– Корцон утверждал, что это был несчастный случай. Якобы Керник часто поднимался на крышу клиники, чтобы обойти запрет курения на территории.

– Как вы отреагировали на эту ложь?

– Моим первым порывом было бежать прочь, – сказала Клара.

– Вы хотели последовать совету Керника?

– Именно. Как можно быстрее покинуть клинику.

– Но?

– Но затем я подумала об альтернативе. А это – возвращение к мужу. Поступок Керника вдруг показался мне стоящим. Все-таки он сам положил конец своей жизни, а не вручил ее в чьи-то руки.

Джулс достал большой изогнутый осколок стекла из раковины и открыл выдвижной ящик с мусорным ведром под мойкой.

– Но почему он так поступил? Это было связано с экспериментом?

– Да.

– Вы ведь его прервали?

– Нет.

– Нет? – не веря своим ушам, переспросил Джулс.

– Еще раз: а что мне оставалось? Вернуться к Мартину и в первый же вечер слушать, какая я неудачница? «Испугалась хоть раз сделать что-то значимое для науки, потому что какой-то педик выбросился из окна».

Джулс задумался. Клара обладала странной, почти шизофренической структурой личности. С одной стороны, она была самоуверенная – вероятно, ее профессиональная целеустремленная сторона. Однако в личной жизни Клара быстро покорялась своей судьбе.

– Как проходил эксперимент? – спросил Джулс и вздрогнул. Один из осколков, которые он хотел выбросить в мусор, воткнулся ему в мизинец.

– Я помню, что надела очки. Они были громоздкие, как большой бинокль, и покрывали почти всю голову. Кроме того, мне выдали наушники. После я не могла вспомнить ни одной детали. Только то, что сначала чувствовала себя как в аппарате МРТ: гул и гудение, сменившееся высокочастотным писком, в то время как перед глазами у меня вспыхивал стробоскоп. Во всяком случае, теперь я знаю, как себя чувствует человек, у которого перед телевизором случился приступ эпилепсии, вызванный экстремальными световыми раздражителями. Я потеряла сознание уже через несколько минут.

– А потом? – Джулс сунул мизинец в рот и языком остановил кровь. Одновременно посмотрел на свой телефон, по которому до этого позвонил отцу. Телефон лежал рядом с ноутбуком, который он принес из кабинета на кухню. Свою гарнитуру он снял, разговор шел по громкой связи через компьютер, чтобы его отец мог все слышать.

– Никакого «а потом» не было. Профессор Корцон сказал мне, что я слишком чувствительная и поэтому не подхожу для эксперимента. Побочные эффекты были бы слишком сильными и этически недопустимыми.

– Значит, вы все-таки уехали домой раньше? – Джулс обмотал палец кухонным бумажным полотенцем, которое оторвал от рулона.

– Нет, потому что сначала нужно было оправиться от побочных эффектов. И мне потребовалось много времени, чтобы полностью прийти в себя. К сожалению.

– Почему к сожалению?

– Сейчас я жалею, что не уехала сразу. И плевать на Мартина.

– Почему?

– Потому что тогда я бы не встретила доктора Кифера.

– А кто такой доктор Кифер?

Я думал, мы говорим о Яннике, – отметил про себя Джулс, но ничего не сказал, чтобы не сбивать Клару. Чем дольше она говорила, тем маловероятнее было, что она спонтанно выберет другой способ покончить с собой.

– Джо. Главврач. Вообще-то Йоханнес, но все звали его Джо.

– И вы тоже? – спросил Джулс, и тот факт, что она печально вздохнула в подтверждение, сказал все о том, как развивались их отношения. Интенсивно и трагично.

– А где именно вы встретили доктора Йоханнеса Кифера?

– В парке при клинике. Я сидела на скамейке на террасе кафетерия, оттуда открывается невероятный вид на долину. Неожиданно он вырос передо мной, я даже не слышала, как он подошел, хотя гравий громко хрустит под подошвами.

В этот момент раздалось «дзинь», и Джулс проклял себя, что не установил на своем сотовом беззвучный режим для входящих сообщений. Его отец отправил ему что-то по WhatsApp. Прежде чем Клара успела поинтересоваться, что это был за звук, он спросил ее:

– Какое отношение этот доктор Кифер имел к вашему эксперименту?

– Напрямую никакого. Он сказал, что патологоанатом и работает, так сказать, «за кулисами» – например, он делал клинический анализ моей крови.

Джулс нажал на переключатель сбоку и перевел смартфон в беззвучный режим. Измазав при этом дисплей окровавленным пальцем.

– Он показался мне очень милым и приятным. Я дала бы ему лет сорок пять: в джинсах, кроссовках и худи он выглядел достаточно молодо. Позднее он признался, что ему уже за пятьдесят, что казалось почти невозможным. Ну сколько вы знаете людей такого возраста с младенчески гладкой кожей и некрашеными черными волосами?

– Ни одного, – ответил Джулс и попытался открыть сообщение отца в WhatsApp.

– Когда он подсел ко мне, я сразу спросила его, не работает ли он в клинике еще и фитнес-тренером. – Минорные нотки в ее голосе сменились мажорными. Очевидно, это было приятное воспоминание. – Больше всего меня поразила его самоироничная молодая улыбка. Думаю, это была приманка. Как свет ночью манит рыб, так и меня заворожила эта улыбка, которая сияла от уголков губ до темных, как морская пучина, глаз.

– Чего он от вас хотел?

– Вначале он не признавался. В отличие от Керника, не рубил сплеча.

Джулс молчал, уверенный, что Клара и без дополнительных расспросов поведает ему, почему та встреча с доктором Кифером была особенной. Настолько, что она сама захотела подробно рассказать о ней сразу после неудавшейся попытки самоубийства.

– После того как мы некоторое время поболтали о всяких пустяках, речь зашла о Кернике, и я помню, как взгляд Джо переместился куда-то вдаль. Если до этого момента во время разговора он всегда смотрел на меня, то сейчас это давалось ему с трудом. Я спросила его, что, по его мнению, произошло на самом деле, и он начал мяться, ссылаясь на запрет обсуждать со мной мой случай.

– Ваш случай?

– Я тоже так подумала. «Что вы имеете в виду под моим случаем?» – спросила я его, и Джо кивнул, как кивает человек, который принял для себя невероятно тяжелое решение. Затем он сказал… Я очень хорошо помню его слова и дрожь в голосе.

– И что это были за слова? – спросил Джулс, читая сообщение в WhatsApp от своего отца:

ЧТО У ТЕБЯ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПРОИСХОДИТ?

В то же время Клара дословно процитировала фразу доктора Кифера, которой он, должно быть, выбил почву у нее из-под ног и от которой Джулса бросило в холодную дрожь: «Корцон солгал вам, когда навещал вас в палате на следующий день после остановки эксперимента. Вы не потеряли сознание на пять минут, фрау Вернет. Вы были пять минут мертвы».

Клара

Теперь она говорила очень тихо – как часто делала, когда долгое время находилась в привычном окружении. Будучи трепетной матерью, она приучила себя к этому. Как только Амели ложилась в кровать, она ходила по квартире на цыпочках, уменьшала громкость телевизора до шепота и даже не смывала в туалете, если ей нужно было только помочиться. При этом ее дочь засыпала здоровым крепким сном, как только погружалась в царство драконов и единорогов. Но одна лишь мысль, что ребенок может проснуться и потопать к своему отцу, была ей невыносима. Он никогда не сорвал бы злость на Амели за то, что она ему помешала, зато Кларе досталось бы вдвойне.

Официально Мартин заявлял, что занимается счетами пациентов, но Клара знала, что он поручил это агентству. Она никогда не решалась даже заговорить с ним, когда он сидел за письменным столом. Иначе ей пришлось бы расплачиваться за это длинной ночью страданий – это как минимум. Что, без сомнения, касалось и беспокойства, причиненного дочерью, поэтому Клара приучила себя говорить шепотом и практически неслышно скользить в толстых носках по скрипящему паркету. В какой-то момент эти привычки настолько вошли в ее плоть и кровь, что она продолжала шептать в собственных четырех стенах, как сейчас в садовом домике, хотя ее мужа даже не было поблизости.