерти был вопрос, что за чудовище вылезало из нее сейчас.

Янник?

Она помнила его не таким высоким и плотным, но, может, огромная тень была всего лишь оптической иллюзией.

Может, все здесь иллюзия?

Клара прикинула, сможет ли выдержать боль, если поднимется и побежит обратно в лес, но это размышление стоило ей времени. Тень над ней росла. Шаги становились все ближе.

Однако она сумела откатиться в сторону и подняться, даже смогла сбросить с себя руку, которая схватила ее за плечо. Но затем споткнулась о кочку или сук или собственные ноги, этого она уже не поняла. Ее тело вдруг как-то онемело, язык отяжелел, когда она, снова упав на спину, закричала:

– Оставь меня в покое, Янник! Проваливай! Мерзкая свинья!

Но убийца не сделал ей такого одолжения. Не отошел ни на сантиметр назад. Вместо этого склонился над ней и, казалось, разглядывал ее в свете фар. Ослепленная, она зажмурилась.

– Тогда хотя бы не тяни, – попросила Клара и снова открыла глаза, насколько это было возможно.

И то, что она увидела над своей головой, окончательно заставило ее усомниться в собственном рассудке.

Клара была знакома с теорией «бритвы Оккама». Она знала, что самое простое объяснение часто и есть правильное.

Другими словами: если что-то с ржанием проскакало галопом мимо дома, это, вероятно, лошадь, а не зебра. Но принцип, восходящий к английскому философу Уильяму из Оккама, не дал Кларе, которая пыталась понять, что за фигура склонилась над ней, абсолютно никаких результатов.

Нос картошкой, седая борода, красная накидка…

Даже самые простые объяснения казались бессмысленными.

Но если сконцентрироваться на самой вероятной теории, то над ней стоял добродушный толстощекий Санта-Клаус.

У меня галлюцинации, – подумала она и закрыла глаза. – Последствия неудавшегося эксперимента в «Бергер Хоф».

В темноте ей снова стало казаться, что она в руках Янника, который позволил себе сыграть с ней злую шутку.

– Ну давай же! – велела она фальшивому Санта-Клаусу.

Холод лесной земли, на которой она лежала, охватывал ее все больше. Она сжалась, как в кресле дантиста перед тем, как бормашина коснется нерва. Клара знала, что будет больно и что боль будет невыносимой, но еще невыносимее были секунды до этого, когда противник играл в кошки-мышки.