– Почему?

– Потому что эта дама регулярно что-нибудь упускает из виду. В основном то, что может быть полезно для защиты. Мне пока не удалось связаться с доком Фарнсвортом. Я знаю, что Коди пытался с ним поговорить. Я не знаю, удалось ли ему это перед тем, как он пропал. Я получила копию результатов вскрытия по электронной почте. И могу хоть прямо сейчас ее распечатать.

– Вообще-то, Бетти, мне еще нужно кое-где побывать, и я не хочу прямо сейчас брать с собой какие-то важные бумаги. Спасибо за чай. Ничего, если потом их заберет мой коллега, Гарри Форд? – спросил я, поднимаясь на ноги.

– Конечно, миленький вы мой, – сказала она. – А куда это вы вдруг засобирались?

– Под арест, – ответил я.

На улице было такое ощущение, будто дьявол подбросил в огонь еще пару-тройку тысяч душ. Я держался поближе к зданиям, стараясь оставаться в тени, пока шел обратно к офису шерифа. В десяти футах от входа остановился и позвонил Гарри.

– Я раздобыл несколько сэндвичей с яичницей и кофейку. Сейчас как раз забираю шины, – сообщил он.

– В случае чего за меня не волнуйся. Мне нужно встретиться с Энди, а они меня не пускают. Придется пойти трудным путем. Мне от тебя нужны две вещи. Когда вернешься в город, первым делом забери отчет из конторы Коди Уоррена. Я только что поговорил с его офис-менеджером, Бетти. Она готова посодействовать. И скажи мне вот что: буквы «F» и «C» имеют для тебя какое-нибудь значение?

– Нет, сходу не припомню. А это в связи с чем?

– Перед тем, как пропасть, Коди Уоррен скинул Бетти текстовое сообщение – спросил, значат ли для нее что-нибудь буквы «F» и «C». Она ответила, что они ей ни о чем не говорят. Хотя пока что этим не заморачивайся: второе, что мне от тебя нужно – и это очень важно, – что бы ни происходило, ни в коем случае не вноси за меня залог немедленно. Дай мне несколько часов.

– Залог? Эдди, я знаю, ты еще не пил кофе, но что, черт возьми, ты несешь?

Я завершил разговор, распахнул двери управления шерифа, прошел прямо через приемную – мимо Леонарда, который орал мне, чтоб я немедленно остановился, – и толкнул низенькие распашные двери.

Должно быть, эти двери были снабжены каким-то звуковым сигналом, чтобы копы знали, что кто-то вошел. В кабинете было трое помощников шерифа, все сидели за своими письменными столами, и у всех на лицах застыло дурацкое выражение, когда я стал пробираться сквозь нагромождение столов к камерам предварительного заключения.

– Я сказал: стой, черт возьми! – еще раз выкрикнул Леонард, после чего, забежав передо мной, уперся обеими руками мне в плечи. Он собирался вытолкать меня обратно за дверь, вышвырнуть мою задницу на улицу.

Я не испытывал к Леонарду какой-то особой неприязни. В этом не было ничего личного. Он просто стоял между мной и клиентом. А так поступать нельзя.

Моя правая рука сжалась в кулак, и я выбросил ее вперед. Коротким тычком. Низко. Очень низко. Никто не должен был этого заметить. Особенно сам Леонард. Теперь его нос был всего в четырех дюймах от моего лица. Мой кулак пролетел шесть дюймов. Вот один из секретов того, как вложить силу в подобный удар. Нужно мысленно целиться на два дюйма дальше цели.

Когда как следует получаешь по яйцам, вся фишка в задержке. Ты, конечно, ощущаешь удар, чувствуешь соприкосновение чего-то с этим болезненным местом, и на какой-то миг тебе кажется, будто все не так уж и плохо. Боли нет. Кажется, будто удар прошел вскользь. Ты обманул смерть. А потом волна горячей боли пронзает все твое тело, дыхание перехватывает, и ты кучей валишься на пол. Прямо как сейчас Леонард.

Я перешагнул через него.

И тут же почувствовал острую боль в бедре. Потом прямо передо мной промелькнула полицейская дубинка, и я рухнул на пол, уткнувшись носом в ковер.

В голове у меня звенело.

Я увидел вокруг себя тяжелые казенные ботинки, ощутил, как сильные руки обхватывают мои вывернутые назад запястья. Чье-то колено уткнулось мне в спину, а затем я почувствовал, как шериф наваливается на меня всем весом, пока они обыскивали меня, забрав мой мобильный телефон и бумажник. Потом рывком поставили меня на ноги, и я словно сквозь вату услышал, как они зачитывают мне мои права. По щеке у меня стекало что-то мокрое. Кровь, как я ожидал, – от дубинки. Их было двое. Шериф Ломакс и какой-то приземистый волосатый детина без шеи, который выглядел так, словно состоял в основном из жира и мускулов.

Сорвали у меня и цепочки с шеи – медальон со Святым Христофором и распятие, некогда принадлежавшее человеку, которого я потерял. Кое-кому особенному. Они выдернули у меня из брюк ремень, стащили ботинки и усадили на стул. Ломакс тоже выдвинул стул и уселся напротив меня. Они с Жиртрестом тяжело дышали. Леонард все еще катался по полу, держась обеими руками за пах.

– Это было чертовски глупо, Флинн, – сказал Ломакс.

– Я ничего такого не делал. Я пытался добраться до своего клиента, когда ваш помощник врезался прямо в меня. Надеюсь, с ним всё в порядке, – отозвался я. – Потому что я собираюсь подать в суд на него и на вас за нападение и незаконный арест.

Ломакс издал хриплый смешок, похожий на визг мокрых котят из мешка.

– Вот что сейчас произойдет… Вы сейчас малость остынете в камере, а затем мы предъявим вам обвинение и вечерком доставим вас в суд. Если от вас последуют еще какие-то неприятности… – Он взмахнул дубинкой.

– Вы угрожаете мне, шериф?

– Вы чертовски правы! Не знаю, заметили ли вы это, но вы сейчас довольно далеко от Нью-Йорка. У нас здесь все по-другому. Вам лучше как следует подумать о том, что вы собираетесь сказать судье. А теперь давайте отведем вас в камеру, где тихо и уютно. Вы ведь именно туда хотели попасть, насколько я понимаю?

Жиртрест обошел меня сзади и, подхватив под мышки, помог подняться. Я решил побыть паинькой. Он провел меня через стальную дверь в узкий коридор, который с одной стороны ограничивала сплошная кирпичная стена, а с другой – решетки камер, до самого конца коридора. На кирпичной стене напротив каждой камеры теплилась единственная подвесная лампа. Я присмотрелся. Всего камер было пять, судя по количеству ламп. В первой уже имелся какой-то гость. Единственный обитатель. Мужчина с длинными и сальными серебристыми волосами, спящий на койке. Обуви на нем не было. Из-под порядком обтрепанных обшлагов брюк выглядывали грязные, заскорузлые и покрытые какими-то болячками пятки.

Насколько я понял, две следующие камеры были свободны – их железные двери стояли приоткрытыми. Дверь последней камеры была плотно закрыта. Камеры Энди Дюбуа.

Ломакс встал передо мной. На широком кожаном ремне, поддерживаемом сбегающей с плеча перетяжкой на манер военной портупеи, у него висели кобура с «Глоком», два запасных магазина и два комплекта ключей. Отстегнув один из них, он широко распахнул дверь камеры и отступил назад. Жиртрест стоял у меня за спиной, положив мне руку на плечо. На ходу он тоже позвякивал ключами, пока мы шли сюда. Пояс у него был намного шире, чем у шерифа, и колыхался и побрякивал при каждом шаге и каждом движении его живота. Жиртрест указал мне на открытую дверь камеры. Стоя на пороге, я всего на какую-то секунду отпрянул назад. Типа как инстинктивно – ни один человек по доброй волне не позволит оставить себя взаперти. На самом же деле толкнул я Жиртреста совершенно намеренно и преследуя совершенно конкретную цель. Его реакция была полностью предсказуема. Он сильно пихнул меня в спину, и я понял, что падаю, прямо лицом вниз – руки у меня все еще были скованы наручниками сзади. Изогнувшись вправо, я нацелился на койку. Неуклюже, но довольно мягко приземлился на тонкий матрас, накрытый простыней и коричневым одеялом. Вставая, подхватил одеяло, скомкал его и уронил обратно на кровать.

Ломакс захлопнул дверь и запер ее.

– Подойди к решетке и повернись, – приказал он.