Там была открытая щель чуть ниже пояса. Я подошел, повернулся и просунул в нее руки. Ломакс расстегнул наручники. Я потер запястья. Они были красными, и я немного содрал кожу, но могло быть и хуже.

Жиртрест сразу ушел, а Ломакс все топтался перед решеткой. А затем, вместо того чтобы направиться к выходу, прошел в конец коридора и негромко заговорил. Не шепотом, но и не как при обычном разговоре. Впрочем, стены усиливали звук, и я слышал каждое слово.

– Энди, даже не вздумай ни с кем тут разговаривать! Мы только что поместили одного психа в камеру дальше по коридору. Не слушай его. Слышишь меня, парень?

– Да, сэр, – отозвался Энди.

Ломакс прошел мимо моей камеры, даже не взглянув на меня, и направился к выходу. Я услышал, как скрипнула стальная дверь, и клин света, падавший из приемной на бетонный пол, стал шире. Должно быть, он посильней приоткрыл стальную дверь в тюремный блок, чтобы слышать, если я вдруг заговорю с Энди.

Было около половины десятого – мой первый день в Бакстауне.

От матраса воняло. Оторвав кусок простыни, я перевязал им рассечение на голове. К счастью, рана располагалась выше уровня волос. А затем опустился на пол, прислонился спиной к стене и стал ждать.

Прошло где-то около часа. Из-за двери коридора до меня доносился обычный офисный гомон, и я предположил, что всё там успокоилось и вернулось в нормальное русло. Обитатель соседней камеры, как видно, пробудился и начал издавать какие-то звуки. Я слышал, как скрипят пружины его матраса, когда он заворочался с боку на бок.

Я продвинулся вдоль решетки как можно ближе к его камере и прошептал:

– Эй, братан, хочешь заработать сотню баков?

Звали его Шеймус Коэн. Ирландец во втором поколении, родом из Бостона. Это был Алкаш, все проблемы которого имели непосредственное отношение к музыке. Ему приходилось играть на гитаре на улице, чтобы заработать денег на бухло. Но чем больше при этом употреблялось, тем меньше он был расположен услаждать слух прохожих своим пением. Заработать сто баксов Шеймус и в самом деле хотел.

Не уверен, что музыкальная стезя была правильным выбором для карьеры Шеймуса. Голос у него звучал так, будто он звал на помощь со дна глубокой шахты. Но, похоже, Шеймуса это ничуть не беспокоило. К тому времени, когда он совершенно убийственным образом обошелся с «Лугами Атенрии», монструозный корабль о двадцати семи мачтах из «Ирландского скитальца», предварительно девять раз подряд перевернувшись, благополучно пошел ко дну, а к Пэдди Райли уже несколько раз обратились с настоятельным призывом вернуться в Беллиджеймсдафф[285], музыкальное терпение шерифского управления округа Санвилл окончательно истощилось.

– Заткнитесь там к чертовой матери! – послышался чей-то голос – за миг до того, как стальная дверь камеры с грохотом захлопнулась.

– Продолжай в том же духе, Шеймус. И давай на сей раз погромче, – шепнул я.

Пока Шеймус заканчивал «Грязный старый город», я подошел к койке и развернул одеяло, в котором спрятал ключи Жиртреста. Я сдернул их у него с пояса как раз в тот момент, когда он собирался втолкнуть меня в камеру. «Щипок на толчок», как этот фокус называется в определенной среде. Мое столкновение с ним замаскировало мои действия. К счастью, я успел повернуться и укрыть ключи одеялом, прежде чем оба увидели, что произошло. Повертев связку в руках, я нашел ключ, который вроде должен был подойти к замку на двери камеры. Просунуть руку сквозь прутья решетки и выгнуть ее, чтобы попасть ключом в скважину, оказалось непросто, и вскоре запястье у меня уже горело от напряжения. Наконец замок щелкнул. Я медленно и бесшумно открыл свою дверь, прошел по коридору и вставил ключ в замок камеры Энди.

Он лежал на койке – молодой человек в грязной белой футболке, джинсах и пластиковых тапочках. В его камере ничего не было. Ни книг. Ни телевизора. Ни газет. Ни запасной одежды. Как будто Энди угодил за решетку всего десять минут назад. Он посмотрел на меня снизу вверх, и глаза у него расширились от страха. Когда я повернул ключ в замке, Энди попытался сесть на койке. А потом натянул одеяло до подбородка и начал сильно дрожать все телом.

Я вошел в его камеру, повернулся и вставил ключ в замок снаружи, через решетку.

Когда я обернулся, Энди был уже в дальнем углу камеры. На полу под ним расплывалась лужица, к которой от кровати тянулся мокрый след. Энди не сумел справиться со страхом. Он сидел в углу, положив левую руку на правое плечо, ритмично похлопывая по нему и мерно покачиваясь взад и вперед.

– Энди, меня зовут Эдди Флинн. Я адвокат из Нью-Йорка. Твой адвокат, Коди Уоррен, пропал без вести. Я здесь, чтобы заменить Коди, пока он не вернется. Не бойся, я здесь, чтобы помочь тебе.

Я отступил от Энди, давая ему пространство, встал в противоположном углу и сполз по стене на корточки. Потом сел, вытянул ноги и ощупал голову, из которой опять потекла кровь.

Ноги у Энди все еще дрожали, и он продолжал раскачиваться в том же ритме, похлопывая себя по правому плечу в такт чему-то, чего я не мог расслышать.

– Я ничего плохого тебе не сделаю. У тебя не будет неприятностей из-за того, что ты поговоришь со мной, – сказал я.

– Еще как будет, – отозвался Энди.

– Что будет?

– У меня обязательно будут неприятности из-за того, что я поговорю с вами. Шериф, он-он-он сказал мне… Он сказал не делать этого. Я не хочу неприятностей.

Набрав воздуху в легкие, я медленно выдохнул. И продолжал делать это до тех пор, пока Энди сам не начал повторять за мной это дыхательное упражнение. Даже сквозь одеяло, в которое он закутался, было видно, насколько он худой. Его правая нога лежала на полу, джинсы задрались. Я мог бы запросто обхватить его икроножную мышцу пальцами одной руки. Глаза у Энди были большими, мягкими и полными страха. Губы пересохли, их покрывала тонкая белая пленка, а верхняя губа треснула. В новостях я видел заложников, только что вызволенных из всяких горячих точек, и зачастую выглядели они получше, чем сейчас Энди. Через несколько минут он успокоился настолько, что смог отдышаться. По-прежнему похлопывал себя по плечу, но раскачиваться прекратил.

– Мне пришлось позволить себя арестовать, чтобы попасть сюда и поговорить с тобой. Иначе шериф не впустил бы меня.

Энди ничего не сказал. Он все еще был напуган.

– Я не думаю, что это ты убил Скайлар Эдвардс. Шериф утверждает, что это твоих рук дело, но я в это не верю.

– Я этого не делал. В тот вечер я попрощался с ней и пошел домой пешком. Я никогда… – начал было он, но тут же спохватился и зажал рот рукой. Ужас вернулся к нему.

– Энди, шериф хочет, чтобы на суде тебя признали виновным в убийстве, а затем казнили. Шериф тебе не друг.

– Он сказал, что это не так, – сказал Энди, убрав руку ровно настолько, чтобы произнести фразу, а затем прихлопнул ее обратно.

Я не хотел продолжать. Я не мог рисковать тем, чтобы прервать любого рода контакт с этим парнем. Он был умен. Высоченный средний балл в школе, мастерски играл в шахматы, прочел чуть ли не все, что имелось в школьной библиотеке… Юный интеллектуал на пути к колледжу. Хотя вообще-то интеллект не играет особой роли, когда тебя сажают за убийство, которого ты не совершал. И неважно, будь ты даже таким же башковитым, как Альберт Эйнштейн, – страх способен напрочь лишить тебя интеллекта.

Слова явно не шли у него с языка. Я склонил голову набок, свел брови вместе и спросил:

– И что же сказал шериф?

Энди заглотил наживку.

– Он сказал, что я просто сяду в тюрьму на какое-то время. Мне больше не причинят вреда, а он позаботится о моей матери.

– Он тебе что-нибудь сделал? – прямо спросил я.

Энди откинул одеяло, приподнял футболку. Мне было видно только его левый бок, но на ребрах и в районе почек было несколько выделяющихся линий. Я насчитал по меньшей мере три. Совершенно прямых, с четко очерченными краями, параллельных друг другу. Синяки эти выглядели довольно свежими. Им было не более двух дней.