– Она была меня на пару лет постарше. Красотка. Длинные светлые волосы, высокая. Всегда ходила и даже бегала на носочках. Делала большие успехи в спорте – теннис, нетбол, плавание. В общем, я по ней с ума сходил. По ней все мальчишки с ума сходили. В конце концов она вышла замуж за Даррена Джонса – он был жокеем. Такого мерзкого, лживого засранца еще поискать надо. Но Таня тогда была… мы все на нее заглядывались.

Невозможно было представить ту Таню, которую я знала, Таней из рассказа Чипса, хотя на ее странную походку я уже обращала внимание.

– В общем, она была хитрая девица. Она знала, что нравится мне, и сказала – если я дам ей пять баксов, то могу ее поцеловать.

– А вы?

– Ну, у меня было всего три бакса, так что пришлось поторговаться. «И чтобы без языка!» Я даже и не понял, при чем тут язык, так что это было не так важно.

– А дело того стоило?

– Мне казалось, что да. Вон там мы это делали. – Он указал на живую изгородь между церковью и пасторским домом. – На самом деле в эту изгородь можно войти. Там внутри пусто. Во всяком случае, тогда было.

– И как прошло?

– Хорошо, даже малость чересчур. Она предложила мне потрогать ее за грудь – еще за пять долларов. Я месяц деньги копил. Тут уж мне совсем крышу снесло.

– Могу себе представить. А не рановато в десять лет?

– Рановато. Я потом еще несколько лет к девчонкам близко не подходил.

Я не очень-то ему поверила.

– Не потому ли, что вас отправили в закрытую школу – это же, наверное, была школа для мальчиков?

– Ну да, правда, – засмеялся он. – Но все равно то была настоящая травма.

Мы поехали дальше – через жилой район, мимо красивых старых кирпичных домов на Парламент-Хилл. Перед самым большим Чипс остановился. Этот дом построили Саммервиллы, предки его матери, в конце девятнадцатого века, и в его детские годы он еще принадлежал их семье. Это был настоящий особняк в стиле ар-нуво – трехэтажный, с остроконечными крышами и башенками, с длинными створчатыми окнами и большими балконами из кованого железа. Мне сразу представились черно-белая плитка в вестибюле, кедровые панели, широкие пролеты лестницы. Был виден маленький кусочек теннисного корта – глиняного, с разметкой, явно использующегося до сих пор.

– В детстве я не особенно задумывался об этом – какой большой у них дом, какие они богатые. Они были просто бабушка и дедушка. Деньги ничего не значили. Лучше от них жить не становилось. На самом деле, что мне в этом доме больше всего запомнилось, так это чертов дубак. Никак было не согреться.

Он провез меня мимо жилищной комиссии, мимо ветхих домиков на окраине, а затем к новому району, где выстроились вдоль реки большие кирпичные дома. Слишком большие и кое-как втиснутые в убогие, чаще всего неозелененные кварталы, хотя свободного места вокруг было предостаточно.

Чипс свернул на шоссе, а затем покатил по ухабистой грунтовой дороге – до поляны, где был прибит к эвкалипту указатель с надписью от руки, извещавшей, что мы приехали в Уош.

– Это название что-то означает?

– Его дали в честь того места, откуда приехал тот парень, что основал город. Он был из того Энфилд-Уош, что недалеко от Лондона. Дело довольно обычное. Половина здешних названий тоже оттуда. Сразу за шоссе есть Турецкий ручей, есть Лок – это водохранилище на другом конце города, а там, куда я вас сейчас везу, есть подходящее местечко для купания, оно называется Фризиуотер – ледяная вода.

– И это правда?

– Что правда?

– Вода правда ледяная?

– Смотря сколько ее сойдет с плотины.

Дорога кончилась, и Чипс остановил машину под деревом. Перед нами была заросшая ивами излучина реки. Место было красивое, идеально подходящее для купания и кемпинга. На нашей стороне высокого берега не было, река казалась глубокой и чистой, течение быстрое. Попадались следы недавних походных костров, несмотря на полный запрет разводить огонь, а рядом обычный мусор, какой всегда остается после отдыхающих, – пустые бутылки, пакеты из-под чипсов, коробки от пиццы, несколько пустых упаковок презервативов.

Чипс какое-то время сидел молча, просто глядя вдаль.

– Летом мы сплавлялись от Лока на надувных матрасах. Путь занимал полдня. А потом топали назад, ко мне домой, пешком – по дороге это почти десять километров, но мы кое-где срезали путь через выгоны. Не могу себе представить, чтобы кто-то позволил такое своим детям в наши дни. Рак кожи, риск утонуть. Машины. Змеи. Педофилы.

– Сколько вам было лет?

– Да, пожалуй, лет двенадцать.

– Довольно безобидно вообще-то.

– Ну, мы росли.

– В каком плане?

– Сами знаете. Вот, например… Когда мы стали постарше, мы устраивали здесь вечеринки. Выпивка, курево, громкая музыкана магнитофоне. Секс.

Я показала на пивные бутылки, на упаковки от презервативов.

– Все то же.

– Угу. Думаю, тут все по-старому. Молодость, любовь. Вся эта лабуда.

В голосе у него прозвучало сожаление.

– Вы хотите рассказать мне еще какие-то истории о ваших подростковых подвигах?

– Не-а. Пока не буду. – Он открыл дверцу. – Не хочу, чтобы у вас сложилось обо мне неверное представление. Оставлю это для второго свидания.

Он усмехнулся и перебросил мне мою сумку с заднего сиденья.

– Так это свидание?

– На самом деле это проверка – как вы переносите холод. Почему бы вам не надеть купальник, Джипси? Пойдемте, окунемся в ледяную воду и посмотрим, посинеете вы или нет.

К приятному удивлению Хонор, вечер в обществе Сюзанны оказался сплошным удовольствием.

Обычно это было не в ее вкусе – вся эта женская дружба. Никогда она этого не понимала – ни в детстве, ни в юности. Она всегда вписывалась в компанию, никогда не была в полном смысле слова одиночкой, однако предпочитала держаться от сверстниц на некотором расстоянии. Не было у нее этих дурацких дружб взахлеб, рыданий на чьем-то плече, какой-то там женской взаимовыручки. Не было и проблем с верностью подругам: ей ведь, в сущности, и некого было предавать.

Во взрослой жизни она была слишком загружена работой, почти не оставлявшей времени ни на что, кроме заведения нужных связей. В этой сфере все могло измениться в любую минуту, в зависимости от того, что или кого можно было считать полезным на данный момент. Хонор была женщиной амбициозной, уверенной в себе, целеустремленной, но отказ от дружбы даже не был ее сознательным решением: она просто никогда не ощущала такой потребности.

Через несколько недель после викторины они с Сюзанной встретились опять. В пятницу Хонор осталась одна: Дугал уехал на деловой ужин в Мельбурн. Ближе к вечеру она наткнулась на Сюзанну в местном супермаркете, куда обе пришли запастись продуктами на выходные. Они посмеялись над своими тележками, заваленными едой.

– Надеюсь, вы возьмете что-нибудь выпить для баланса.

Сюзанна приподняла пакет, битком набитый бутылками.

– Кажется, у меня для баланса, наоборот, еда.

Поддавшись внезапному порыву, Хонор спросила – не хочет ли Сюзанна заскочить на минутку в паб, выпить чего-нибудь? Другие ее планы на этот вечер – истинная причина поездки – отпали в последнюю минуту, и она понимала, что сидеть дома будет скучно и немного обидно.

– Ох, боже мой. Я бы с радостью, но мне нужно домой.

Огорчение Сюзанны казалось искренним.

– Я думала, у вас нет детей?

– Нет… Но мать живет со мной, и я не хочу оставлять ее одну надолго.

Голос у нее был удрученный.

– Мать? – Теперь Хонор вспомнила. – Ах да. Деменция.

– В этом роде.

Хонор сделала сочувственную мину.

– Я хорошо знаю, каково это. Но мой папа, по крайней мере, живет в доме престарелых, а не со мной. Это, должно быть, сущий кошмар.

– Не так уж страшно. Иногда только… – Хонор прямо-таки слышала, как Сюзанна стиснула зубы, хоть и не переставала улыбаться. – Но по вечерам бывает трудновато.

Хонор приняла решение молниеносно. Обычно это было ей не свойственно, но почему бы, собственно, и нет? Делать-то все равно больше нечего.