– Я спрятался за одной машиной, прежде чем опустилась роллетная решетка. Паркинг – объект под снос за «Европа-центром», в двух шагах от входа в «Аквариум». Согласно табличкам, он будет снесен через два месяца. А до того времени работает только седьмой этаж.

– Что там происходит?

– Не притворяйся.

Джулс оставил это обвинение без комментариев, чтобы не сбить отца с мысли и не направить его безудержный поток слов в другое русло. При этом ему хотелось крикнуть: «Переходи же наконец к делу!» Одновременно он размышлял, отважится ли силой взломать эту дверь. Она была из дерева, не очень прочная, но если он вышибет ее из петель, то шум и треск разбудят весь дом.

– Здесь не меньше шести машин, внутри каждой – женщина. Или, точнее, в открытом багажнике. Вокруг каждой машины стоит полдюжины мужчин.

Джулс остановился и задумался. В его голове кружился рой самых разных чувств и мыслей, такой же неконтролируемый, как и снег снаружи за окнами.

– О'кей, в городе полно извращенцев, – пробормотал он.

– Вероятно, для тебя это не новость, – прошипел его отец. – Но возможно, я узнал от Синди нечто такое, что тебя удивит.

– Что?

– Имя и фамилию Лузанны. Которые стоят в договоре аренды двадцатого этажа.

– И как же ее зовут?

– Угадай с трех раз.

Джулс закрыл глаза, все еще сжимая пальцами ручку, которая, казалось, раскалялась все сильнее, словно должна была выжечь клеймо у него на ладони.

– Какое у нее имя?

Он не хотел слышать ответ, но отец, разумеется, не стал скрывать:

– Клара Лузанна Вернет.

Клара

Поездка от железнодорожного моста не продлилась даже пяти минут. А больше и не требовалось, чтобы доехать от Чистилища до Ада за площадью Брайтшайдплац.

– Голову вниз! – приказал Мартин. Он не дал ей времени выполнить его приказ, а сам резко нагнул ее голову вперед, так что она сильно ударилась лбом о пластиковую обшивку. Наручник, который Мартин, похоже, не собирался сегодня отстегивать, снова болезненно впился ей в запястье.

Еще одна рана, – подумала она, вжимаясь головой в приборную панель. – Если бы ты набралась мужества и спрыгнула со скалы, то избавила бы себя от этой и всех других травм, которые сегодня еще последуют.

Неужели он заставит ее тоже вырвать зуб?

Клара ощутила влияние центробежных сил, когда Мартин на дикой скорости помчался по какому-то серпантину. Двигатель малолитражки взревел, как мотор дешевой швейной машины. Кларе стало плохо, когда Мартин резко затормозил.

У нее в ушах щелкнуло, так сильно он рванул ее за волосы вверх. Сквозь завесу слез она пыталась понять их новое местонахождение.

– Где мы?

– А на что это похоже?

На клише.

На то место, где женщины боятся быть изнасилованными. И именно поэтому Мартин его выбрал.

Их машина стояла наискосок на пустынном этаже надземного паркинга, между двумя бетонными колоннами, упиравшимися в низкий потолок.

Кроме пыльного «фольксвагена-жука» без дисков через пять парковочных мест, на всем уровне – площадью в четыре теннисных корта – не было ни одной машины. Парковочная разметка была почти не видна под грязью и голубиным пометом. Серые бетонные стены были исписаны граффити, потолочное освещение не работало – вероятно, электричество давно отключили. Только благодаря двум строительным прожекторам здесь можно было вообще хоть что-то увидеть. Один стоял справа от нее недалеко от эвакуационного выхода, другой слева перед огромным серо-зеленым тентом, который закрывал Кларе вид на улицу. Пешеходы, смотревшие наверх, должны были думать, что ведутся ночные работы. Понятия не имея о том ужасе, который здесь творился.

– Настоящая вечеринка проходит на седьмом уровне, – объяснил ей Мартин и отстегнулся. – Но у нас есть собственный загон.

– Загон?

– А ты думаешь, куда загоняют кобыл в период течки, чтобы приучить к дисциплине?

В подлежащий сносу паркинг?

– Обычно тебя могут наказывать до восьми мужчин, – по-деловому сообщил он ей, словно объясняя правила настольной игры. – Поэтому рекомендовано приезжать на внедорожнике или комби, чтобы у жеребцов был в распоряжении кузов побольше. Но когда импровизируешь, нельзя привередничать. – Мартин похлопал по рулю.

– Пожалуйста. – Клара попыталась сделать невозможное и, унижаясь, взмолилась перед мужем. – Позволь мне уйти. Ты можешь забрать Амели, я знаю, ты хорошо к ней относишься. От меня у тебя одни только проблемы. Я обещаю, если ты меня сейчас отпустишь, то никогда больше не увидишь.

– Ты не понимаешь. Ты никогда меня не понимала. – Он грустно посмотрел на нее и, казалось, действительно верил тому бреду, который нес. – Я люблю тебя. Даже когда ты делаешь ошибки. Даже когда ты приносишь мне в постель ржаные тосты, хотя знаешь, что я люблю только пшеничные. Даже когда ты складываешь столовые приборы в посудомойку вверх ручками, хотя я наверняка уже сто раз объяснял тебе, что так они не промываются. Даже после того, как я наказал тебя за это и сам себя ненавижу, потому что ты меня вынудила. Даже тогда я тебя люблю.

– Ни один мужчина, который любит свою жену, не будет с ней так поступать.

– Ошибаешься. Только слабые мужчины распускают своих жен. Это как с детьми. Им нужны правила. Это не проявление любви, когда им все позволяют. Наоборот. Это лень и слабость, если родители на обращают внимания на манеры. В принципе, это даже преступление, потому что дети таких антиавторитарных родителей не будут приспособлены к жизни и сами станут плохими родителями, которые, в свою очередь, произведут ленивых, не приспособленных к жизни детей.

– Ты не мой отец.

– И тем не менее я исправлю эту ошибку воспитания.

– Нет, Мартин. Ты больной. Съедаемый комплексами неполноценности, малодушный подонок, который позволяет другим мужчинам избивать собственную жену. Ты унижаешь ее, чтобы сломать ей крылья. Потому что не перенесешь, если твоя красивая, умная и самоуверенная жена улетит от тебя. Ты думаешь, что так я у тебя под контролем. Но это не что иное, как самоубийство из страха смерти.

Парадоксальным образом Клара улыбалась, когда впервые за свой токсичный брак говорила своему мужу голую правду. При этом она неосознанно процитировала слова, которые слышала от Джулса по телефону сопровождения.

– Спасибо, – сказал Мартин и потрепал ее по руке. – Спасибо, что облегчила для меня это решение. Поверь мне, то, что сейчас начнется, не принесет мне удовольствия. Я даже не буду смотреть. Иначе у меня разорвется сердце. Но кто знает, возможно, затем мы вместе оценим и отберем видеоматериал.

Клара огляделась, но нигде не увидела камеры.

– Ее принесут, – сказал Мартин, угадавший ее мысли. – Правила в загоне очень простые. Тот, кто больше платит, имеет больше прав. Он получает камеру GoPro, на случай, если захочет потом все еще раз посмотреть.

– Восемь мужчин?

– На седьмом уровне. Я забронировал у Лузанны загон для дичка. Это для строптивых кобыл. Тех, кому нужно больше чем просто порка. В исполнении одного-единственного мужчины, которому разрешено действовать с особой жестокостью.

Мартину не нужно было говорить дальше. Клара могла прочитать в его остервенелых глазах, что он не договорил: «Здесь женщин не просто ломают. Здесь их уничтожают».

– К тебе придет тот, кто предложил самую высокую цену, – объяснил он ей и, казалось, наслаждался страхом в ее глазах.

Он продает меня. Эта мерзкая, больная на голову скотина выставила меня на аукцион.

С членством в «мужском клубе» Лузанны каждый участник получал счет в иностранном сервисе денежных переводов, с помощью которого можно было делать «клубные взносы» в режиме реального времени, так объяснил ей Мартин по дороге домой после той ночи в Le Zen, словно в ее состоянии такая информация была ей важна. Это было типично для него. Как только у ее мужа проходило сексуальное возбуждение, он начинал сожалеть о своих эксцессах и делался разговорчивым. Словно думал, что насилие будет не таким отвратительным, если в присутствии жертвы открыто обсудить все детали его задумки и исполнения.