Вначале она была не уверена, поняла ли ее мама хоть что-то, – так сильно Клара плакала в телефон. Ее голос дрожал от страха, что Мартин может вернуться с тенниса раньше и застать ее в таком состоянии, сидящей у телефона. Но кое-что из прерываемого слезами потока слов все-таки дошло до ее матери, потому что единственные фразы, которые она сказала своей дочери и которые оставили Клару стоять с открытым, мучительно перекошенным ртом и телефонной трубкой в руке, звучали: «Просто мужчин нельзя сердить, малышка. Приложи чуть больше усилий. Мартин ведь так много работает ради вас».

Потом она сменила тему и рассказала ей о наглом сотруднике садового центра, который не хотел принимать обратно горшок с больной орхидеей.

И что теперь?

Клара стояла одна на свежевымытой лестничной клетке, где пахло дезинфицирующими и чистящими средствами.

– Эй? – бессмысленно позвала она, тут к эху ее голоса добавился звук зазвонившего телефона.

– Как вы думаете, в чем вы принимаете участие, Клара?

Керник.

Она думала, что встретит его тут лично, вместо этого он ей позвонил. И сразу же перешел к делу, не объясняя своего странного поведения. Она удивилась, откуда он знает номер ее телефона, но как врач он, конечно, имел доступ к данным, указанным ею при регистрации.

– Я не буду отвечать ни на один ваш вопрос, пока вы мне не скажете…

– Помолчите. У нас мало времени, и скоро я уже не смогу вас спасти.

Спасти? От чего?

Клара хотела дать понять Кернику, что он не может вот так с ней говорить, но выбранный им тон заставил ее подчиниться.

Поэтому она ответила ему:

– Вместе с другими участниками я испытаю на себе, что значит быть психически больным. Я считаю, что это абсолютно логический и необходимый подход.

Корцон видел принципиальную проблему при лечении психотических заболеваний, которое значительно отличалось от лечения физического недомогания: практически каждый психиатр когда-то жаловался на плохое самочувствие. Но лишь немногие из них имели симптомы, хотя бы отдаленно похожие на те, что описывал психически больной пациент или которые у него наблюдались. Только тот, кто страдал «как минимум» от зубной боли, мог представить себе действие обезболивающего средства при онкологии. Врач же, который никогда не испытывал галлюцинаций, не имел основанного на собственном опыте представления, как могут сказаться на больном шизофренией прописанные им психотропные препараты.

Это было исходной точкой проблемы. И поэтому Клара находилась здесь. Чтобы под контролируемым наблюдением у нее вызвали искусственные временные психотические симптомы, которые затем должны быть подавлены в рамках опыта.

– Где вы? – спросила она Керника.

И какого черта вы от меня хотите?

Врач-ассистент не отреагировал.

– Картину какой болезни должны у вас вызвать, Клара?

– Паранойю. Манию преследования.

Клара спустилась по лестнице к широкому двухстворчатому окну. Из него она могла видеть больничную парковку, на которой не было ни одной машины, стоившей в базовой комплектации меньше восьмидесяти тысяч евро. «Порше», «Мерседес АМГ», БМВ 9-й серии, «Туарег», даже «Феррари» цвета голубой металлик парковался рядом с кабриолетом неизвестной Кларе люксовой марки.

Единственным изъяном был минивэн слесаря-сантехника – белый автофургон, который стоял на подъездной дорожке, двумя этажами ниже прямо под окном.

– И как только у вас появятся галлюцинации, вы получите антидот?

Клара вздохнула.

– Только если не попаду в контрольную группу с плацебо. Что все это значит? Если у вас возникли этические сомнения, заявите на вашего шефа в соответствующие контрольные органы. Я заранее и основательно занималась этой темой.

Что было ложью. Несколько недель назад на работе она вытащила из мусорки этот буклет, который ее шеф выбросил вместе с остальными рекламными материалами. Затем сделала два телефонных звонка, и ей подтвердили, что в эксперименте могут участвовать и непрофессионалы. Когда же она услышала, что для участия ей придется запланировать почти целую неделю, потеряла покой. Она знала, что Мартин никогда не позволил бы ей уехать на выходные с подругами. Однако он никогда не вставлял ей палки в колеса, если дело касалось работы. Он даже заботился об Амели, когда знал, что Клара на «повышении квалификации». Ради пары дней без него Клара была готова на все. Даже на искусственно вызванные галлюцинации.

– Фрау Вернет, пожалуйста, не верьте тому, что вам рассказали. «Бергер Хоф» не нормальная клиника. Риски…

– Расписаны на двух страницах регистрационного бланка, я знаю.

– Ах, забудьте то, что значится в документах. Настоящие риски там даже не перечислены.

– И какие же они?

Она услышала хлопанье крыльев, словно в трубке пропорхнул голубь.

– Я не могу вам сказать, – ответил Керник, – но покажу. Пожалуйста, подойдите к окну.

– Я уже стою перед ним.

– Хорошо. Вы уже что-нибудь ели?

Он серьезно?

– Хотите пригласить меня? – удивленно спросила Клара.

Керник невесело рассмеялся:

– Нет. Я просто хотел знать, пришли ли вы натощак.

– Зачем?

На мгновение в трубке воцарилась тишина. Затем Керник спросил:

– Вы смотрите наружу?

– Да.

– На белый фургон?

– Совершенно верно.

Клара ждала, что его боковые дверцы сейчас откроются и выдадут какую-то ужасную тайну.

– О'кей. Сделайте мне одолжение. Все здесь обречены на смерть. Пообещайте мне, что сразу же покинете клинику, когда увидите, что сейчас произойдет.

– Когда что произойдет?

– Вот это, – сказал Керник.

Затем она увидела тень. Прямо перед окном. Всего на долю секунды, хотя позже, в ночных кошмарах, ей казалось, что все происходило во временной петле.

Бесконечный момент, когда она прижимала обе ладони ко рту и начинала плакать и кричать – в тот самый миг, когда тень превращалась в глухой металлический звук. И от мощного удара вздрагивал весь фургон, крыша которого выглядела так, будто великан ударил по ней кулаком. Но это был не кулак, а человеческое тело, которое и повлекло за собой такие повреждения после падения с верхнего этажа здания клиники.

Клара закричала, затем ее и правда вырвало – когда она увидела, кто спрыгнул с крыши. Она узнала его по рубашке La Martina, которая окрасилась в кровавый цвет. И по яхтенным туфлям, одна из которых слетела и лежала на гравии рядом с фургоном.

И по тому, что телефонная линия была мертва, как и Даниэль Керник на крыше белого фургона.

Джулс

Сегодня

Клара резко оборвала свой монолог. И тут же обеспокоенно и раздраженно спросила Джулса:

– Ради всего святого, что у вас там происходит?

– Извините, у меня кое-что упало.

Джулс хотел взять на кухне стакан, чтобы налить себе сока, но тот выскользнул и разбился с грохотом упавшего дерева. Тишина в квартире, с одной стороны, и его концентрация на ужасной и одновременно странной истории Клары – с другой, усилили восприятие шума. Если бы стакан упал из шкафчика в мойку посреди дня, Джулс едва ли заметил это на фоне будничных звуков. Но с наступлением ночи шум произвел впечатление сработавшей сигнализации, и его пульс мгновенно ускорился.

– Мне очень жаль, – повторил он и попытался вернуться к теме. – Все здесь обречены на смерть?

– Это были его последние слова!

– Вы знаете, почему Керник это сделал? – вернулся он к ее описанию самоубийства врача. Такая мелодраматическая инсценировка не вписывалась ни в один известный шаблон суицида. А Джулс знал, о чем говорил. На своей работе он столкнулся практически со всеми способами. Хотя, конечно, если подумать, суицидальное поведение Клары тоже не соответствовало норме. В любом случае сейчас он чувствовал облегчение от того, что сумел отвлечь Клару от ее намерения, хотя и знал, что весь этот телефонный разговор лишь попытка выиграть немного времени.