– Вот это его дом?
Инспектор указал рукой вдаль. За границей моего участка начинался густой сосновый лес, но все же можно было разглядеть трубу на доме Чипса и кусочек крыши. Я кивнула.
– Он получил какую-то архитектурную премию, – услужливо вставила Мурхауз. – Я видела фотографии в одном журнале пару лет назад. Выглядит потрясающе.
– Да. Это и правда идеальный дом – не такой большой, как старый, но очень удобный. Все новое. И теплый.
Вихрь ледяного ветра пронесся вокруг нас, словно нарочно, чтобы дать понять, о чем я говорю.
Стрэтфорд рассмеялся.
– И это действительно ценно в такое время года.
– В общем, кажется, мы осмотрели все, что нужно. У нас впереди довольно насыщенный день. Сколько там еще вы сказали, констебль?
Он притопнул ногой, явно не в восторге от такой перспективы.
«ПОХИЩЕННАЯ:
ИСТОРИЯ ЭЛЛИ КАННИНГ»
Документальный фильм
HeldHostage Productions © 2019
Элли Каннинг: запись № 7
Однажды я проснулась и увидела, что на стуле рядом сидит женщина и держит меня за руку. Помню, я просто лежала, смотрела на нее, не говорила ничего и размышляла, кто она такая и откуда взялась. Я не сразу даже поняла, что она настоящая. Что она не из того странного мира снов, в котором я пробыла так долго. Иногда я думала, уж не та ли это женщина с картины? Она была похожа на нее – темные волосы, темные глаза, – только старше и не беременная. Потом я решила, что она, должно быть, медсестра, хотя на ней не было халата, ничего такого, обычная одежда – джинсы, рубашка, кардиган. Она казалась знакомой, но я далеко не сразу вспомнила, кто она и откуда я ее знаю.
В тот первый день она сидела рядом и гладила меня по руке. Улыбнулась и поздоровалась. Я пыталась заговорить, спросить ее, где я, что случилось, но губы не могли выговорить ни слова.
Наконец она спросила, не хочу ли я чего-нибудь поесть. Появилась тарелка какого-то супа, несколько кусочков хлеба с маслом. Суп не пах ни больничной едой, ни даже школьной – запах был острый и вкусный. Я вдруг поняла, что умираю от голода.
Женщина помогла мне сесть, приподняла сзади подушки. Я так ослабела, что не могла есть сама, и она стала кормить меня с ложки, вытирая лицо салфеткой, когда проливалась капля. Такого вкусного супа я еще никогда в жизни не ела. После супа она дала мне выпить чего-то сладкого – сока или наливки – из какого-то детского поильника с крышечкой.
После еды я снова стала засыпать, но женщина легонько встряхнула меня и сказала, что сначала надо сходить в туалет. Она помогла мне встать, и я с удивлением поняла, что ноги у меня еще двигаются. Она провела меня через всю комнату и открыла дверь. За дверью был маленький унитаз с такой тяжелой черной крышкой, как в общественных туалетах. В комнате пахло эвкалиптом – лучше, чем в самой спальне, где запах был довольно противный.
Она дала мне какие-то отвратительные старушечьи трусы и сказала, чтобы я их надела, а свои отдала ей. Я боялась, что придется пи́сать прямо при ней, но она закрыла дверь и сказала, чтобы я дала ей знать, когда закончу.
Когда я все закончила, она снова помогла мне пройти через комнату и лечь в кровать. Убрала мои грязные трусы в сумку, затем поправила постель и уложила меня. А потом снова села на стул рядом и гладила меня по голове, пока я не задремала.
Хонор: август 2018
Хонор была с Элли в номере, который временно сняла для них полиция в «Лакшери инн», когда Стрэтфорд позвонил и сказал, что они с Мурхауз идут к ним: нужно, чтобы Элли посмотрела кое-какие фотографии. Хонор попыталась пока поработать – у нее ведь были и другие клиенты, которые тоже требовали внимания, – но это оказалось нелегким делом. Звонки из каждого утюга от желающих поговорить с Элли не прекращались, так что пришлось передать всех остальных клиентов помощнице. Когда она вернется в Сидней, нужно будет серьезно перестроить расписание, но сейчас было не до того.
Девушка весь день лежала на комковатой двуспальной кровати, жевала сырные слойки и смотрела на бесконечном повторе «Джорди Шор». Она оказалась не самой удобной компаньонкой – слишком беспокойной и требовательной, и Хонор с трудом сохраняла терпение. Постоянный шум телевизора утомлял ее, но в конце концов они пришли к компромиссу: Хонор заплатила администратору дикие деньги, чтобы та сходила и купила Элли наушники.
Администратор – Элейн, как ее там по фамилии, – оказалась очередной женщиной средних лет, тоже назвавшейся школьной подругой Хонор. «Тогда этим заведением управляли мои родители», – сказала она с самодовольной улыбкой – как будто унаследовать эту дыру было удачей, которой можно гордиться. Это без конца множившееся число «старых знакомых» тоже действовало на нервы. После покупки загородного дома она бывала там в основном короткими наездами, и, за исключением нескольких неизбежных появлений на разных мероприятиях в качестве местной знаменитости, ее встречи с обитателями городка были, к счастью, нечасты. Но с тех пор, как стало известно, что Элли теперь ее клиентка, все изменилось. Столько людей, которых она давно забыла или, скорее, не хотела вспоминать, желали возобновить с ней знакомство – вновь принять в свой тесный круг, так сказать. Как будто на спине у нее светилась неоновая вывеска: «Блудная дочь».
«Я тебя совсем крошкой помню, – сказала одна очень пожилая дама, по-видимому, давняя подруга ее бабушки, обнажив в улыбке поразительно белые зубы. – Такая тихая была малютка. Как мышонок. Кто бы мог подумать, что из тебя такая важная шишка вырастет».
Еще были друзья ее родителей, владелица магазинчика на углу, пара старых школьных учителей, родители одноклассников, – они пытались встретиться с ней под тем или иным предлогом, но на самом деле просто хотели расспросить ее об этой бедняжке.
Такой интерес оказался для нее полной неожиданностью: в конце концов, Элли ведь была даже не из их городка. Но, как отметил редактор местной газеты, Элли Каннинг стала самой громкой сенсацией с тех пор, как Билли Коминос, местный криминальный воротила, был застрелен в упор в кафе «Парадайз» еще в 1960-е годы. Это был, конечно, скандал, но с оттенком трагедии. Билли, при всех его явных преступных наклонностях, всегда был хорошим парнем.
А теперь – другая история. На этот раз город получил возможность посмаковать подробности преступления, которое его непосредственно не касалось.
Можно не принимать ничью сторону, не выносить никаких суждений. Все были уверены, что преступники окажутся не местными: по общему мнению, в городе – во всяком случае, среди своих, среди тех, о ком стоит говорить, – не было буквально никого подходящего под описание похитителей. Обитатели Энфилд-Уош просто не способны на такое.
Хонор знала, что полиция проводит обыски во всех домах, совпадающих с описанием Элли в тех немногих деталях, которые она могла припомнить: почтовый ящик в форме молочного бидона, длинная подъездная дорожка, решетчатая загородка, низкая веранда перед входом. Все это были явления широко распространенные. Наверняка должны были найтись десятки местных усадеб, отвечавших всем требованиям. Хонор не могла себе представить, чтобы на этом начальном этапе расследования можно было обнаружить какие-то убедительные доказательства.
Хонор наскоро убрала в номере, пока Элли принимала душ и чистила зубы, приводя себя в презентабельный вид за несколько минут до прихода полицейских. Хью держался с профессиональной отстраненностью, зато Дженни Мурхауз дружелюбно улыбнулась ей.
– Как ваша подопечная, Хонор?
Она закатила глаза и от души вздохнула.
– Ох уж эти подростки. Если честно, я только что вытащила ее из постели. По сути, она ничего не делает, только ест всякую дрянь и целыми днями смотрит реалити-шоу. Я уже на стенку лезу. Чувствую, надо бы убедить ее заняться чем-то более полезным, только не знаю чем.
