Итан так и не понял, что именно произошло в ту ночь, когда погибли его родители. Пожарный, который все ему рассказал, сам, похоже, не был уверен в деталях, и мог только поражаться, каким чудом не погибли все четверо находившиеся в доме в ту ночь. Самого Итана как раз не было дома. Он ночевал у своей подруги в Регби, где учился в колледже и подрабатывал в местной таверне, но его родители, заснувшие в своей спальне наверху, больше уже не проснулись, а его сестру Диандру с племянницей Руби, которой тогда и года не было, забрали на несколько дней в больницу в Регби. В их отсутствие начальник пожарной охраны и домашний инспектор осмотрели дом и разобрали керосиновую печь, из которой произошла утечка угарного газа. С этим все было довольно просто. Что было сложнее, так это понять, почему не сработала сигнализация угарного газа. Это осталось загадкой как для начальника пожарной охраны, так и для Итана, однако он не мог избавиться от мысли, что тут не обошлось без вмешательства его сестры. Как она это сделала и как они с дочерью остались в живых, он понятия не имел, и, разумеется, никаких доказательств не имелось. В противном случае начальник пожарной охраны упомянул бы об этом, или приехала бы полиция, но ничего подобного не случилось. И все же мысль его не отпускала.

Так или иначе, он считал, что родителей постигла не самая ужасная смерть, и как бы он ни скорбел об утрате, он был в определенном смысле благодарен судьбе за то, что они умерли вместе и ни одному не пришлось оплакивать другого. Сперва он намеревался вернуться в дом, но после нескольких ночей, проведенных там перед похоронами и после, он передумал. Девочка все время плакала, не давая ему покоя, а Диандра всячески показывала, что ему здесь не рады. Он взял несколько вещей, принадлежавших родителям, из сентиментальных побуждений, и ушел. Пройдет еще много лет, прежде чем он вернется туда.

Вот и все, что было на этих страницах, если не считать ехидного комментария: «Слишком близко, чтобы спать спокойно?»

Тот же корявый почерк. Та же черная шариковая ручка. Тот же сарказм. И внушительный скачок от «Узнаёшь?».

Анна отложила рукопись. Ей в некотором роде было отрадно в очередной раз убедиться, каким посредственным писателем на самом деле был Эван. Неуклюжесть его прозы, его явное самолюбование – «Итан», герой спорта и светоч своей семьи! – не говоря о вопиющем умолчании фактов (фактов, хорошо ему известных!), которые могли бы объяснить, как «Диандра… умудрилась забеременеть» в пятнадцать лет. Все это составляло историю мальчика, близоруко жалеющего себя.

Как бы ее ни манила кроличья нора негодования, многочисленные недостатки ее покойного брата в данный конкретный момент не являлись ее самой неотложной заботой. Гораздо более серьезную, в ее понимании, проблему составляло выяснить, кто продолжал отправлять ей эти страницы, как этот кто-то их заполучил и с какой целью направил их родственникам ее мужа. И что было еще важнее: что ей нужно сделать, чтобы прекратить это?

Потребовалось приложить немалые усилия, чтобы отстраниться, отделить то, что она действительно знала, от того, чего она просто боялась, и решить, какие неизвестные вещи ей нужно расставить по степени важности. Была ли вероятность, что она не нашла экземпляр романа брата в их доме в Вермонте, пусть даже тогда ей казалось, что она перерыла там все что можно? Конечно, вероятность была. Но сомнительная. Гораздо вероятнее было то, что кто-то за пределами этого дома видел роман Эвана и имел свою распечатку, кто-то, кому ее брат рассказал о своем творческом замысле и даже доверил драгоценный экземпляр рукописи. Кем мог быть этот человек и как пересеклись их с Эваном пути? Опять же, если бы речь шла о возмещении ущерба за предполагаемую кражу, совершенную ее покойным мужем (лично она была бы этому только рада), то зачем было ждать до сих пор?

Но в этих вопросах смысла было немного, поскольку они представляли собой безобидный край спектра применительно к ее текущей ситуации. На другом краю спектра была реальность, с которой она столкнулась, вернувшись в Денвер, когда это загадочное послание – Эвану Паркеру, не забытому, – материализовалось на стикере в экземпляре ее собственного романа. Ураганная воронка, запущенная этим стикером, нарастала пугающими темпами, и Анна не знала, как остановить ее.

«Эвану Паркеру» означало: я знаю, кем он тебе приходился.

Что означало: я знаю, что ты с ним сделала.

И все это вместе означало: я могу разоблачить тебя в любой момент.

Ничто из этого по сути не имело отношения к Джейку, несмотря на такой подлый шаг, как обращение к его родителям. Страницы, которые она сейчас держала в руках, были направлены Фрэнку с Луизой только затем, чтобы показать ей: этот некто имеет доступ к любому человеку из ее окружения и ему не занимать решительности или подлости. Эти слова – «Слишком близко, чтобы спать спокойно?» – были обращены вовсе не к ее покойному мужу и не к его родителям; они были обращены к тому человеку, которого она пыталась устранить с не меньшим усердием, чем Эвана Паркера или Джейкоба Финч-Боннера. Этим человеком была аферистка, известная в прошлом как Дианна Паркер. Другими словами, она сама.

Одним из явных претендентов на роль ближайшего друга Эвана по Рипли был некий Мартин Перселл. Он работал преподавателем в Южном Берлингтоне и в свое время запостил в Фейсбуке[361] скорбный некролог об Эване в группе «Писатели Рипли», рассказав о дружбе двух начинающих писателей с упоминанием электронной переписки с Эваном, личных встреч с Эваном и даже рок-концерта с Эваном. Несмотря на столь многочисленные свидетельства близости, Перселл никогда не утверждал, что видел хотя бы страницу незавершенного романа Эвана, не говоря уже о том, чтобы иметь в своем распоряжении распечатку этого великого произведения, но именно он был тем человеком, чье имя Анна упорно обводила кружком в самые тяжелые часы бессонницы.

Ее брат не стал бы делиться незавершенным романом с каким-нибудь случайным знакомым из Ратленда, с кем-то, кого он мог знать в повседневной жизни. Такой нарцисс, как он, не стал бы придавать значение пустой похвале простого смертного, какого-нибудь школьного приятеля, который не прочел ни одного романа после того, как с горем пополам одолел «Над пропастью во ржи» в десятом классе; Эван, как и многие писатели, с которыми Анна перезнакомилась за последние годы – сперва через Джейка, а потом и сама – хотел получить одобрение других писателей, представителей круга избранных, разделявших его устремления и уважавших его старания. Но она не представляла себе подобную литературную встречу в его таверне или, напротив, в кругу анонимных наркоманов, чтобы это могло увенчаться плодотворными отношениями с редакцией. Такие люди встречались нечасто за пределами Манхэттена, Бруклина, Бостона, Айова-Сити, Сиэтла, Портленда (обоих Портлендов) и, возможно, каких-нибудь университетских городков от моря до сияющего моря, где имелась бы… магистерская программа писательского мастерства.

Короче говоря, все указывало на Рипли. Наверняка все идет из Рипли. Пришло, наконец, время – очень осторожно – наведаться в Рипли.

Ведь была причина, пока еще неведомая ей, покоторой Мартин Перселл стал человеком, с которым Эван продолжал дружить после писательских курсов. Кроме того, к Перселлу, как ей было прекрасно известно, ездил и ее покойный муж в ходе своей скромной детективной вылазки в Вермонт; можно даже сказать, что встреча с ним и была главной целью поездки Джейка в Ратленд, после чего он сразу отправился на юг, в Афины и округ Рэбан. Анна знала, где Джейк встречался с Мартином Перселлом – в закусочной «Ромбики», памятной ей по годам детства, – как знала и то, что заказали эти двое (спасибо квитанции с кредитки, которая лежала в бумажнике Джейка на момент его смерти): тарелку супа и один из тех огромных гамбургеров, которые там всегда подавали, хотя кто из них что ел, ей оставалось только гадать. Не знала она и что они обсуждали. И по понятным причинам не могла расспросить Джейка, чтобы все выяснить.