Я кивнул. Я понимал страх Фарнсворта. Он имел полное право бояться.

– Хорошо, но теперь вам остается два варианта. Я знаю, что у вас есть фотографии, и они мне нужны. Вы можете сами отдать их мне, или я отниму их у вас силой. Здесь нет чего-то среднего, док.

– Я отдам вам эти чертовы фотографии, но ноги моей не будет в зале суда! А значит, вы не сможете использовать их в суде, насколько я понимаю?

– Просто отдайте мне фотографии, – сказал я.

Фарнсворт подошел к письменному столу, отпер его и перебрал несколько папок, прежде чем достать конверт и передать его мне. Конверт был открыт – засунув руку внутрь, я вытащил пачку снимков.

– Я думаю, что Коди и Бетти погибли из-за того, что есть на этих снимках, – сказал Фарнсворт. – Теперь мне придется как-то жить с этой мыслью.

Перебрав фото, я нашел те, на которых раны на голове у Скайлар были сняты крупным планом.

– Звездообразные следы от ударов протянулись по всей передней части черепа. Как будто кто-то специально их так расположил, – сказал он.

По мере того, как фотограф приближал раны трансфокатором объектива, красноватые звезды на фото становились все крупнее и крупнее. Последний снимок – вероятно, сделанный так, что объектив камеры почти касался кожи – и стал причиной гибели Коди. Я был в этом совершенно уверен. Я не знал, что это в точности значит, но сразу понял, что ничего хорошего.

– Это что там – никак, какие-то буквы у нее на коже, прямо поверх этой звездочки? – спросил я.

– Сначала я их не заметил. Глаза у меня уже не те, что прежде. Коди что-то углядел на фотографиях, которые я сделал, и увеличил их. А потом пришел ко мне, чтобы обсудить это. После того как он вышел из моего дома, никто его больше не видел.

– Что это за отметины? Ожоги?

– Нет, это следы от ушибов. Кожа проминается, принимая форму рельефной поверхности предмета, который соприкасается с ней на высокой скорости и с большой силой. Место удара может выглядеть белым, обесцвеченным, отчего отпечаток становится более четким. Эти символы были на кольце. Они повторяются, едва заметно, при каждом ударе, но вот здесь отпечатались четче всего. Это тот снимок, который Коди считал наиболее важным.

Я различил что-то похожее на полумесяц, а рядом – две горизонтальные черточки, соединенные вертикальной линией. Эти символы были совсем крошечными – может, всего в какую-то четверть дюйма. Я знал, что символы на кольце отпечатались на коже Скайлар в зеркальном виде.

Так что это и в самом деле были две буквы. Расположенные прямо на лучах звезды.

«F» и «C».

Блок стояла на углу Пятнадцатой и Мейн-стрит, обшаривая взглядом автостоянку на противоположной стороне улицы – площадку за оградой из стальной сетки, рассчитанную примерно на полсотни машин. По бокам от стоянки пристроились почтовое отделение, выглядевшее так, будто оно находилось там испокон веков, и бубличная, которая словно возникла там всего пять минут назад. На той стороне улицы, где стояла Блок, располагались склад и кондитерская, выходящая витриной на стоянку.

Было 10:01 утра, и личность, с которой тут была назначена встреча, уже опаздывала на целую минуту. Поймав себя на том, что скрежещет зубами, Блок прекратила это делать. Отправила в рот пластинку «Джуси фрут» и вздохнула.

Если она сама говорила, что будет где-то в определенное время, то всегда появлялась в точно намеченном месте в точно обозначенное время или даже раньше. Блок терпеть не могла опаздывать и терпеть не могла людей, не соблюдающих подобные договоренности. Все у нее должно было делаться строго определенным образом. Она так и не научилась уживаться с людьми, не укладывающимися в ее личную программу.

На парковку напротив заехал «Линкольн Навигатор». Широкие шины заскрипели по гравию у въезда, а затем покатились по гладкому бетону. «Линкольн» сдал назад, занимая свободное место, и из него выбралась дама в бежевом топе, фланелевых брюках и кроссовках из конопляного волокна – из тех, что ныне выбирают рьяные защитники окружающей среды. У нее были каштановые волосы, собранные в пучок на макушке, и цепочка из чистого золота со свисающим с нее необработанным кусочком какого-то минерала, похожего на нефрит. Перейдя через улицу, Блок встретилась с дамой, когда та уже выходила со стоянки.

– Джейн? – спросила она.

– Да, а вы, должно быть, Блок, – ответила дама.

От нее пахло какими-то изысканными ароматическими маслами. Сладко и насыщенно. Блок представила себе, как Джейн проводит вечера, поглощая веганскую еду, слушая классический джаз и лениво перелистывая свежий номер «Ньюйоркера» [310]. У Джейн были деньги. Вполне достаточно для того, чтобы не нуждаться в какой-то настоящей работе и довольствоваться тем, что посвящать свое время целому ряду благотворительных организаций и мероприятий. Одним из которых была кампания по пересмотру дел осужденных, приговоренных к смертной казни. Джейн была там вице-председателем.

Блок кивнула в знак приветствия.

– Ну что ж, вот здесь все это и произошло, – сразу перешла к делу Джейн. – Как я уже говорила, смотреть тут особо не на что. Вскоре после убийства мистера Секвентеса тот автосалон закрылся. Долгое время эта площадка пустовала, но когда в этой части города оживилась предпринимательская деятельность, понадобилось больше парковочных мест, и открыли вот эту автостоянку. Для этого района тут довольно дешево. Четыре доллара в час.

Блок не интересовало, сколько тут стоит парковка.

– Вы захватили с собой материалы дела? – спросила она.

Джейн скрестила руки на груди, отставила ногу и склонила голову набок.

– А не могли бы вы мне рассказать, откуда у вас такой интерес ко всему этому? Я не видела, чтобы ваше имя упоминалось где-либо в этих документах.

– Я работаю в одной юридической фирме, – ответила Блок.

Джейн не сдвинулась с места, больше ни о чем не спрашивая и явно пытаясь дать своей собеседнице понять, что этого недостаточно. Даже близко не достаточно.

– Мы представляем интересы Энди Дюбуа, – добавила Блок.

– О, я слышала об этом деле… Слушание начинается завтра, так ведь? Так почему же вы спрашиваете меня про Дариуса Робинсона?

– Меня интересует не Дариус Робинсон. Меня интересует окружной прокурор.

– Послушайте, не теряйте зря времени. Рэндал Корн надежно прикрыт со всех сторон. На него нет ничего, что мы могли бы использовать в деле Дариуса. Он ловко заметает следы. На суде у Дариуса был никудышный адвокат, но тот, что подавал апелляцию, – чертовски грамотный, однако даже Коди Уоррен не смог найти ничего, что можно было бы использовать против Корна. Увы, но это так, – сказала Джейн.

Она опустила руки по бокам и сделала шаг назад, явно собираясь уйти.

– Коди Уоррен мертв, – сообщила ей Блок.

– Мертв?

– И его секретарша тоже. Оба казнены и оставлены в машине Коди возле дома Энди Дюбуа.

– Господи, да это… это просто ужасно! Бедняжки… О боже, вы думаете, что окружной прокурор мог иметь к этому какое-то отношение?

Блок лишь приподняла бровь.

Джейн на какое-то время остолбенела, но у Блок не было свободного времени, чтобы тратить его впустую.

– Позвольте мне взглянуть на материалы, пожалуйста.

– Какой в этом смысл? Если б там что-то было, Коди давно бы это увидел.

Блок вздохнула. Она не любила разговаривать. Разговоры – это не ее конек. Но ей нужно было взглянуть на эти бумаги.

– Если в этом деле нет ничего, что могло бы мне пригодиться, то вы ничего не теряете. Разве что полчаса своего времени, которые мне понадобятся, чтобы прочесть его. А если я что-нибудь найду, вы сможете подать прошение об амнистии Дариуса Робинсона – посмертно.

Джейн остановилась. Оглядела Блок с ног до головы. Спросила:

– И что же заставляет вас думать, будто вы сможете заметить то, что упустил один из лучших адвокатов в этом штате?