– Я, пожалуй, прогуляюсь, – ответила Патриция.

– Вы уверены? Я подумал, мы могли бы поговорить…

– Можете поговорить прямо здесь, а потом уйти.

Корн отступил на шаг, стараясь, чтобы свет уличного фонаря не падал ему на лицо. Это не было сознательным движением с его стороны. Это просто казалось чем-то совершенно естественным. Некоторые вещи должны быть сказаны только в темноте.

– Энди убил ту молодую женщину, миссис Дюбуа. Закон требует наказания за это преступление. Наказания, которое отвадит от подобных деяний других людей. Жизнь за жизнь. Увы, это так, и я сожалею об этом. Я знаю, что, с тех пор как Энди попал в тюрьму, для вас настали тяжелые времена. Вы задолжали за аренду.

– Он никому не причинил зла. Мой Энди… Эй, а откуда вы знаете про аренду?

– Это маленький городок. Слухи разносятся быстро. Ваши соседи вроде уже не столь расположены помогать, как раньше. У вас долги и по медицинским счетам, – сказал он, бросив быстрый взгляд на ее лодыжку.

Патриции Дюбуа было пятьдесят пять лет, и двенадцатичасовые смены, проведенные в основном на ногах, прибавили ей еще лет двадцать. Ее правая лодыжка распухла почти до толщины икры, и короткий сапожок оттопыривался сбоку, чтобы вместить ее. Левое колено было туго перебинтовано. Бедняки трудились на износ, чтобы выжить, и напряженная работа частенько приносила с собой боль и инвалидность.

– Я не без сочувствия отношусь к вашему положению. В конце концов, это не ваша вина, что Энди убил ту девушку, – добавил Корн.

Дыхание Патриции участилось, губы задрожали. Свет уличного фонаря отразился в слезах, застилавших ее большие печальные глаза, – гордость жгла их.

Когда она заговорила, голос у нее дрожал и звучал едва громче шепота. И все же это было всё дыхание, какое она только могла собрать в своем теле, и вместе с ним появилась тихая сила.

– Мне не нужна благотворительность от таких, как вы! Вы хотите убить моего мальчика. Я знаю. Я вижу это. Я чувствую исходящий от вас запах. С вами что-то не так.

Свет уличного фонаря даже не мигнул, однако Корн, который только что стоял в трех или четырех футах от нее, внезапно перескочил вперед, как на неудачной склейке в кинофильме, на которой не видно, как кто-то движется, – или, может, то была просто игра света, не выхватившего сделанного им шага, – но какова бы ни была причина, теперь Корн вдруг возвышался прямо над Патрицией Дюбуа, а его лицо зависло в считаных дюймах от ее лица. Он чувствовал исходящий от нее запах химикатов, стирального порошка и чистящих средств.

Каждое слово, произнесенное им, звучало хрипловато и влажно – было что-то такое на грани каждого слога, словно мед, сдобренный мышьяком.

– Не торопитесь, миссис Дюбуа… Подумайте над тем, что я только что сказал. Я не могу спасти вашего сына. Я могу лишь обещать ему быструю смерть. И я могу пообещать вам достаточно денег, чтобы похоронить его и погасить ваши долги. Жители этого города могут быть милосердными и по-христиански относиться к тем, кто испрашивает искупления. Я прошу только об одном. Скажите правду. Расскажите нам, как Энди вернулся домой той ночью и сказал вам, что убил Скайлар Эдвардс. Проследите, чтобы он рассказал ту же историю присяжным. Если он этого не сделает, я могу заставить вас обоих страдать. Думаете, что сейчас плохо? Вам может быть много хуже. Ему может быть намного хуже. Я прослежу, чтобы Энди сделали укол. Хорошего препарата. Чтобы он заснул перед тем, как ему введут яд в вены. Если он не будет сотрудничать, у нас обнаружится нехватка подобных препаратов. Так что Энди будет ждать стул. Подумайте об этом, миссис Дюбуа.

Корн отступил на шаг. Прежде чем повернуться к своей машине, он сказал:

– Энди умрет. Вопрос только в том, как именно. Легко или тяжело? Он может просто заснуть или же умереть с кипящей в жилах кровью. Это зависит только от вас.

Я проследил, как Корн, прихрамывая, пересекает улицу по направлению к своей машине, оставив пошатывающуюся женщину на тротуаре, и садится в свой «Ягуар». Нутро машины осветилось.

Чья-то рука легла мне на затылок. Блок тоже пригнулась. Как только Корн проехал мимо, она позволила мне выпрямиться.

Открыв водительскую дверцу, Блок ступила на асфальт, и я начал открывать дверцу со своей стороны. Блок покачала головой и движением руки велела мне подождать в машине.

Наверняка это было разумно. Судя по разговору, который только что состоялся у Патриции Дюбуа с Корном, ей были совсем ни к чему еще какие-то неожиданные встречи с незнакомыми людьми нынешним вечером. Если б мы подвалили к ней сразу вдвоем, этого могло оказаться уже слишком. Патриция стояла прислонившись к уличному фонарю, уронив голову на грудь и тяжело дыша. Корн не прикасался к ней физически, но выглядела она так, будто из нее высосали все силы. Блок двинулась прямо к ней, не желая еще больше ее пугать.

Подойдя ближе, она замедлила шаг и подняла руки с раскрытыми ладонями. К словам Блок относилась так, будто это стодолларовые купюры. Раздавала она их нечасто, но когда раздавала, они стоили каждого своего цента.

Я остался в машине. Не стоило выходить, пока Блок не покажет мне поднятые вверх большие пальцы.

Теперь говорила миссис Дюбуа. Медленно. С трудом выговаривая слова, вытирая мокрые от слез щеки. Что бы там ни сказал Корн, это потрясло ее до глубины души.

Блок неподвижно стояла, слушая миссис Дюбуа. А затем произошло то, чего я никак не ожидал. Миссис Дюбуа шагнула вперед и обняла Блок. Я никогда еще не видел, чтобы та хотя бы просто пожала кому-нибудь руку. На несколько секунд Блок застыла с распростертыми в стороны руками, как будто это было то, чего никогда с ней раньше не случалось. Было для нее практически чуждо. А потом она медленно обняла миссис Дюбуа, и та расплакалась, уткнувшись ей в плечо.

Я почти физически ощущал дискомфорт Блок, но она, видать, сумела подавить это чувство. Миссис Дюбуа сейчас требовались люди, на которых она могла бы опереться, и не только из-за ее больного колена и опухшей лодыжки.

Я подождал еще пару минут, после чего Блок подошла к машине, одной рукой обняв миссис Дюбуа. Я выбрался на тротуар, открыл заднюю пассажирскую дверцу.

– Миссис Дюбуа, меня зовут Эдди Флинн…

Отпустив Блок, она заключила меня в объятия. Блин, она оказалась довольно сильной женщиной!

– Мистер Флинн, Мелисса сказала мне, что вы поможете спасти Энди. Даже не знаю, как вас за это благодарить… Когда пропал Коди, я молилась. Молилась так усердно и так долго… Я молилась о том, чтобы кто-нибудь пришел и помог нам. Теперь у меня есть вы и Мелисса.

Было непривычно слышать, как кто-то называет Блок по имени. Она его никогда не использовала. Для всех она была просто Блок. Наверное, исключение делалось лишь для таких женщин, как миссис Дюбуа. Та выпустила меня из объятий, но продолжала держать руки у меня на плечах, глядя мне в лицо.

– Сам Господь послал мне вас, мистер Флинн! Я знаю это.

Я не стал говорить ей, что меня послал коррумпированный правительственный агент, у которого внезапно пробудилась совесть. Мне показалось, что момент для этого не самый подходящий.

– Если я собираюсь помочь Энди, то вы мне тоже понадобитесь, миссис Дюбуа.

– Я сделаю все, чтобы вернуть моего мальчика домой! Мелисса сказала, что вы виделись с ним в тюрьме. Как он? Они не позволили мне с ним поговорить.

Я не хотел ей говорить. Просто не смог.

– Он держится, миссис Дюбуа, но нам нужно вытащить его оттуда.

– Этот человек, мистер Корн… В нем есть что-то холодное. Что-то старое и дурное, что витает вокруг него подобно запаху. Он – это зло. Он хочет убить моего Энди. Сказал, что если я уговорю Энди признать себя виновным, то он проследит за тем, чтобы Энди умер во сне. А если я этого не сделаю, то мой мальчик… мой мальчик перенесет нечто ужасное!

Глаза миссис Дюбуа опять наполнились слезами, и она низко согнулась в поясе. Мы с Блок усадили ее в машину и проехали шесть миль до дома миссис Дюбуа. По дороге я решил, что в историях о том, что Корн одержим идеей смертной казни куда больше правды, чем казалось мне вначале. А еще дал торжественное обещание – самому себе. Что не просто добьюсь оправдания Энди. А еще так или иначе пущу Рэндала Корна ко дну.