Минутку. Что предложил ему только что этот слабоумный капитан?

— Остановиться? Снова?

От охватившей его ярости судовладелец чуть было не помочился мимо унитаза. Икар, встревоженный вспышкой гнева своего хозяина, поднял уши торчком и, громко топая лапами, направился в ванную.

— Одно самоубийство наш чилийский денежный мешок еще списал на «невезение». Этот тип суеверный католик. Кстати, самый худший сорт людей. Если появится еще один труп, наш чилийский сукин сын посчитает это плохим предзнаменованием и спрячет свою чековую книжку быстрее, чем вы успеете произнести слово «тюрьма». Мне плевать, как вы это устроите, но, черт побери, отсрочьте все до подписания контракта!

Егор отключил мобильник, стряхнул последние капли мочи и нажал кнопку смыва сливного бачка унитаза. Из спальни донесся заспанный голос его жены, но ему было безразлично, что она там говорила.

Он сердился на самого себя. Ведь он взял себе за правило никогда не орать. Так поступают только люди, не владеющие собой и неспособные добиться чего-то в жизни. Но с момента отплытия из Гамбурга, нет, уже при выходе из Осло, когда словно из ничего внезапно появилась эта онемевшая Анук, на него, словно пирожки с дерьмом, одно за другим посыпались несчастья.

Егор не стал мыть руки и направился назад в спальню. При этом ему надо было пройти мимо Икара, который почти с упреком смотрел на него. Егор нагнулся к собачонке и потрепал терьера за холку.

— Да, я знаю. Хозяин сам виноват. Но понимаешь, Икар, я просто терпеть не могу, когда меня шантажируют.

Собака склонила голову набок, словно понимала каждое слово. Егор улыбнулся и указательным пальцем легонько щелкнул своего любимца по влажному носу.

— Вейт был бездельник и отъявленный шалопай, — прошептал он, стараясь, чтобы его не услышала жена, которая тем временем уже проснулась. — Мне пришлось дать ему мой специальный револьвер.

«Который стреляет назад, если повернуть рычажок».

Что он и сделал, прежде чем вручить безмозглому идиоту оружие. Этот револьвер Егору подарил один из его боевых товарищей, вместе с которым он служил во французском Иностранном легионе. Он был изготовлен по спецзаказу. У легионеров были в чести подобные штучки с сюрпризом. По нему никакая полиция не сможет выйти на Егора.

— Понимаешь это, Икар?

Собака потерлась о его ногу, и Егор принял это за «да».

Затем он выключил свет в ванной, а тем самым и все освещение в номере и снова улегся в кровать. Его жена хотела погладить его по руке, но он сердито оттолкнул ее от себя.

«Жаль, что Вейт не япошка, — подумал он. Те, чуть что не так, делают себе харакири. Кодекс чести и все такое».

Тогда можно было бы представить все таким образом, что офицер службы безопасности не вынес позора из-за того, что не нашел дерзкую девчонку, покончившую с собой.

Но кто поверит в такое по отношению к «пожирателю сыра»?

Егор потянулся и сладко зевнул. Нет ничего хуже, чем когда тебя внезапно разбудят во время послеобеденного сна. Он устал как собака. Некоторое время он еще раздумывал, не было ли ошибкой позволить Вейту ликвидировать самого себя. Но этот пройдоха был сам виноват. Зачем он устроил охоту на этого… Тиамо… Тиго?..

Егор так и не смог вспомнить имя. И в конце концов, оно было ему безразлично. И в то время когда его веки уже начали слипаться, он еще успел подумать, где сейчас может шататься этот аргентинский хвастливый казанова — после того как совсем недавно почти со стопроцентной вероятностью заглянул в глаза смерти.

Даниэль отключил свой мобильник, немало удивившись реакции судовладельца. Сначала голос Калинина звучал так устало, словно он только что проснулся, при этом за окном был разгар дня. Потом показалось, что Егор нисколько не был удивлен, словно ожидал услышать сообщение о застреленном офицере. И только в самом конце разговора, когда Егор сорвался на крик, он был похож на себя самого.

— Кто знал об этом любовном гнездышке? — спросил Шварц, стоявший рядом с кроватью и теребивший ручку дверцы встроенного шкафчика.

Казалось, присутствие трупа и исходивший от него запах доставляли Шварцу гораздо меньше беспокойства, чем капитану.

Даниэль посмотрел с тоской на закрытую дверь каюты. Будь его воля, он бы покинул эту вонючую каморку без окон как можно быстрее.

— Почти две тысячи человек, — ответил он. — Все служащие компании и горстка пассажиров, решивших пофлиртовать во время своего отпуска с персоналом.

И желавших пережить любовное приключение не в своей собственной каюте, так как в большинстве случаев там их ожидал рогатый партнер.

— А известно ли, кто пользовался этим любовным гнездышком?

Раздался громкий хруст, и в руках у Шварца осталась металлическая ручка от дверцы шкафа.

Бонхёффер помассировал затекшую шею.

— Нет, как я уже сказал. Официально это помещение не существует. Следовательно, «гнездышко» нельзя было зарезервировать, не существует никаких списков посетителей или чего-то в этом роде.

— Но ведь кто-то должен был регулировать очередь желающих уединиться здесь и отвечать за выдачу ключа?

— Да. И угадайте с трех раз, кого подозревало командование лайнера. — Бонхёффер показал на мертвеца у их ног, так и не взглянув на него. Корабль сильно покачнулся, и ему стало плохо до тошноты. Его желудок сжался, как мешок волынки, и пропитанное соляной кислотой содержимое устремилось назад в пищевод.

Даниэль предложил продолжить беседу где-нибудь в другом месте, но в этот момент Шварц был занят как раз тем, что пытался взломать шкафчик, используя отломанную металлическую дверную ручку в качестве рычага.

Раздался громкий треск, и фанерная дверца повисла на одном шарнире. Не прошло и минуты, как она была полностью сорвана с петель.

Вот так исполнялся приказ Егора оставить все как есть.

— Вот тебе раз, — пробормотал Шварц и вытащил из шкафчика небольшой пластиковый чемоданчик.

Его размеры немного превышали стандартные габариты ручной клади, и с обеих сторон он был залеплен множеством наклеек, часть которых была сильно повреждена. Большая часть этих наклеек представляла собой флаги, гербы и географические карты тех мест, в которых, по всей видимости, побывал этот чемоданчик. Лиловый цвет и стикер размером с ладонь с изображением какой-то мужской поп-группы, приклеенный к одному из боковых карманов, указывали на то, что владельцем этого чемодана, скорее всего, была молодая девушка.

— Может быть, мы осмотрим его содержимое в моей каюте? — предложил Бонхёффер, который едва сдерживал рвотный позыв, однако Шварц проигнорировал это предложение. Ловким движением он расстегнул молнию и откинул крышку чемодана. — Анук! — воскликнул он, однако Даниэль так и не понял, было ли это предположение или утверждение. Он увидел типичную одежду девочки, аккуратно сложенную и занимающую каждый кубический сантиметр объема чемодана. Юбки, нижнее белье, колготки и — на самом верху на стопке белья — блокнот для рисования и пенал.

«Но это же ерунда», — подумал он.

— Анук не могла находиться здесь все восемь недель, — заметил Даниэль.

Шварц покачал головой:

— Я тоже не могу себе это представить. Это было бы возможно только в том случае, если бы обслуживающий персонал и члены экипажа судна в течение двух месяцев не пользовались этим любовным гнездышком.

Как бы не так!

Вахтенный офицер Даниэля только три недели тому назад хвастался, что полакомился здесь одной из поварих. Сам Даниэль еще никогда не пользовался этим любовным гнездышком, но до него сразу бы дошли слухи, если бы продолжительное время нельзя было пользоваться каютой номер 2186.

— Что это такое? — спросил Даниэль и показал на обратную сторону откинутой крышки чемоданчика. Он мог ошибаться, но разве не торчал там, за сеткой…

— Фонарик, — сказал Шварц и вытащил его.

Действительно.