Переглянувшись между звонками, мужчины кивнули друг другу, затем Йорго сказал:

— Я пойду посмотрю.

Не успела Эмма запротестовать, как напарник Филиппа исчез в прихожей. Он уверенно поднимался по лестнице, держа руку на поясе со служебным оружием в кобуре.

— Так не может продолжаться, — прошептал Филипп, словно боясь, что Йорго может услышать его двумя этажами выше. — Ты должна принять решение.

— Прости?

Далекий звон действовал Эмме на нервы, и она не могла сконцентрироваться на голосе своего мужа. К тому же перед глазами возникали жуткие картинки. Того, что могло случиться с Йорго наверху, — например, Йорго с перерезанным горлом, из которого при каждой безуспешной попытке полицейского закричать на пол так никогда и не законченной детской выплескивается порция крови.

— О чем ты говоришь, Филипп? — переспросила она.

Муж подошел к ней, наклонился так близко, что почти касался ее щеки, которая еще горела от оплеухи.

— О терапии, Эмма. Я знаю, ты хочешь справиться в одиночку, но сегодня ты переступила черту.

Эмма содрогнулась, ощутив его дыхание на своей мочке уха. На мгновение вспомнила язык, толкающийся ей в ушную раковину в темном гостиничном номере, в то время как она, не в состоянии пошевельнуться, лишь издавала глухие крики. Но тут Филипп мягко сказал:

— Ты должна наконец обратиться к психотерапевту, Эмма. Я говорил об этом с доктором фрау Виланд.

— С полицейским психологом? — ужаснулась Эмма.

— Она знакома с материалами твоего дела, Эмма. Как и многие. Мы должны были проверить достоверность… — Он запнулся, видимо поняв, что не сможет закончить предложение, не обидев Эмму.

— Проверить достоверность моих показаний. Ясно. И что считает фрау Виланд? Что я больная лгунья, которая в шутку выдумывает изнасилования?

Филипп тяжело дышал.

— Она боится, что в детстве ты пережила сильную психологическую травму…

— Ах, перестань!

— Эмма. У тебя фантазия через край. Ты уже видела то, чего не существует.

— Мне было шесть! — крикнула она ему.

— Ребенок, которому не хватает внимания отца и который компенсирует недостающую близость общением с воображаемым другом.

Эмма рассмеялась.

— Доктор Виланд тебе это записала или сам с первого раза запомнил?

— Эмма, пожалуйста…

— То есть ты мне не веришь?

— Я этого не говорил…

— Значит, ты сейчас думаешь, что у меня галлюцинации, да? — прошипела она, перебив его. — Что все это лишь выдумка? Мужчина в гостиничном номере, инъекция, боли? Кровь? Да что я говорю, возможно, и беременности-то не было. Может, это я тоже нафантазировала? И сигнал тревоги на чердаке звучит только у меня в голове…

Она резко выпрямилась.

В голове больше не звенело.

Все прекратилось.

Эмма задержала дыхание. Посмотрела на потолок, который не мешало бы побелить.

— Пожалуйста, скажи, что ты тоже это слышал, — сказала она Филиппу и в ужасе зажала рот рукой. После своей вспышки гнева внезапная тишина казалась предвестником страшных новостей.

— Ты ведь тоже это слышал?

Филипп не ответил, вместо этого Эмма услышала шаги вниз по лестнице. Эмма повернулась к двери, в проеме которой появился Йорго с красной как свекла головой.

— У вас есть батарейки? — спросил он.

— Батарейки? — удивленно переспросила она.

— Для датчика возгорания, — пояснил Йорго и показал маленькую девятивольтовую батарею на ладони. — Как минимум раз в пять лет их нужно менять, иначе скоро у вас везде начнет пищать, как на чердаке.

Эмма закрыла глаза. Она была рада, что для звона нашлось такое безобидное объяснение, но в то же время разочарована по непонятным причинам. По сути, она пережила нервный шок из-за какого-то сигнала противопожарной системы, и эта чрезмерная реакция наверняка заставит мужа еще сильнее сомневаться в ее адекватности.

— Странно, — сказал Филипп и почесал затылок. — Этого не может быть. Я проверял их только на прошлой неделе.

— Значит, недостаточно внимательно. Ну так как, Эмма? — услышала она Йорго и мгновение не могла понять, что он имеет в виду.

— Батарейки? — повторил он, и Эмма кивнула.

— Подожди, я посмотрю. — Она протиснулась между Йорго и Филиппом на лестницу, чтобы пройти в гостиную, и тут вспомнила, что до этого вылетело у нее из головы.

Самсон!

От возбуждения она совсем забыла про него и, лишь когда взглянула на его коврик у камина, поняла, что не давало покоя ее подсознанию.

Почему он не прибежал, когда она позвала его?

Самсон устало поднял голову и словно улыбнулся, когда увидел свою хозяйку. Эмма испугалась его вялого взгляда. Самсон дышал поверхностно, нос был сухим.

— У тебя что-то болит, малыш? — спросила она его и подошла к шкафу, в нижнем ящике которого хранился электрический термометр. При этом ее взгляд упал на письменный стол, и в следующее мгновение она уже не могла думать о здоровье Самсона.

При виде столешницы.

Где лежала посылка, которую Салим передал ей.

Неправильно.

Где она должна была лежать.

Потому что там, куда Эмма ее положила, прежде чем открыть ноутбук и еще раз взглянуть на лифтовое фото Парикмахера, ее больше не было.

Посылка для А. Паландта исчезла.

— И потом они оставили тебя одну?

Конрад слушал ее не шевелясь, так и просидел все время в одной позе — закинув ногу на ногу и скрестив руки перед собой. Эмма знала почему: он объяснил ей это, когда она как-то раз заговорила о его умении владеть телом.

Сложным клиентам — тем, которые что-то скрывают, — достаточно малейшего движения, и они тут же отвлекаются и сбиваются.

«Вот, значит, кто я для него теперь».

Уже не подруга, почти как дочь, а сложная клиентка, чьи слова и рассказы следует тщательно проверять.

— Несмотря на бесследно исчезнувшую посылку, Филипп и его коллега ушли? — Конрад щелкнул пальцами. — Вот так просто?

— Нет, конечно, не так просто.

Эмма перевела взгляд на окно. Ледяную корку озера покрывал тонкий слой снега. Издалека казалось, что озеро так и манит покататься на коньках, но Эмма знала, насколько обманчивым может быть впечатление. Каждый год под лед проваливались люди, потому что переоценивали его толщину. К счастью, сегодня она не видела смельчаков, испытывающих судьбу: наверняка из-за пасмурной погоды тоже. Озеро и окрестности были пустынны. Только несколько уток и лебедей собрались на краю берега и сердились на усиливающийся мокрый снег, который придавал всему вокруг печальный серый оттенок.

— Я солгала Филиппу, — начала объяснять Эмма. — Сказала, что меня подвели нервы, к тому же я пила слишком мало жидкости. Отсюда обморок и галлюцинации с посылкой, которой никогда не существовало.

— И он этому поверил? — сомневаясь, спросил Конрад.

— Нет, но, когда я у него на глазах проглотила диазепам, он был уверен, что я просплю полдня.

— Это средство помогает побороть тревогу и страх? — спросил Конрад, и Эмма вспомнила, что он адвокат, а не врач. Она уже представляла, как он обдумывает теорию неадекватного поведения вследствие передозировки таблетками. А ведь чтобы заявить о ее невменяемости, у него в руках гораздо больше, чем жалкое злоупотребление медикаментами. Но до этого они еще дойдут.

— Да, вообще-то препарат выбора лоразепам: новый, действует быстрее и седация не такая сильная как от диазепама, от которого становишься невероятно сонным. Но это единственное, что было дома.

— Значит, ты проглотила таблетку, и затем они оба поехали в Бад-Заров на конгресс?

— Предварительно проверив в каждой комнате датчики движения и, следовательно, обыскав весь дом, включая подвал.

Эмма не могла сказать, по каким признакам определила это — по его сжатым губам или по дрожанию в голосе, — но она ясно чувствовала, как сильно Конрад осуждает поведение ее мужа. Оба всегда недолюбливали друг друга, что, конечно, было связано с тем, что Эмма игнорировала комментарии Филиппа о «сладком папике» и даже подогревала его ревность. Конрад же часто удивлялся неотесанному «деревенщине», который передавал трубку не поздоровавшись или не протягивал руки при редких встречах.