Тогда фрау Зенгер начала постукивать пальцами по досье Патрика Винтера, словно играя на невидимом пианино, но по выражению ее лица понять, что она думает о неожиданном предложении своего пациента, было невозможно.

— Вы хотите найти какую-то конкретную книгу? — наконец уточнила она.

— Я люблю Джеймса Джойса, — услышал Тилль свой собственный голос.

Ему пришлось назвать автора нужной книги, потому что другого выбора у него не было. Он во что бы то ни стало должен был поговорить с шурином и выяснить, под какой личиной здесь оказался. А кроме того, ему требовалось обговорить время с Армином, чтобы хотя бы показать Вольфу телефон. Поэтому Беркхофф добавил:

— Мне нравится его произведение под названием «Улисс».

Если фрау Зенгер и поразил столь необычный выбор пациентом этого классика мировой литературы, то виду она не показала.

— Хорошо, я сейчас проверю, есть ли у нас такая, и передам вам ответ.

Тилль поблагодарил и уже повернулся лицом к двери, как вдруг руководитель клиники окликнула его:

— Кстати! Сегодня химия назначена на полчетвертого!

Услышав такое, Беркхофф остановился, не в силах даже пошевелиться, буквально парализованный от внезапно появившегося ужаса. Охватившая Тилля паника достигла новой ступени, и он почувствовал, что его начало бросать то в жар, то в холод, как это бывает перед вспышкой острого озноба.

— Что вы сказали?

В ответ фрау Зенгер улыбнулась и ответила ему таким тоном, словно опасалась, что пациент хочет разыграть ее:

— Мы, естественно, продолжим лечение с того места, на котором оно было прервано до инцидента.

«О боже! Нет! Патрик Винтер, оказывается, был не только больным психически!»

Тут, словно в подтверждение его опасений, фрау Зенгер произнесла:

— Видимо, от пережитого волнения вы забыли о своем раке, господин Винтер.

Трамниц подождал, пока толстый мужчина в шлепанцах для бассейна обзовет на улице свою беспутную жену глупой шлюхой, выключил телевизор и с похотливой ухмылкой посмотрел на неожиданного визитера.

— Здравствуйте, госпожа адвокат! — поприветствовал он стройную блондинку с короткой стрижкой, семенившую по линолеуму на своих высоких семисантиметровых каблуках-шпильках.

— Добрый день, господин Трамниц. Как ваши дела?

— Хорошо. Однако я не ожидал вас так скоро.

— Учитывая особые обстоятельства, мне было нетрудно добиться свидания с вами, — сказала адвокат и подошла к кровати, на которой после завтрака перед телевизором в положении полусидя уютно устроился Трамниц.

Он беззастенчиво посмотрел на ее декольте и уже не в первый раз представил себе картину, в которой заставляет ее отрезать себе сосок на груди и съесть его.

— К тому же вы перенесли серьезную операцию, — ответила женщина, проделавшая на судебном заседании отличную работу.

Если бы не Пиа Вольфайл, то сейчас он сидел бы не здесь, в «Белом доме», а в Тегельской мужской тюрьме, где с людьми его сексуальных предпочтений обходились не с таким пониманием, с каким относились к нему эти глупцы, мнившие себя светилами психиатрии. Это она порекомендовала ему во время допросов упомянуть о якобы вшитом в голову предмете, отдававшем приказы. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в гильдии адвокатов Пиа считалась одной из самых высокооплачиваемых. Но это того стоило.

— Я должна лично убедиться, что вы себя хорошо чувствуете, — заявила Пиа и, наклонившись к Трамницу, прошептала ему на ухо: — И все ли еще в порядке?

При этом ее рука начала шаловливо блуждать под одеялом и схватила его пенис. Трамниц сладострастно застонал.

— Не волнуйся, красавчик, — прошептала Пиа, поддев Гвидо за подбородок двумя пальчиками и поворачивая к себе его голову, когда он попытался посмотреть на входную дверь.

Она поцеловала его, открыв губы и просунув язык ему в рот.

— Время адвоката является священным. Нам никто не имеет права помешать, — промурлыкала она.

В этот миг Трамницу вновь пришла в голову мысль о том, что его адвокат еще более нуждается в принудительном лечении в режимной психиатрической клинике, чем он сам.

Действительно, какая нормальная здоровая женщина влюбилась бы в серийного убийцу?

Конечно, ему доводилось слышать о невменяемых женщинах, которые свято верили, что такие мужчины, как он, нуждаются в любви и привязанности, которые не получили от собственной матери. В таком случае они якобы могли бы встать на путь истинный и перестали бы живьем сдирать кожу с младенцев. Какая ерунда!

Пиа тоже страдала синдромом добряка. Ведь она призналась, что влюбилась в него уже при первой их встрече. Глупая корова!

Причем его адвокатша была не единственной, кто раздавал ему авансы. По почте он еженедельно получал письма от разных сумасшедших шлюх, и некоторые из них выглядели совсем неплохо.

— О, Пиа, ты даже не знаешь, как хорошо ты мне делаешь. Без тебя я бы здесь долго не выдержал, — солгал он.

— Ах ты мой сладкий! — улыбнулась она в ответ. — Я знаю, насколько сильно мы нужны друг другу.

— Особенно сейчас, — засмеялся он, притягивая ее к себе. — Иди сюда, мне нужна твоя близость, а то я уже почти совсем разучился.

— Ах ты, негодник! — смущенно, как школьница, улыбнулась она.

С возрастом такая улыбка нравилась Трамницу все больше. Это было просто какое-то безумие, когда вроде бы успешные женщины в присутствии таких мужчин, как он, превращались в покорных самок.

— Скоро я снова активно займусь тобой, — прошептала Пиа, нежно сжимая его яички. — Но теперь, дорогой, мы должны использовать отведенное нам время, чтобы обсудить кое-что очень важное.

Трамниц тяжело вздохнул. Его пенис напрягся, и терпеть ему становилось уже невмоготу. К счастью, у корыстного завотделением он заказал на следующий день для себя проститутку. Столько ему еще удастся перетерпеть, тем более что появившаяся у него инфекция ослабляла его желание. Несмотря на антибиотики, при малейшем физическом усилии Гвидо потел, словно свинья, что он смертельно ненавидел.

— Я навела справки относительно доктора Хартмута Фри-дера.

— И что? — блеснув глазами, нетерпеливо спросил он.

Сразу же после визита хирурга Трамниц потребовал, чтобы его соединили с адвокатом, и рассказал ей, что этот педик утверждал, будто бы намеренно забыл во время операции в его теле какой-то инородный предмет.

— Ты ни в чем не должен сознаваться. Он блефует.

— Я тоже так думаю, — произнес Трамниц, непроизвольно касаясь рукой перебинтованного горла.

Никакого инородного тела в нем быть не могло. Хотя… Может быть, ему просто казалось, что послеоперационный шов стал еще больше пульсировать, чем накануне?

— Фридер находится в отчаянном положении, — заявила Пиа. — Он уже несколько месяцев не посещал собрания анонимных алкоголиков и наверняка опять стал прикладываться к бутылке. Это вопрос времени, пока он снова кого-нибудь не зарежет на операционном столе.

— Я в этом тоже убежден, — заметил Трамниц, утерев выступившие на лбу капельки пота.

«Может быть, в палате просто жарко или мне опять стало хуже?» — подумал он.

Немного помолчав, Трамниц произнес:

— Однако факт остается фактом. У меня после операции возникло заражение крови. Что, если он на самом деле намеренно заразил меня? Если это вирус или микроб, то Фри-деру нетрудно будет влиять на мое самочувствие.

— Может быть, мне стоит подать заявление, чтобы тебя перевели в другое место?

— Чтобы я оказался в каком-нибудь дерьмовом заведении для семидесятилетних маразматиков? — покачал головой Трамниц. — Ни в коем случае. Здесь у меня установлен великолепный контакт с Касовом, и глупо этим не воспользоваться.

— Ты, дружок, должен был слушаться меня и никого не провоцировать, — вздохнула Пиа.

С этими словами она указала рукой на тумбочку, на которой до операции стояла фигурка Люка Скайуокера, и добавила: